Глава 2. Мам, отведи меня в детство, там, где мы за руки вновь… (1/2)

Momma please stop cryin, I can't stand the soundYour pain is painful and its tearin' me downI hear glasses breakin as I sit up in my bedI told dad you didn't mean those nasty things you saidYou fight about money, bout me and my brotherAnd this I come home to, this is my shelterIt ain't easy growin up in World War III.Never knowin what love could be,You'll see I don't want love to destroy meLike it has done my family Вокруг меня сплошной ?белый шум?, в голове каша, а в жизни полнейший бардак. Вот так незамысловато можно охарактеризовать моё состояние на данный момент. Чувствую, как меня начинает затягивать в круговорот событий, и всё это никак не зависит от моих желаний. Как же я ненавижу это гадкое ощущение, когда приходится плыть по течению и изо всех сил стараться ухватиться хоть за что-то, чтобы, наконец, выбраться. Меня с детства жутко раздражали ситуации, которые я не могла контролировать или хотя бы немного направляла туда, куда нужно мне. Мама в шутку называла меня маленькой интриганкой, серым кардиналом в миниатюре и прирождённым манипулятором, добавляя при этом, что с такими талантами мне самое место в политике фракций. Эх, мама, как же давно это было, и кто бы в то время мог подумать, что я стану Бесстрашной... Всё верно, я не всегда принадлежала самой отчаянной фракции. Двадцать один год назад в Эрудиции на свет появилась девочка, которую назвали Мойра Литман. Когда-то в юности мама серьёзно увлекалась историей Древнего Мира и его мифологией, оттуда она и взяла моё имя. Её родители тоже были Эрудитами и специализировались на истории, поэтому неудивительно, что вместо сказок на ночь им с сестрой читали мифы разных народов мира. Она говорила, что, называя меня этим именем, вручает мне в руки мою же судьбу, и отныне только мне решать, кем я стану, и что меня ждёт. Когда я была пятилетней малышкой, эти слова очаровывали меня, заставляли поверить, что моя жизнь будет подобна волшебной сказке, в которой всё будет так, как я того пожелаю. Но малышка росла, а сказка постепенно меркла и рассыпалась, не выдерживая столкновений с суровой реальностью. А реальность была такова, что я была для нашего общества слишком странной. Да и, наверное, всё во мне было – слишком и странно. В Эрудиции на меня не показывал пальцем только ленивый, да и то только потому, что это уже сделали за него. Странности начались, когда я ещё даже не появилась на свет. Да, оказывается, и так бывает. А всё потому, что никто не знал, кто же мой отец. Ну, кроме мамы, разумеется. А она молчала, как рыба, исправно храня эту тайну. Мужа или постоянного любовника у неё не было, а в непорочное зачатие никто не верил – не то время и не то общество, уж простите, поэтому людей очень заинтересовала эта загадка. Кости маме перемывали, наверное, всем Чикаго. Как же! Перспективный учёный, первоклассный генетик, успешный начинающий политик – кандидат на пост младшего Лидера, сама Кора Литман! И тут, нате вам – беременна неизвестно от кого. Это же просто бомба! Одно время из-за этого другие дети дразнили меня. Очевидно, повторяя за взрослыми, они говорили, что я из пробирки или даже что я какая-то мутация. Но я достаточно быстро научилась затыкать им рты, и это умение ещё не раз потом пригождалось мне в жизни.

Второй странностью было моё имя и смысл, который в него вложила мама. Для общества, построенного на чёткой системе и строгих правилах, это было сродни, если не бомбе, то масштабному салюту в чистом ночном небе. Моё имя стало вызовом. Не для всех, конечно, но фанатиков, которые истово кричали, что мне нет места ни в одной из фракций, я повидала достаточно. Спасибо, что хоть убить не пытались. Следующей странностью стало то, что я с ранних лет стремилась к знаниям, притом – совершенно любым. Казалось бы, что в этом странного для ребёнка из семьи умников? Но дело в том, что в этом возрасте большинство детей еще даже своё имя писать не умели... А я с жадностью поглощала новую информацию о мире вокруг меня. Мне было интересно абсолютно всё: почему небо синее, почему собаки лают, кошки мяукают, а человек говорит, как семена прорастают в почве, как работает лифт, как пуля убивает, почему люди воевали, почему фракций именно пять, почему у тёти Норы волосы такого странного жёлтого цвета? За последний вопрос, кстати, меня наградили злобным взглядом и ядовитой тирадой о невоспитанных нахалках и вреде отсутствия у них отцов для надлежащего воспитания. Мне тогда было года четыре, и я искренне не понимала, почему тётя меня так невзлюбила с самого моего рождения. Но её агрессия породила во мне ответный отклик, и немного погодя мы уже шипели друг на друга вполне взаимно.

Только став старше, я поняла, что мамину младшую сестру бесило само моё существование, потому что из-за обстоятельств моего появления на свет маме пришлось оставить политическую карьеру во фракции, отказавшись от статуса младшего Лидера, который уже почти был у неё в руках, и посвятить свою жизнь мне и научным исследованиям. Нору же это не устраивало от слова ?совсем?, ведь перед ней, как перед родственницей Лидера, были бы открыты все двери. Большие связи – большие возможности. А сестра, пусть и талантливого, учёного таких привилегий иметь не будет. Добиваться же всего собственным трудом она считала ниже собственного достоинства, завышенное самомнение не позволяло ей здраво взглянуть на ситуацию. По маминым словам, Нора, как была когда-то, так навсегда и осталась младшей избалованной сестрой, гораздой на капризы и неспособной на что-то большее, чем пересказ учебников истории.

Так вот, что касается моей неуёмной любознательности: вопросы сыпались из меня, как из пулемёта. В любое время, в любом месте, в любом обществе и в любом количестве. И всё это с детской непосредственностью и без единой капли такта. Вспомнить даже тётины волосы – а ведь она с маниакальным упорством пыталась не просто надолго осветлить свою тёмную, почти чёрную, как и у нас с мамой, шевелюру, а придать ей снежно-белый оттенок. Добивалась она этого годами, ценой вытрепанных всей семье нервов и не единожды почти уничтоженных волос. Поэтому, сама того не зная, своим по-детски наивным вопросом я хорошенько потопталась по тётушкиной любимой мозоли. И сколько было ещё таких же людей, задетых моим желанием немедленно узнать всё обо всём – не перечесть. Эрудиты, конечно, всегда поощряли в людях жажду знаний, но ничем не сдерживаемое любопытство на грани фола, да еще и в таких пугающих объёмах заставляло даже их чувствовать себя неуютно, что также не добавляло мне популярности в их рядах.

Позже к списку моих странностей и ненормальностей добавились еще и мои метания от одной сферы знаний к другой. Ярким примером можно считать одновременно вспыхнувший во мне интерес к военной тематике и садоводству. Я запоем поглощала информацию, как о довоенном и послевоенном вооружении, так и о способах выращивания редких растений в искусственно воссозданной среде обитания. И, само собой, эти метания приводили к тому, что знания обо всём я получала только по верхам, не углубляясь в них, что не могло быть хорошо уже само по себе. А что поделать? Мир ведь такой огромный, и узнать его хотелось со всех сторон. Так я тогда это видела и искренне недоумевала, как другие Эрудиты могут этого не понимать. Последней каплей в признании меня умниками ?не такой? стало открытие, что я дивергент. Сначала школьные тесты по проверке наших склонностей каждый раз показывали разные результаты. Учителя ругали меня за невнимательность, безалаберность и безответственный подход к выбору своего будущего, зато мама, уверена, уже тогда догадывалась в чём тут дело, но надеялась, что обойдётся. Не обошлось. Симуляция перед выбором фракций ясно показала, кто я есть, и от чего были все эти мои метания. Но мама до этого дня так и не дожила. Она умерла от болезни сердца, когда мне было тринадцать. Какой бы сильной она не старалась всегда быть, всё же тяжелые жизненные потрясения и постоянные стрессы её доконали, и она начала потихоньку слабеть, пока не угасла совсем. Но Кора Литман всегда была умной и решительной женщиной. Когда она поняла, что здоровье непоправимо подорвано, и её время постепенно заканчивается, то прекратила свою научную деятельность и бросила все силы на моё воспитание и обучение. У неё была надежда вырастить из меня будущего Лидера фракции, чтобы я уверенно заняла место, которое когда-то прочили ей. Но с этой мечтой пришлось проститься, когда в двенадцатилетнем возрасте я пришла из школы и с порога спросила у неё, как легче всего сломать противному мальчику ногу, и не умрёт ли он от разбитого ну или, возможно, немножко сломанного носа. С маминых слов, в тот момент она чётко осознала, что порядочного Эрудита из меня не получится, что мне с моим характером будет тесно в этой фракции.

Тогда мама отчего-то вдруг решила, что было бы отличной идеей снабдить меня информацией о боевых искусствах. Наверное, она надеялась, что подробное описание боевых травм, а временами и открытой жестокости отпугнут меня, и всё вернется на круги своя. Но эта еёинициатива была принята мной с огромным восторгом, особенно, после моей первой в жизни драки, и так, что называется, семена упали в благодатную почву. Так я узнала о множестве способов нападения и защиты, о стилях, предполагающих использование различного вида оружия, о стилях, в которых самым главным оружием являлось тело бойца. Но – только в теории. А мне хотелось уметь всё и сразу, и я начала свои неловкие тренировки, неумело пыталась повторить приёмы, стойки, финты. Нелепо махала руками и ногами, будучи уверена, что всё делаю правильно и вот-вот достигну вершин боевого мастерства.

А потом увидела на записи, как девочка моих лет одним ударом кулака сломала деревянную дощечку, что держал перед ней на вытянутых руках какой-то мужчина. Конечно, я тут же решила, что ничем не хуже той девочки и смогу так же, если не ещё лучше. Ведь я уже столько всего узнала про боевые искусства!

Но, к сожалению, горы теоретических знаний не дают нам практического опыта, не наделяют нас мудростью и не избавляют от детской наивности. И вот я нашла где-то за школой кривую деревяшку – то ли обломок от старой парты, то ли просто строительный мусор (не так давно в школе как раз ремонтировали какой-то кабинет), с горем пополам приладила её между двумя камнями, примерилась, хорошенько размахнулась и ударила со всей своей силы.

В первый момент я даже кричать не могла, так от боли перехватило дыхание, а в следующий – уже с рёвом неслась к маме, бережно баюкая больную руку, которая горела огнём, потихоньку начинала синеть и распухать. Благо бежать было недалеко.

Мама сначала сильно перепугалась, а потом, когда я ей рассказала, как же это произошло, очень сильно на меня разозлилась. Долго ругалась, грозилась забрать у меня всё назад и оставить мне только детские сказки. Тогда я попросила её забрать у меня всё, что захочет, но только оставить хотя бы одну книжку про самозащиту, ведь со временем я обязательно всему научусь и смогу защитить её от всего на свете. Мне кажется, в тот момент в ней что-то сломалось, и она окончательно сдалась.

Эта ситуация послужила поводом к нашему с ней первому по-настоящему взрослому разговору. Он был о важности правильного выбора своего пути в жизни, о последствиях этого выбора. А также о вреде наивности, глупости и самонадеянности. И об их последствиях тоже – за собственные ошибки мы расплачиваемся тем, что нам дорого, расстраиваем близких, теряем их доверие. Так же я поняла, что если сама не знаешь, как что-то правильно делать, то спроси у того, кто точно знает, а не набивай себе шишки почём зря. А еще поняла, кем же хочу стать в будущем. Это был тяжёлый разговор, длинною в долгий вечер и целую ночь, но именно тогда мы вместе решили, что отныне я начну тренироваться, чтобы, в конце концов, стать достойной Бесстрашной. Конечно, тренировала я теперь только выносливость, ловкость, скорость реакции, физическую силу – и никаких больше подсмотренных приёмов. Помню, я тогда жутко боялась, что мама расстроится моему переходу в другую фракцию, но она только улыбнулась и сказала, что предполагала подобный вариант ещё в день моего рождения, потому и дала мне такое особенное имя.

Так мы и жили весь следующий год – поглощённые моей подготовкой и заботой друг о друге. За это время я подросла и окрепла, тренировки делали своё дело. Чем старше я становилась, тем всё больше и больше походила на свою мать. А когда мы заплели мне волосы в такие же косы, как и у неё, чтобы они не мешались во время моих занятий, то это сходство стало, что называется, сбивать окружающих с ног. Две невысокие стройные смуглые брюнетки с выразительными карими глазами и пухлыми губами. Мы с ней были похожи, как две капли воды. Только одна капелька была чуть поменьше. Мы были так счастливы! Апотом маме неожиданно (но это только для меня) стало плохо. А затем ещё раз и ещё. И с каждым разом ей становилось всё хуже и хуже, пока её не переселили в больничную палату. Я старалась всё своё свободное время проводить у мамы, даже как-то прогуляла школу, чтобы побыть с ней подольше, за что получила от неё хороший такой нагоняй, после которого ей снова стало плохо. Врачи сказали, что ей ни в коем случае нельзя нервничать.

С тех пор я старалась всё делать идеально, чтобы её не расстраивать. Стала прилежной ученицей, избегала любых конфликтов, была вежливой, сдержанной и тихой. Эрудиты дивились и радовались таким моим изменениям, говорили, что, наконец-то, перебесилась. А я только опускала глаза к полу, тихонько скрипела зубами, чтобы никто не заметил, и терпела весь этот трёп ради мамы.

Такая кардинальная перемена моего поведения привлекла ко мне и внимание Джанин Мэттьюс, которая на тот момент уже стала одним из младших Лидеров и быстро прогрызала себе дорогу дальше наверх. Всё началось с того, что она вдруг стала выделять меня из толпы и здороваться при встречах, затем начала завязывать со мной разговоры, позже стала просить иногда ей кое в чём помогать по мелочам: что-то отнести, передать, записать и ещё множество подобных поручений. Следующим шагом стала ненавязчивая (на её взгляд) реклама должности её личного помощника и перспектив, что тогда могут открыться. Скоро такие рекламные акции стали проходить в каждую нашу встречу. Однажды я не удержалась и прямо сказала Джанин, что уже решила покинуть фракцию. Сперва она мне не поверила и рассмеялась, а потом, когда осознала, что я говорю серьёзно, с каким-то огнём фанатизма в глазах начала уговаривать остаться. Ведь в Эрудиции мой дом, моя семья, здесь знания, в конце-то концов! И как я ни пыталась, но так и не смогла донести до упёртой женщины, что давно уже не чувствую себя здесь своей, на своём месте. А разве не в этом смысл системы фракций? А уж когда она узнала, что душа моя лежит к Бесстрашию, то произошло что-то, по истине, невероятное – всегда собранная, предельно вежливая и, казалось, даже какая-то мороженная Джанин Мэттьюс, словно с цепи сорвалась! Она подскочила со своего кресла, начала метаться по всему кабинету, громко выкрикивая разные ругательства и постоянно проклиная какого-то бесстрашного мудака, который к своим годам не научился держать штаны застёгнутыми, и какую-то учёную дуру. Наверное, это смотрелось даже забавно, но в силу возраста я ещё не могла оценить всю эпичность представшей передо мной картины.

Несмотря на всю мою смышлёность, любознательность и широкий кругозор, для меня, тогда ещё совсем ребёнка, которому только несколько месяцев назад исполнилось тринадцать, случившееся оказалось не просто в новинку, а стало чем-то за гранью! Конечно, я со всем своим подростковым энтузиазмом и тем самым любопытством постаралась запомнить все выражения и словесные обороты, чуть ли не конспектируя за маэстро. Вот так воспитанная и холёная Джанин Мэттьюс, Лидер Эрудиции стала моим проводником в мир нецензурной лексики и отборной площадной ругани. Кому скажи – ни за что не поверят. Но мне резко стало совсем не до веселья, когда она закончила перебирать общие фразы и, перейдя, так сказать, к конкретике, заявила, что моя мать – безголовая блядь женщина, не знающая меры в любовных утехах и сиюминутных капризах. Что это она во всём виновата. Что она сначала сломала жизнь себе, а потом и забила глупостями голову мне. Что... Она ещё много чего собиралась сказать, но я со всей своей детской яростью и горячностью сначала запустила в Джанин степлер, которым до этого скрепляла очередные особо важные бумажки, а потом и вовсе кинулась на неё, сбивая с ног. Она замерла подо мной в полнейшем шоке от моего поступка, а я, будучи максимально на взводе, ещё и намертво вцепилась ей в волосы и верещала, как полоумная, что убью её, если она ещё хоть слово скажет про мою маму. А перед этим еще и лысой её оставлю. Растащили нас двое лаборантов, что как раз принесли Джанин документы по какому-то очередному очень секретному исследованию и услышали шум и наши крики за дверью. Вырвавшись из рук одного из мужчин, я исступлённо погрозила Джанин кулаком и со всех ног бросилась в сторону больничного корпуса – к маме. Уже за вторым поворотом адреналин драки начал отпускать, меня начало сильно трясти от страха как за то, что я натворила, так и за то, что этим обязательно расстрою маму, и ей снова может стать плохо. Пока бежала, всё пыталась придумать, как можно помягче всё объяснить, подбирала слова, но, как только влетела в её палату, позорно разревелась. Это была самая настоящая истерика с соплями по щекам, слезами ручьём и периодическим хохотом взахлёб.

Кое-как угомонив мой слезоразлив, мама смогла добиться от меня сколько-нибудь связного рассказа о случившемся. А когда во всём разобралась, то хохотала так, что я испугалась, что теперь истерика началась уже у неё. В палату прибежали дежурные медсёстры и уже хотели меня отправить домой, чтоб больше не устраивала из больничной палаты цирковой шатёр, но мама заверила, что она уже полностью успокоилась, и мы больше так не будем. Когда мы снова остались одни, мама рассказала мне удивительную историю о том, что они с Джанин с раннего детства были близкими подругами, что у них на двоих была одна мечта – вывести науку на новый уровень и сделать Эрудицию самой уважаемой фракцией. И они стремительно шли к её исполнению. В двадцать лет обе уже претендовали на посты младших Лидеров, а маме, как более активной и пробивной пророчили через несколько лет занять кресло руководителя Фракции. Две молодые, красивые, умные и амбициозные женщины были в шаге от достижения своей мечты. Вот она – только руку протяни! И казалось, что весь мир лежит у их ног. Но тут моя мама влюбилась. По-глупому, безответно и в абсолютно неподходящего мужчину. Он был старше. Он был бабником. И, самое страшное, он был из другой фракции. Это означало, что у них просто не могло быть совместного будущего, ведь межфракционные браки запрещены законом, так как идут вразрез с самой идеей деления на фракции. И этот запрет является еще одной причиной, почему некоторые люди уходят из дома и становятся Изгоями. Так они могут создать семью и завести детей. В любом ином случае ребёнку от такого союза просто не позволили бы родиться. И, как оказалось, именно поэтому мама так тщательно скрывала имя моего отца.