39 (1/1)

Кэн выскочил из крепости, забыв на лавке свой плащ и даже не чувствуя, как холод забирается под рубаху. Почти ослепший от ярости, он выбежал за ворота, не обратив внимания на подначки знакомых воинов, охранявших вход.Кэна вёл гнев. Он даже не подумал вернуться в дружинный дом – бежал вперёд, потому что боялся вернуться и свернуть шею супругу конунга. Дерзкие речи омеги, посмевшего распекать его при всех, точно неразумного мальчишку, подействовали на него, точно хлыст на норовистого необъезженного жеребца. Было так обидно, что хотелось крушить всё вокруг. Какой-то частью сознания Кэн понимал правоту сказанного, и от этого становилось особенно пакостно, и кулаки сжимались сами собой.Кэну казалось, что его вот-вот разорвёт от тяжёлого, слепящего гнева, который требовалось срочно выплеснуть, избавиться от гнетущего чувства обиды и жалости к самому себе. Вернуться домой – и вывести этого плаксу на чистую воду, высказать всё, что накипело, чтобы и думать не смел жаловаться на Хидаку. Подумать только, ведь даже теперь этот никчемный омега не оставил дурной привычки ябедничать всем подряд! Наверняка его стараниями весь Вороний Брод с удовольствием перемывает ему, Кэну, косточки!Но в тот момент, когда альфа достиг родного жилища, его решимость пошла на убыль. Этому немало способствовал холод, остудивший разгорячённого норманна. Кэн живо представил, как вытаскивает из постели заспанного беспомощного омегу, как выкрикивает ему в лицо свои обвинения, и его замутило от отвращения к самому себе. Тем не менее, решимость хорошенько встряхнуть виновника недавнего позора полностью не исчезла, а лишь слегка ослабела.Из щелей в ставнях, закрывавших небольшое оконце, пробивался тусклый свет. Тори не спал, несмотря на глубокую ночь. Цинично решив, что так даже лучше – не придётся будить – Кэн пнул по двери, в глубине души удивившись, что она так легко распахнулась – рассеянный омега позабыл задвинуть щеколду.Запах – это то, что ощутил Кэн сразу, как только открылась дверь. Родной запах, такой знакомый и вместе с тем новый, словно бы к нему примешалась нотка какой-то неведомой пряности. Альфа затруднился бы его внятно описать, но он был сладок, и имел привкус полынной горечи, и кислил на языке, как щавель, и в нём было всё, что заставляет сердце сладко сжиматься при мыслях о семье и доме. И только потом, справившись с лавиной ощущений, вызванных этим запахом, Кэн увидел своего омегу.Тори стоял возле печки, ложкой выгребал кашу из горшка и ел. Когда Кэн ворвался в дом, омега повернулся на звук хлопнувшей двери. Горшок выпал у него из рук. Страх, возникший в округлившихся глазах, через мгновение сменился таким неподдельным восторгом, что Кэн почувствовал, как у него сжалось горло.А потом Тори заревел и кинулся альфе на шею, неуклюже топча рассыпавшуюся кашу. Кэн возмущённо постарался его отстранить, придерживая руками на отдалении, но тут запах его омеги, который он всё ещё пытался не замечать, накрыл Хидаку с головой, и Кэн сдался. В голове шумел хмель, прежние обиды подёрнуло мутной дымкой, а на шее повис тёплый омега, и альфа прижал его к себе, лапая за округлившийся задок. У Кэна уже давно никого не было, и ему нужно было совсем немного, чтобы возбудиться. Он пошире расставил ноги, борясь с хмелем, желавшим свалить его на пол, задрал на омеге рубашку и тут почувствовал, как член упирается в тугой, пока ещё небольшой, живот. Там рос его ребёнок, которому могло не понравиться грубое вторжение альфы, и Кэн, сжав зубы, отложил вожделенное соитие на потом.Омега плакал, уткнув нос Кэну в подмышку и орошая слезами его рубаху. Альфа тяжело вздохнул и обнял Тори, успокаивающе поглаживая его по спине. Сквозь жалкие всхлипы до альфы донеслось бессвязное бормотание. Отчаявшись расслышать сквозь шум в ушах, что такое говорит Тори, Кэн отстранился и взял его за подбородок.- Не слышу, чего ты там бормочешь?- Не буду… - попытался сказать зарёванный омега.- Что не будешь?- Говорить… Вообще не буду! Только… не уходи!- Что не будешь говорить? Совсем? – не понял Кэн.Тори закивал.- Рот зашью, только прости!Он был красный, лицо опухло от слёз, из носа текло, а волосы, раньше напоминавшие солнечные лучи, потускнели и спутались. Но он был его семьёй, и в животе у него сейчас рос тот, в ком будет течь кровь Хидаки, а ещё Тори так пах, что альфа уже не мог себе представить, как он всё это время обходился без своего омеги, не вдыхал его запах, не чувствовал на себе полный обожания взгляд.Кэн вздохнул и осторожно отодвинул Тори от себя. Яйца ломило, но о том, чтобы взять сейчас желанного тёплого омегу, не было и речи – выпуклый живот вызывал в душе альфы странный отклик. Больше, чем сунуть Тори головой в подушку и жёстко вбить его в постель, Хидаке хотелось погладить заплаканного омегу и успокоить его.- Не реви! – буркнул он. И, видя, что слова мало действуют, коснулся взлохмаченных волос. Однако этот жест вызвал новый приступ рыданий.- Да что такое! Перестань уже! – взмолился Кэн, начиная чувствовать себя последним мерзавцем. – Пошли спать, ночь на дворе! И что тебя подняло в такое-то время?Альфа напрочь забыл, что если бы Тори не бодрствовал, он сам бы его разбудил, по крайней мере, собирался так поступить. Пьяные слёзы сами просились наружу, но Хидака мужественно их подавил.- Я есть захотел, - признался омега между всхлипываниями.- Поел? – Кэн потянул Тори на кровать, усадил рядом и, с некоторой неловкостью чувствуя себя заботливым отцом, принялся вытирать рукавом рубахи зарёванные щёки.- Поел.Омега начал успокаиваться, и Хидака облегчённо вздохнул.Кэн лёг, потянулся, после долгого времени впервые почувствовав себя по-настоящему хорошо. Тори устроился рядом, придвинулся вплотную, обхватив руками своего альфу. Кэн чувствовал тепло в том месте, куда упёрся животик омеги, и это было неожиданно приятно.Альфа закрыл глаза и уже задремал было, но ему помешал шёпот.Это Тори потянулся к его уху и спросил:- Ты ведь больше не уйдёшь от нас?- Спи, - с нарочитой грубостью ответил Кэн, укладывая его голову себе на плечо. – Куда это я уйду из своего дома?!Омега удовлетворённо вздохнул и засопел, Хидака ещё успел удивиться, как быстро он уснул, и сам провалился в сон.Между тем виновник их размолвки не спеша брёл по опушке леса, и дела людей тревожили его мало. Шульдих не особо полагался на богов, но были моменты в году, когда он знал, что боги близко, стоят за порогом. И он шёл к ним, терзаясь детским любопытством, какое чудо они покажут ему на этот раз. Хотя и смеялся сам над собой за эту наивную веру.Шульдих знал, что богиня мёртвых уже стоит за вратами зимы, и нужно помочь ей открыть их, иначе души тех, кто умер недавно, не попадут в загробный мир, а духи давно почивших предков не увидят потомков. Знал жрец и то, что подземельный дракон оголодал по живому огню и жаждет вырваться из тёмной пещеры, чтобы поглотить солнце. И в этом нет никакой беды - нынешнее солнце состарилось и устало, ему трудно обогреть землю и родить новую жизнь, так пусть оно исчезнет в драконьем брюхе, а на смену ему явится новое - молодое и сильное светило.Всё это, конечно, не более, чем дурацкие детские сказки, которыми пугают глупых девчонок и омег.Но Шульдих чувствовал ледяное дыхание подземной богини, а в хрусте подмёрзшей земли слышал шелест драконьей чешуи.Жрец не боялся, он знал свою силу. Он нужен существам из иного мира, а они могут быть ему полезны. Уходя после Волчьей ночи, богиня мёртвых обернётся, коснётся лица Шульдиха костяными пальцами, и все помыслы людские станут ясны жрецу.Но для того, чтобы это свершилось, Шульдих должен открыть Путь.Долгая предзимняя ночь уже царила в лесу, в темноте стволы облетевших деревьев были похожи на скелеты великанов.Шульдих остановился, вглядываясь в ночь. Зрение уже приспособилось, выхватывая из тьмы заросли непролазного кустарника да комья смёрзшейся земли на звериной тропе. Жрец опустил на землю шевелящийся мешок с завязанной горловиной, снял с себя тяжёлую шубу и надел ее мехом вверх. Потом приладил на голову берестяную личину, вскинул протестовавшую ношу на плечо и решительно двинулся в лес.Шульдих шёл наугад, медленно, на каждом шагу прислушиваясь, не подаст ли знак божество. Обычно поиски длились около суток, по истечении которых жрец находил искомое место, причем было оно разным каждый год.Ночной лес был опасен. Кроме голодных волков, Шульдиху мог встретиться медведь-шатун, а сверху, из кроны дерева прыгнуть рысь.Жрец рассмеялся бы в лицо тому, кто сказал бы, что его ведёт долг. Хотя иначе как долгом назвать эти блуждания по ночному лесу было сложно.В темноте лес казался живым. Он дышал холодным ветром, пах грядущим снегом и мёрзлой травой. Иногда Шульдих видел светящиеся точки глаз, следящих за ним из сплетения ветвей. Он знал, что его, оставаясь невидимыми, сопровождают живущие здесь существа,и мог только надеяться, что их жажда крови и голод меньше страха перед человеком.На исходе ночи Шульдих наконец почувствовал присутствие незримого.

Ощущение было ни на что не похоже, и жрец затруднился бы его внятно описать, если бы его попросили. Но он вдруг увидел себя со стороны чужими глазами. Увидел тяжелую, путающуюся в ногах, шубу, рукавицы, рыжие волосы, выбивающиеся из-под куньей шапки. Каким-то непостижимым образом он видел себя, и в то же время чувствовал землю под ногами, и вес проклятущей шубы на плечах, и запах бересты от закрывавшей лицо маски. Он раздвоился, а потом и растроился, рассыпался на несметное число невидимых существ, выглядывающих из-под кустов, камней и облаков. И тогда Шульдих остановился.Он огляделся, и не понял, куда зашёл. Вокруг был лес, под ногами – нехоженая кочковатая земля, надёжно укрытая от мороза толстым слоем перегнившей хвои, сверху нависал клочок начинавшего сереть неба.С ближайшей ели вниз сорвался ворон, и, хрипло каркнув, описал над жрецом круг. Шульдих, следя за полётом, произнёс слова приветствия, и птица вернулась на место, словно страж, исправно выполняющий свою работу.Жрец очертил посохом круг, пропахав в слое почвы глубокую борозду. Ворон наблюдал сверху, и от этого становилось неуютно. Не зря вещая птица, сидящая на плече Творца мира, прилетела посмотреть на открывшиеся врата.Старательно не обращая внимания на её присутствие,Шульдих шагнул в круг и опустился на колени. Тотчас доводящее до сумасшествия чувство раздвоенности исчезло без следа, оставив голову восхитительно пустой и лёгкой.Жрец вытащил из мешка слабо трепыхающегося петуха со связанными лапами. Петух был отчаянно рыжий, как и сам Шульдих; цвет его перьев символизировал солнечный свет, но после ночи, проведённой в мешке, оперение выглядело не лучшим образом – оно запылилось и потускнело, некоторые перья поломались, а роскошный алый гребень побледнел и грустно обвис. - О, Мора, Хозяйка Подземного царства, ты, приходящая к тем, чей конец неизбежен, смертного часа срок назначаешь и в момент роковой умирающего неумолимо посещаешь. Душу и тело ты, Мора, навек увлекаешь из мира живого, к себе забирая мёртвых, кроме героев, павших в битве. Не способны смягчить тебя ни молитвы, ни просьбы. Но, непреклонная Подземного царства хозяйка, к тебе я взываю, прими мою жертву!Ты, что владеешь миром мёртвых, ты, что несешь Смерть. Ты, неотвратимая, ты, повелевающая всеми пребывающими в царстве Подземном, как единовластная хозяйка его! Мора, ты, чей облик половиной своею гнил, а второю прекрасен, брось свой милостивый взор, - забормотал жрец. Петух обеспокоенно внимал, приоткрыв клюв и затянув глаза тусклой плёнкой века.Закончив молиться, Шульдих, придержав забившуюся в его руках птицу, одним ударом отсёк кочету голову. Ему показалось, что на краткое мгновение весь мир покрыл полуночный мрак, и даже предрассветное небо вдруг потемнело.Принеся жертву, Шульдих, не выходя из круга, ножом выкопал яму и зарыл петуха.

Утро вступало в свои права. Врата из мира мёртвых в мир живых были открыты, как и следовало. Теперь зима могла беспрепятственно овладеть миром.

Но ещё не все положенные обряды были совершены. В открытые врата вслед за зимой шли души погребённых предков, и требовали своей жертвы.

Жрец тщательно затёр круг, и достал из мешка глиняную миску и маленький холщовый мешочек. Миску он поставил прямо на землю, и высыпал туда сваренную пшеничную кашу, кланяясь духам предков и униженно прося их отведать угощение.

Ворон дождался, когда человек повернётся к нему спиной и уйдёт прочь, довольно скоро затерявшись среди деревьев, взмахнул крыльями и слетел наземь.