37 (1/1)
Кей брёл за своим альфой, с ужасом понимая, что влип. Ещё никогда Оми не был так рассержен, и омега не представлял, чем теперь обернётся его гнев. Он вспомнил, что накануне осмелился молить Творца о ребёнке, исполнив при этом народный обряд, порицаемый церковью, и на ум ему пришло, что так рассерженный Всеотец карает его за непочтение.
Кей почувствовал, что кровь отлила от сердца, и внутри стало пусто и холодно. Борясь с головокружением, он не заметил даже, что Оми остановился и выломал из придорожных кустов пучок молодых веток.
Оми ещё никогда не приходилось кого-то наказывать. Но насколько он помнил по личному, детскому ещё опыту, орудием наказания в бытовых случаях обычно служила розга. Вот несколько розог он и срезал ножом по дороге домой. Ещё он помнил, что розгу положено вымочить в кипятке, и потому, не успела за ним и его омегой захлопнуться входная дверь, приказал покорному Кею согреть воду.Пока закипала вода в котелке, Оми расположился возле печи и начал ножом срезать с прутьев почки и сучки, которые могли сразу же рассечь кожу до крови. Кей с мученическим выражением лица бродил по дому, весь в ожидании кары. Ему очень хотелось, чтобы всё плохое, что ему суждено сегодня вытерпеть, произошло как можно скорее и осталось далеко позади, но альфа, как нарочно, не спешил. На самом деле Оми старательно разжигал в себе злость, первый порыв которой угас почти сразу, стоило только выйти из крепости.Он должен был наказать омегу ради него самого, - убеждал себя Цукиено, - ведь он желает добра Кею, и обязан его правильно воспитывать. Но глядя на несчастного омегу, ему очень не хотелось выполнять свой долг главы семьи. - Не мельтеши, - строго велел он, скрывая досаду. – На, окуни розги в кипяток.Кей молча послушался. В воздухе сразу запахло древесной корой. - Спусти штаны и ложись на лавку, - последовал новый приказ.Омега скривился, но снял штаны, задрал рубаху повыше и лёг поперёк лавки. Он принял такую же позу, как в тот раз, когда Оми взял его впервые, и у альфы при виде его подставленного зада ёкнуло сердце.
Весь во власти благих побуждений Цукиёно взмахнул розгой, стряхивая остывшие капли, и с оттяжкой опустил её на Кеевы ягодицы. Омега зашипел от боли. Кожу рассёк ярко-розовый след.Оми работал добросовестно и вдумчиво, стараясь не обращать внимания на то, что Кей уже начал ёрзать и скулить. Мерные удары, сопровождающиеся тихим посвистом розги, ввергли его в некое подобие транса. Он словно видел всю картину со стороны – себя с розгой в руке и Кея с голым задом, на котором проступало всё больше ярко-розовых полос.И этот вид доставлял ему удовольствие, до такой степени, что он вскоре с удивлением почувствовал, как у него встаёт. Увлечённый собственными ощущениями, Оми стал сечь ещё жёстче.
Между тем оставленные на коже Кея рубцы начали сочиться кровью. Омега уже не сдерживаясь вскрикивал при каждом ударе. Наконец, сильный удар рассёк кожу. Кей сполз на пол, встал на колени, чтобы не тревожить израненный зад, и зарыдал, закрыв лицо руками.Тут только Оми словно прозрел. Он отбросил прочь розгу и требовательно схватил Кея за плечи, развернув его к себе лицом. Сильный с виду омега ревел в голос, беспомощно кривя рот и пытаясь закрыться.- Ну, ну! – Оми опустился рядом на колени и обнял его за плечи, словно младшего, - не реви, рёвушка! Больно, да? Ну я не буду больше, не буду! Кей словно не слышал его увещеваний. От громкого плача ему не хватало воздуха, и он стал задыхаться, хватаясь за грудь. Вот тут Оми встревожился по-настоящему.Он вскочил и кинулся к кадке, зачерпнул ковшом воды и начал бережно поить омегу. Тот отпихивал его руки, заходясь криком, но Оми не отступал. Наконец ему удалось притиснуть к синеющим губам край ковша. Кей, стуча зубами о дерево, начал пить, то и дело пытаясь отпихнуть ковш, для того, чтобы сказать что-то. Но Оми неумолимо возвращал ковш на место.Когда он решил, что довольно, то намочил в остатках воды полотенце и вытер влажной тканью лицо Кея. Тот затих и только всхлипывал, содрогаясь всем телом.
Оми снова обнял его и стал укачивать, шепча что-то успокоительное. Кей отвечал, вначале шёпотом, потом громче и громче, и вот слёзы хлынули снова, сопровождаемые криком: ?Не могу, не могу больше! Больше не могу!!? - Что? Так больно? Не плачь, ну не надо! Сейчас я принесу отвар арники и смажу твои рубцы, они быстро заживут! – сам чуть не плача, говорил Оми. А Кей, будто не слыша, давясь слезами, всё говорил и говорил. - Ты только не отдавай меня им, лучше сам убей! Слышишь? Я не переживу, если ты меня отдашь! Я ведь думал, что у меня всё теперь будет хорошо. Я ведь так надеялся… а теперь ты уже не любишь меня! Я так боялся, что меня, как Олле… Когда ты впервые взял меня там.. они все смотрели, все, и ты мог… но ты не отдал меня, и я был счастлив, а Олле… Олле знает, кто его искалечил! Не отдавай меня им, лучше прикончи сам! - Сейчас же прекрати рыдать! – прикрикнул Оми. У него самого тряслись губы, но он поднял голову повыше, чтобы Кей не увидел, что он плачет. – Кому ещё я тебя отдам? Ты – мой супруг, так и будет! А сейчас быстро ложись на живот, и не трясись – дай смазать рубцы!Услышав грозный рык альфы, Кей притих и послушно лёг на лавку. Оми завозился у печки, заваривая целебную траву, и то и дело поглядывая на омегу, как он там, не стало ли ему хуже. Приготовив лекарство, он присел боком на лавку и начал протирать иссечённую кожу. Именно в этот момент он принял важное решение, которое после неукоснительно соблюдал – никогда больше не поднимать руку на Кея.Ночь перевалила за вторую половину, когда в зале стих шум и последний хмельной гость скатился с лавки на пол, уснув там же, где упал.Оми покинул застолье первым, и Кроуфорд подосадовал, что так и не успел с ним поговорить. За Оми последовал Кэн. Доведённый до кипения подначками товарищей, он, пьяный и злой, выбежал так быстро, что забыл на лавке свой плащ. Кроуфорд усмехнулся, подумав, что морозная ночь быстро охладит его пыл.
Гуннар осторожно, смягчая слишком тёмные краски, рассказал о том, что происходило в отсутствии конунга. В его изложении гроза, которой едва не закончился суд, выглядела невинным дождичком, а Фудзимия – человеком, просто не знающим местных обычаев. В заключение он попенял Кроуфорду на то, что он недостаточно рассказывает своему омеге о норманнах и о том, какое место должен занимать среди них супруг конунга, и это замечание окончательно испортило Брэду настроение. - Вот, значит, как, - досадливо хмыкнул конунг. – Вы тут спелись без меня? Как ты его защищаешь, защитничек! - Спелись, говоришь? Да кабы не твой муженёк, я бы сейчас двоих хоронил. – Гуннар тяжело поднялся со скамьи. – Но если тебе мои советы как псу под хвост… - Ладно, не кипятись, - Кроуфорд примирительно поднял руку. – Понял я, чего там. Не бойся, лишнего не спрошу с него. Или ты мне уже и моего собственного омегу не доверяешь?Вскоре и Гуннар ушёл домой.Кроуфорд немного посидел в одиночестве – застольная беседа имела мерзкое послевкусие какой-то детской, но оттого не менее болезненной, обиды. Он попытался сдобрить это послевкусие ещё одной чашей пива, но добился лишь того, что окружающий мир стал рябить, а все произошедшие события отодвинулись куда-то во вчерашний день.Конунг, слегка пошатываясь, поднялся в спальню по тёмной лестнице. В комнате было тихо и темно, и он поднял светильник над головой, чтобы хоть что-то увидеть. На кровати ничком, тихо посапывая, лежал Ран. Его сапожки стояли рядом с кроватью, как часовые, по струнке, а штаны лежали на стуле, сложенные аккуратной стопочкой. Кроуфорд подошёл ближе. Его муж спал, выставив из вороха одеял обнажённый зад, который уже покрылся мурашками от царящего в каменных стенах холода. При этом голова омеги, видимо, по причине того же холода, была тщательно закутана в одеяло. При виде этого зрелища в Кроуфорде проснулся хищник. Маленькое мягкое тёплое существо, забившееся в свою норку и наслаждающееся иллюзией безопасности, такое притягательное в своей беспомощности, прямо просило сделать с ним что-нибудь эдакое. А ещё Брэд, вопреки самой своей сути альфы и суровому норманнскому воспитанию, ощутил под сердцем щекотку и настоятельную потребность потрогать соблазнительные округлости и согреть их. Он положил ладонь на замёрзшую попку и осторожно сжал её. Ран зашевелился под ворохом одеял и пробубнил что-то, просыпаясь.
Конунг подождал, пока он не снимет с головы одеяло, хотя его и мучило желание сделать супругу неожиданный подарок, вставив ему немедленно.
Фудзимия выпутался из одеял и, не меняя позы, мрачно сказал: - Господин, я виноват перед вами и готов принять наказание.
Тут только Кроуфорд заметил лежащий на кровати пучок розог. Его омега, осознав тяжесть совершённого проступка, сам приготовил всё для собственного наказания, - понял конунг, и усмехнулся, увидев возможность пошутить. - Наказание, говоришь? – задумчиво проговорил он и, выбрав розгу, взмахнул ею, словно проверяя на гибкость. – Думаю, ты его действительно заслужил.Прут свистнул в воздухе, и конунг с удовольствием увидел, как Ран сжался и втянул голову в плечи в ожидании удара.
В последний момент Брэд остановил замах и легонько дотронулся кончиком розги до самого выпуклого места, пощекотав его.Ран приподнялся на локтях и недоумённо обернулся.- Лежи! – скомандовал Кроуфорд и надавил ладонью на плечи омеги, укладывая его на кровать лицом вниз, - я тебя ещё не наказал. Это только начало, так что держись!Фудзимия вздохнул и обречённо повиновался. От конунга разило выпивкой и возбуждением, его глаза чуть только не светились в полумраке спальни, и было совершенно неясно, чем закончится для омеги эта ночь – кровавыми рубцами на теле или крепким сном в мужниных объятиях. Между тем альфа коснулся кончиком розги ягодиц омеги и нетерпеливо провёл им по внутренней стороне бедра, словно приказывая раздвинуть ноги.Прикосновение было неожиданно приятным, и Ран повиновался, задержав дыхание.- Молодец, - выдохнул Кроуфорд ему на ухо, - омега должен слушаться своего мужа. Тебя ведь так учили?Фудзимия притих, зажмурившись. Розга свистнула в воздухе и с лёгким шлепкомопустилась на попку, заставив омегу испуганно ахнуть. - Я не слышу ответа, - мурлыкнул Кроуфорд, занося руку для следующего удара. - Я должен слушаться, - покорно прошептал Ран. - Кого ты должен слушаться? Отвечай! – продолжал альфа, забавляясь. - Мужа, - послушно ответил Фудзимия. - Всегда и во всём? А когда муж захочет вставить тебе, в твою жадную дырочку? Поставить тебя раком и хорошенько прочистить её?Кровь прилила к лицу Рана, и не только к лицу. Он замолчал, справляясь с собой, но конунг предупреждающе взмахнул розгой. Услышав свист, Фудзимия вздрогнул и промямлил: - Я должен послушаться… - Расскажи, как именно? - Встать на колени, спустить штаны и… - И? – поддразнил его Кроуфорд.- Позволить мужу сделать всё, что он пожелает, - тихо прошептал Ран, пряча пылающее лицо. - А если ты этого не делаешь, то…Розга неожиданно коснулась пятки. - Меня надо наказать! – выкрикнул омега, поджимая пальцы.Розга щекотала его бёдра, то забираясь в складку между ягодиц, то бабочками выпархивая под колени. А конунг негромко распекал его, требуя признаться в непослушании и самому просить о наказании. Точно убаюканный негромким голосом, омега соглашался, каялся и раздвигал ноги всё шире и шире, и сам не заметил, как возбудился.Конунг с видимым удовольствием управлялся с розгой. Казалось, для него это стало делом чести – замахнуться как можно сильнее, так, что воздух гудел, и как можно нежнее коснуться кожи, не оставив на ней и следа. Однако несмотря на все его старания, Фудзимия при каждом замахе невольно поджимал ягодицы, и кожа на них покрывалась мурашками, но голос омеги звучал уверенно.
Кроуфорд решил, что достаточно, и бросил розгу на пол. Омега лежал неподвижно, даже не пытаясь оглянуться и посмотреть, что происходит за спиной. Его круглый задок возвышался над кроватью, и вся душа Кроуфорда была прикована к этой точке.
Альфа рванул завязки на штанах. Ему даже в голову не пришло хоть как-то подготовить омегу перед вторжением, но этого и не потребовалось. Анус был непривычно расслаблен и смазан, и член вошёл внутрь, как по маслу. Там внутри всё пульсировало, то сжимая член, то отпуская его и засасывая, точно в горячую трясину.Конунг лёг на Фудзимию сверху, почти впечатав омегу в матрас своим весом, и опираясь на кровать полусогнутыми руками. Перед его глазами маячил взлохмаченный затылок, от которого умопомрачительно пахло чем-то сладким, терпким и острым, неимоверно возбуждающим. Кроуфорд застонал и, наклонившись, укусил за трогательно торчащее из волос ухо.
Ран вскрикнул, скорее от неожиданности, чем от боли, и кончил. Никогда у него это не происходило так быстро. Обычно к возбуждению от любовных ласк всегда примешивалось ощущение некоторой болезненности при проникновении, и как бы он не хотел своего мужа, это мешало ему, но сегодня всё стало совсем иначе. Сегодня он принял Кроуфорда так, как земля весной принимает первые капли дождя, и это было так естественно, что омега даже не удивился.