35 (1/1)

-Я бы не стал так уж сильно полагаться на это снадобье. Оно, конечно, поможет вам успокоиться, но при этом вы будете сонным и вялым. И я не советую вам принимать его во время течки. Оно неспособно полностью снять возбуждение. Зато есть опасность, что вы решите, будто лекарство всесильно, а значит, необходимости строго следить за собой нет -и совершите какой-нибудь.. э-э-э... необдуманный поступок.- Что же делать? - Фудзимия вертел в руках данный лекарем флакон с успокоительным настоем. - Почему бы вам не обратиться за помощью к Ёссе? Нет, нет, - замахал руками Ларион, видя, что Ран нахмурился, - вовсе необязательно запирать вас в Сундук (хотя здесь в подобном поступке никто не найдёт ничего предосудительного), но Ёссе мог бы просто посидеть с вами рядом и помочь переждать самое тяжёлое время, если ваш муж не успеет вернуться. - Я подумаю над этим, - пообещал омега.Фудзимия был сильно раздосадован. Он и впрямь надеялся заполучить чудесный эликсир, который сможет остудить вожделение во время течки. Но Ларион его разочаровал. Хотя если бы такое средство существовало, не нужно было бы никаких Сундуков, да и необходимость в обычаях и законах, строго регламентирующих жизнь омег, что в Империи, что за её пределами, тогда отпала бы сама собой.Ран зябко повёл плечами. Ему уже сейчас сильно нездоровилось, течка со дня на день должна была положить конец нормальной, относительно свободной жизни. В Сундуке ли, в собственной ли спальне - но ему придётся пересидеть её взаперти. А он ещё не успел после отъезда Кроуфорда насладиться свободой! Ведь впервые в жизни над Фудзимией не было начальников. Конечно, муж оставил на него всю крепость, и омега обязан позаботиться о том, чтобы по возвращении конунг нашёл всё таким же, каким оставлял. Но если Ран попробует совместить свои обязанности с некоторыми невинными удовольствиями, в этом не будет ничего худого. Кроме того, пришло время сделать обход и заглянуть везде, начиная с кухни и заканчивая Омежьим домом. Можно заглянуть и туда, куда раньше не заходил.Фудзимия решительно тряхнул головой и направился на конюшню.Он уже лет пять не сидел в седле, а ведь в родительском доме отец разрешал ему возиться с лошадьми. Ран мог даже похвастаться прекрасной выправкой. В те времена он умел подчинить себе любую лошадь, его слушались даже самые капризные жеребцы. Омега не боялся упасть, не испытывал страха перед сильным животным, способным одним ударом копыта раздробить череп, не трепетал перед скоростью, когда лошадь, кажется, летит по воздуху, и придорожные кусты сливаются в сплошную тёмную полосу. Это было наслаждение, и Рана лишили этой радости, когда отдали в монастырь. Он уже и не надеялся, что когда-нибудь ему удастся оседлать хотя бы тягловую клячу.На подходе к конюшне ноздри Фудзимии защекотал запах конского навоза и пота. Омега втянул носом воздух и счастливо вздохнул. Ему всегда нравился этот запах.

Лошади косились на вошедшего Рана, шумно всхрапывали, переступая копытами. Омега протянул ближайшей кобыле на ладони кусок хлеба, и счастливо улыбнулся, когда она ткнулась мягкими губами ему в руку.- Эй! Ты кто такой... - начал подошедший конюх, не узнав Фудзимию.Ран повернул к нему лицо. Конюх поднял брови и слегка поклонился. - Такой гость... - пробормотал он, - чем обязаны? - Всё ли у вас хорошо? Хватает ли овса?- спросил Фудзимия в свою очередь. - Корма навалом, и сбруя вся новая, а где старая, там починили.- Ну, может, что-то не так? - Ран перешёл к следующему стойлу. Молодой жеребчик брыкнул ногами и ударил копытами в стенку. - Да всё так, господин, странно видеть вас здесь. - Ничего странного, я люблю лошадей. Конунга, конечно, в конюшню не заманишь, он ведьморской человек, но я совсем другое дело. Вон та кобыла скоро ожеребится? - Да, Невеста у нас на сносях, - конюха будто подменили. Почувствовав интерес Фудзимии, он стал добр и чрезвычайно говорлив.

Они ещё долго ходили от стойла к стойлу, и омега слушал, как конюх взахлёб рассказывает о своих питомцах. Наконец, конюх предложил оседлать для Фудзимии спокойную лошадку. Первым побуждением Рана было потребовать жеребца погорячей, но, подумав, он решил, что за эти годы мог утратить свои навыки, и согласился на Снежинку. Вскакивая в седло, Фудзимия строго выговорил себе за пустую трату времени и за достойное порицания потакание собственным прихотям, но, сжав лошадиный круп лодыжками, понял, что никакое чувство долга не заставит его отказаться от небольшой прогулки по окрестностям.Снежинка оказалась спокойной меланхоличной лошадкой. Сколько Ран ни пытался поднять её в галоп, она не слушалась. Получив по крупу хлыстом, кобылка скосила глаз на седока с таким упрёком, что Фудзимия махнул рукой на её поведение.

Лошадь шла медленной рысью. Ран покачивался в седле, с удовольствием вдыхая морозный воздух и глазея по сторонам. Он выехал за околицу посёлка, немного покатался по полю и уже возвращался в конюшню, как Снежинка замедлила ход и окончательно встала. В сумерках Фудзимия отчётливо различил двух идущих навстречу человек - подростка в сопровождении пожилого омеги. Пожилой что-то говорил своему спутнику. Ран не расслышал, что именно, но ворчливый тон не оставлял сомнений в том, что старший за что-то распекает младшего. Внезапно подросток, отмахнувшись от опекуна, решительно приблизился к всаднику, и Фудзимия узнал в нём Наги. Наоэ заговорил первым. - О, кто это тут? Да ещё и верхом?! Фудзимия? Что, подстилка имперская, не терпится? Стоило мужу уехать, как ты тут же загулял?Ран молча поддавал кобыле шенкелей, но Снежинка стояла как вкопанная. - Что язык прикусил? Правда глаза колет, шлюха? Ищешь, кому бы зад подставить!Пожилой омега наконец догнал подопечного. - Наги, ты ведёшь себя неподобающе! Господин будет недоволен… - Помолчи, Нилле. Господин будет недоволен прежде всего тем, что его законный супруг шляется невесть где, - отмахнулся Наги. – Тебе придётся долго молить его о прощении, Фудзимия, только не поможет. Очень скоро конунг поймёт всю твою дрянную суть и выкинет на улицу, и будешь ты ноги раздвигать за кусок хлеба. Вот как Тори твой… - Заткнись! – прервал его Ран. – Растявкался тут, как щенок! Что там с Тори? - Да бросили его. Брюхатого бросили! Вы, имперцы, ни на что не годитесь! Так что готовься, скоро и тебя муж под зад коленом выставит. Можешь, конечно, попытаться к нему подольститься, глядишь, до Волчьей ночи и подержит ещё тебя. А там он найдёт себе достойную пару. - Кэн бросил Тори? Не может быть…Ран растерянно посмотрел на Наоэ, но тот стоял, ухмыляясь ему в лицо и раскачиваясь с пятки на носок.Фудзимия пришпорил Снежинку. Лошадь презрительно фыркнула и пошла, высоко поднимая ноги, медленно и красиво. Наги смотрел им вслед, злорадно сощурившись и не обращая внимания на воркотню опекуна.- Наги, это было отвратительно! Я непременно обо всём расскажу конунгу! Надеюсь, он тебе как следует всыплет! А если сам не всыплет, я с радостью сделаю это за него. Конунг женился на этом омеге, а значит, ты должен уважать его выбор, пусть ты с ним и не согласен.- Я не стану относиться с уважением к этому отродью! – надулся Наоэ. – Никто меня не заставит!- Конунг заставит, - усмехнулся Нилле. – И я. - Ты сам считаешь этого имперца ничтожным, но зачем-то приветствуешь его и кланяешься! А я не стану этого делать! Сам господин ходит пешком, и его воины тоже, а этот выскочка разъезжает тут верхом на лошади, словно он император, а мы все его рабы! Ненавижу!Из глаз Наги брызнули злые слёзы. Нилле саркастически поджал губы, с сомнением поглядел на питомца и всё-таки влепил ему звонкую оплеуху.Несмотря на медлительность, к дому Тори Снежинка дошла быстро. Ран спешился, привязал лошадь и зашёл.

Тори сидел за столом и доедал из котелка кашу, сваренную Кеем. При виде гостя он вздрогнул и так смутился, что даже опустил ложку. - Тори, давно не виделись, - как мог ласково сказал Ран и присел рядом на скамью. – Рассказывай, что у тебя случилось?

Во время рассказа Фудзимию обуревали противоречивые чувства. Сначала он злился на Тори, потомна Шульдиха, да так, что всерьёз вознамерился отомстить негодному жрецу. Потом приступ раздражения вызвал у него Кэн, затем Ран вспомнил, что конунг точно также брал у него в рот, представил, что было бы, проговорись он об этом кому-нибудь, и пришёл в ужас от самой этой мысли. К концу рассказа Тори снова почти рыдал, а Рану очень хотелось его придушить.Однако он мужественно поборол в себе этот порыв и стал уговаривать омегу успокоиться и не вредить ребёнку своими слезами. Но обуревавшие его чувства рвались наружу, и уговоры поэтому звучали так угрожающе, что Тори испуганно затих. - Немедленно вытри слёзы и замолчи. Посмотри, на кого ты стал похож! У тебя веки так опухли, что ты скоро глаз открыть не сможешь! Я сейчас же зайду к лекарю и велю ему дать тебе что-нибудь, чтоб ты уснул.

Уходя, Фудзимия пообещал присматривать за омегой.Всю дорогу домой он думал, можно ли помочь Тори, и не находил ответа. Зарёванное лицо омеги стояло перед глазами, и, хотя в случившемся была немалая доля вины самого Тори, Ран считал, что он уже получил своё, а быть брошенным, да ещё вместе с неродившимся ребёнком - это уже слишком.Лучина тихо потрескивала, почти не давая света. Кей вздохнул, вспомнив проведённые в монастыре годы – отсюда, из маленького норманнского домика, это время казалось таким далёким и невзаправдашним. Он не скучал по высоким потолкам и каменным стенам и не вспоминал ничего из прошлого, но иногда оно снилось ему, и тогда он просыпался со слезами на глазах.Кей поставил в угол деревянную скамеечку и постелил сверху чистое полотенце. Сверху он поместил плошку с лучиной, после чего встал на колени лицом к углу и снял с шеи ладанку со святым благословением, что была ему дана, когда он стал послушником. Никаких других вещей, связанных с поклонением Творцу и истинноверием, у него не было, поэтому омега надеялся, что Творец простит ему невольное отступление против церковного устава.Оглядевшись по сторонам, омега вытащил из-за пазухи узелок. Он, конечно, знал, что подглядывать за ним некому – Оми ушёл вместе со своим конунгом – но нечистая совесть была неспокойна, так что он чувствовал себя, как на иголках, и прямо ощущал спиной чей-то осуждающий взгляд. - Да полно, никому от этого плохо не будет, - попытался себя убедить омега, но легче ему от этого не стало, стыд мучил всё равно, так же, как в детстве, когда он стянул у отца келаря мочёных яблок и умял их один, спрятавшись за кустом малины.Кей развернул узелок. Это была завёрнутая в грязную рубаху надкушенная горбушка. И то, и другое Кей взял у Тори. Рубаху под предлогом стирки, а горбушку и вовсе стащил со стола, так, что никто не увидел.Стемнело. Небо закрывали тучи, но Кей и так знал, что луна сейчас растущая, а значит, его молитвы непременно будут услышаны.Омега дрожащими от волнения руками снял свою рубаху и надел на себя рубаху беременного. Тори был значительно уже в плечах, и крупный Кей с трудом в неё втиснулся. Переведя дыхание, он приступил ко второй части своего плана.- Творец всемогущий, - негромко сказал Кей, - прости меня за то, что я нарушил обет послушника. Прости за то, что я счастлив, и мне хорошо с моим альфой. Я знаю, ты наказываешь меня за предательство, но я…На глазах омеги выступили слёзы. Он шмыгнул носом и сердито утёр лицо рукавом Ториной рубахи. - Я знаю, что грешен, но будь снисходителен ко мне, Творец, дай мне зачать дитя! Забери у меня всю оставшуюся жизнь, только дай вырастить его, пока он встанет на ноги, а большего мне не нужно.Слёзы капали Кею на грудь, грозя вымочить его до нитки.Творец молчал, лучина тихонько потрескивала, превращаясь в столбик пепла. Кей решительно запустил зубы в надкушенную Тори горбушку, и, всхлипывая, доел её. Потом он залез на лежанку, улёгся, подтянув колени к животу, натянул на себя одеяло и успокоился. Молитва Творцу, усиленная вещами, которых касался беременный, непременно должна была помочь.