32 (1/1)

Антонин раздражённым жестом отослал прочь царедворцев и помассировал живот. Посол Триссипольского халифата, ханнан Шам Эрдал, был подобострастен до тошноты, однако его визит оставил после себя вкус горечи. Антонин сморщился – желудок ныл, как всегда после дурных известий. Отметив про себя, что пора бы довериться лекарю, император вздохнул – лечиться он не любил, предпочитая не замечать болезнь до тех пор, пока это было возможно.

После последнего поражения триссипольский халиф вёл себя смирно, исправно присылая не только дань, но и подарки. В своё время война обескровила обе державы. Но по прошествии стольких лет забывается, сколько людей погибло на полях сражений. И Антонин начал чувствовать, что время спокойствия подходит к концу. Это было видно сквозь маску покорности, застывшую на лице посла, это ощущалось в цветистых посланиях халифа, полных лицемерно льстивых слов. Сегодня в очередной раз решался вопрос о кочевниках Сарма, грабивших караваны вернийских купцов и нападавших даже на паломников. Эрдал кланялся и уверял, что кочевники южных пустынь не подвластны его господину, халифу Триссиполи. Между тем, Антонин точно знал, что халиф состоит с вождями кочевников в кровном родстве, и прекрасно представлял себе все выгоды его положения.Император прошёл в свои покои, не дожидаясь помощи слуги с наслаждением скинул тяжёлое парадное одеяние. Туника была сшита из золотой негнущейся парчи и украшена аметистами и рубинами. Весила она немало, и Антонин, сгибаясь под её тяжестью, обливался потом и частенько обещал себе упростить дворцовый этикет, прекрасно понимая, что никогда ни на йоту не отступит от заведённого предками церемониала. В нынешние тяжёлые времена только дворцовый этикет помогал не забыть о былом величии Вернийской империи, долгие столетия бывшей центром мира.Слуги помогли императору надеть домашнее шёлковое одеяние, после парадного почти не ощущавшееся на плечах. На коротко остриженные волосы Антонин надел маленькую круглую шапочку.Вздохнув с облегчением, он расправил плечи и направился в Павлиний зал – самое любимое место во дворце.

Зал был совсем небольшим и оттого уютным, его малые размеры с лихвой искупались тем, что он выходил на открытую террасу, откуда можно было в любое время года любоваться изысканным видом на реку Фарис и разбитый внизу сад. Но сегодня Антонин даже не подошёл к мраморным ступеням. Он опустился на стоящий в нише диван –очередной подарок халифа - и устало прикрыл глаза. Диван был также примечателен-его затканная золотом обивка повторяла узор павлиньих хвостов, а по бокам стояли две серебряные статуи этих птиц работы лучших триссипольских златокузнецов и ювелиров, именно они дали имя всему залу. Огонь многочисленных свечей и лампад играл в аметистах, аквамаринах и хризопразах, украшавших распущенные хвосты и крылья павлинов, так что казалось будто птицы вот-вот оживут.Не успел зад императора коснуться диванных подушек, как перед Антонином склонились двое юношей. Один – белокожий и златокудрый северянин, другой – смуглый уроженец южных пустынь, но оба одинаково юные и изящные.

Никакая усталость не смогла полностью погасить интерес императора к их цветущей красе. Он небрежным жестом приказал омегам скинуть плащи.Северянин оказался одет в обычное одеяние продажных омег, только сшитое из дорогой ткани, которая была бы не всякому по карману - в лёгкую нежно-зелёную тунику, собранную на талии широким, расшитым золотом поясом, туго зашнурованную на спине и двумя полами свободно расходящуюся от поясницы и ниже. Туника позволяла увидеть круглые ягодицы с соблазнительными ямочками.Антонин с удовольствием полюбовался порозовевшим от его прямого взгляда омегой, и только потом повернулся к другому.

Недавняя беседа с ханнаном Эрданом заранее настроила его неприязненно к южанину, но первый же взгляд, брошенный на куртизана, искупил все неприятности, причинённые послом. Юноша был грациозен, как дикий кот. Его смоляные кудри, стянутые на затылке в тяжёлый узел, украшала расшитая крупным жемчугом сетка. Широкие складчатые шаровары тёмно-синего шёлка былиразрезаны в самых неожиданных местах, позволяя видеть бархатисто-смуглую кожу, тёплую даже на вид.Чеканные тяжёлые браслеты позванивали при каждом движении гибкого тела. На минуту император ощутил жар похоти, но только на минуту – усталость и раздражение взяли своё. Он откинулся на подушки, закрыв глаза. Северянин присел на низенький стульчик возле арфы и коснулся струн. Южанин опустился у ног Антонина и устремил на господина влажный взор. Император вздохнул – ему ничего не хотелось, совсем. Некстати он вспомнил своего супруга – худенького омегу с торчащими лопатками, неуклюжего и сутулого. Его звали Риолли Деканий, и он был единственным отпрыском некогда славного рода. В приданое за ним дали остров Лано и поддержку старых аристократических родов. Единственное, что было красивым в этом вчерашнем ребёнке – глаза. Густого синего цвета, в обрамлении длинных ресниц- всякий, осмелившийся заглянуть, рисковал утонуть в этом взгляде. Юный омега вызывал у Антонина желание погладить по голове и угостить сластями, но не более того. Император притрагивался к мужу только во время течек, но тот всё никак не мог понести. Бесплодие тяготило омегу, и Риолли всё чаще и чаще прибегал за утешением к отцам церкви, так что Антонина всё больше начинало беспокоить влияние Предстоятеля на супруга.Курильницы источали ароматный дым. Тонкая призрачная пелена устремлялась к сводчатому потолку и там рассеивалась, оставляя после себя тяжёлый запах ладана, розового масла и мускуса. Антонин честно пытался расслабиться и ни о чём не думать. Оба омеги старались из всех сил. Южанин умащал стопы господина, в то время как северянин услаждал его слух.

Кассидий вошёл в Павлиний зал в тот момент, когда у Антонина уже неотвратимо слипались веки.Привычный ко всему архонт, нимало не смущаясь, приблизился к дивану и склонился перед повелителем в низком придворном поклоне. Император приоткрыл глаза и с ленивым возмущением воззрился на посетителя. - Вообще-то я ждал тебя раньше, - сварливо сказал он, усаживаясь поудобнее и кивком отсылая юношей прочь.- Прошу меня простить, благочестивейший владыка, - Кассидий склонился ещё ниже. - Ты не мог опоздать без причины. Что задержало тебя? - Мои люди донесли мне, что сегодня утром в Кессарий прибыл оптимус Никодим. Тот самый, из Аросиева скита, что в пустыне Сарм. У нашего богоизбранного предстоятеля нет больше причин тянуть с отправкой посольства в Нейстрию, - сдержанно ответил Кассидий.- Они будут тянуть до последнего. Но об этом после. Что мой супруг? Куда ходил, с кем вёл беседы? - Сразу после утренней трапезы господин отправился к дневной службе в собор Божественного Откровения. Потом ваш уважаемый супруг беседовал с предстоятелем Мелентием, а после чего молился в одиночестве в личной часовне предстоятеля. Когда он вышел из молельни, его щёки были мокры от слёз. Далее в сопровождении инока Вартавы… - Проклятые пауки,- сквозь зубы пробормотал Антонин, - опутали, как паутиной, Риолли своими речами! Всё время с ним рядом кто-то из свиты Мелентия. И все разговоры об одном - Творец решил смирить гордыню владык земных, вот и не даёт нам с супругом потомства... Но что с посольством, когда они отправляются? - Ждут благословения предстоятеля, - архонт позволил себе искривить рот в подобии улыбки. – А он не спешит, говорит, что Творец не любит торопливых. - Какое лицемерие! Нужно их подтолкнуть, Кассидий. Найди способ, как это сделать. Нужно убрать из столицы всех, кто в последнее время крутится вокруг Риолли. Особенно сладкоречивого Вартаву. Пусть этот златоуст внушает мысли о грехе и его искуплении норманнам, а не моему супругу.

Кассидий понимающе кивнул.Если предпоследний предстоятель слыл бессеребренником и всячески ратовал за отказ от роскоши, то нынешний не скрывал желания увеличить церковное богатство и влияние.Мелентий надеялся получить в собственность те земли, что были отданы церкви в управление, и бесплодный супруг императора вовремя подвернулся ему под руку. Впечатлительный омегауже начал поддаваться обаянию этого изощрённого ума, что сильно беспокоило Антонина. - Отправь в числе послов и Никодима. Риолли преклоняется перед его святостью. Вот и пусть несёт светоч веры язычникам, на пользу Церкви и Державы! Да, и вот ещё что - в Нейстрии они встретятся с Фудзимией. Относительно этого мальчишки у меня есть план - Фудзимия будет нам полезен не только у норманнов. Ты же понимаешь, о чём я, архонт? - Будет исполнено, - Кассидий поклонился.

Оставшись один, Антонин раздражённо дёрнул щекой, ощутив глухую тоску.Он подумал, что, верно, правдивы были слухи о том, что в его жилахтечёт порченая кровосмешением кровь, и прадед Никифор, сын императора Полиевкта, рождён не от его законного супруга, а от императорского младшего брата, омеги Валентиниана. Что слабо стало семя вернийских императоров, и род их, венценосный, тысячелетний род, угасает, и сделать тут ничего нельзя, сколько ни умоляй Творца и ни жертвуй слугам его. Внезапно Антонин позавидовал варварскому царьку, засевшему в далёкой Нейстрии, позавидовал его свободе. Горькая мысль, что дикий северный варвар может взять в супруги любого омегу, руководствуясь лишь его красотой и силой, и продлить свой род в здоровом наследнике, причинила боль. Император с силой выдохнул воздух. В груди под рёбрами ворочалось что-то мягкое и сильное, на какой-то миг Антонину показалось, что от нарастающего давления вот-вот треснут рёбра. Он подавил желание кликнуть лекаря, прилёг на диван и стал дышать глубоко и размеренно. Боль неохотно отпустила. На этот раз всё обошлось.

Ёдзи Кудо пригладил торчащие вихры. Волосы никак не желали ложиться в прилизанную аккуратную причёску и топорщились на лбу и у висков, даже будучи прихваченными лентой у самого затылка. Кот вздохнул и, примирившись с неизбежным, вошёл в келью. Брат Вартава, сидевший на каменной лавке у слюдяного окошка, повернул голову к вошедшему. У знаменитого подвижника был тусклый безжизненный взгляд, загоравшийся фанатичным огнём только в момент богословского диспута или истовой молитвы, нос, напоминавший вороний клюв, и абсолютно лысый череп, бугрившийся шишками.Ёдзи подобострастно поклонился и замер, предоставив хозяину право первого слова. - Кто здесь? - преподобный Вартава был несколько подслеповат - сказывались годы, проведённые за переписыванием древних пергаментов при свете свечи. - Моё имя Ёдзи Кудо, - бархатным голосом сказал посетитель, - и я - посланник господина Кассидия. - Что нужно этому господину от скромного служителя Всеблагого?

Сухой, несколько брезгливый даже, голос преподобного как нельзя лучше показывал его отношение и к самому Кассидию, и к его посланцу. Но Кудо нельзя было смутить подобными пустяками. - Господин Кассидий передал мне письмо для вас.

Благочестивый и не подумал пошевелиться, и Ёдзи пришлось почти силой всовывать свиток в высохшую стариковскую лапку.Вартава бросил взгляд на письмо.- Что ж, наверно, вы знаете, что здесь написано. - В общих чертах, - не стал отнекиваться Ёдзи. - Господин архонт выражает надежду, что вы присоединитесь к снаряжаемому в Нейстрию посольству. Зная о вашем благочестии, он считает, что ваше присутствие принесёт несомненную пользу в просвещении этих язычников. - Почему господин архонт думает, что там я принесу больше пользы, нежели здесь, у подножия трона? Ибо не нами сказано, что "Повелитель нуждается в мудреце". - Я правильно понял, отче, что вы отказываетесь от этой миссии? - осторожно поинтересовался Кудо. - Меня направляет Творец, - спокойно отвечал Вартава.- И я не слышал, чтобы Он побуждал меня ехать куда-то из столицы. Напротив, Он благословляет меня вразумлять супруга императора, дабы сей агнец послужил к вящему процветанию колыбели нашей церкви.Ёдзи мечтательно прикрыл глаза и продекламировал: - Прощай, ты, наша страсть – вся сласть любовная, Игра и шутки, поцелуи сладкие, И тесные любовные объятия, И нежных губок нежные кусания, Нет больше наслаждений этих нам с тобой.Благочестивый Вартава среагировал на эти легкомысленные строки, словно прозвучал гром средь ясного неба. Он остолбенело вытаращился на Ёдзи и неловко замахал на него руками, словно стараясь развеять дым. - Негодный человек, как не стыдно читать здесь, в средоточии благочестия, столь срамные вирши! - Почему же? Я вижу в этих скромных строчках истинную любовь и нежность, - скромно заметил Кудо. - А вот ещё, прошу послушать и оценить:- Страстно обняли друг друга,Губы с губками сливают,Языков двух откровенноНачинается беседа.О мой Вирта, изнемог я, только грежу сладострастно,Без твоих объятий нежных словно духа я лишён. - Замолчи, бес! - закричал Вартава. - Тише, брате, а то кто-нибудь услышит, - улыбнулся Ёдзи, и безжалостно продолжал: - Также поэтому тот, кто поранен стрелою любовной, — Омега ли ранил его, прельщающий тонкостью стана, Женщина ль телом своим, напоённым всесильной любовью, — Тянется прямо туда, откуда он ранен, и страстно Жаждет сойтись и попасть своей влагою в тело из тела, Ибо безмолвная страсть предвещает ему наслажденье. Это ли чудо для нас; это мы называем Любовью, В сердце отсюда течет сладострастная влага, Капля за каплей сочась, и холодная следом забота. Когда он закончил, святой отшельник сидел, бессильно уронив руки и повесив голову.- Прекрасные стихи! - сказал Кот. - Особенно те, что обращены к некоему Вирте. Кстати, кто он, этот омега? Ваш любовник?- Замолчи, - шепнул Вартава, - не погань своим языком это имя. Довольно того, что ты знаешь о нём. Чего ты хочешь, бес? - Ничего, - пожал плечами Ёдзи. - Кроме того, о чём нижайше просит господин архонт. А именно, почтить своим присутствием Нейстрию, причём в ближайшее время.

Не дожидаясь ответа от сломленного старика, Ёдзи развернулся и ушёл, торопясь покинуть промозглые серые стены и выйти наружу, навстречу дневному свету и воздуху.