31 (1/1)

Без Кроуфорда под боком спалось отвратительно. Ран всю ночь ворочался под принесёнными по случаю холодов меховыми покрывалами, то засыпая, то снова просыпаясь от малейшего шороха. В голову лезли неприятные мысли, и от них становилось ещё тревожнее на душе. С наступлением рассвета омега вскочил с кровати, счастливый оттого, что наконец наступило утро.Он стоял перед окном, выходящим на запад, заплетал косу и смотрел во тьму, размышляя, как проверит кладовые и пересчитает запасы на зиму – напуганный Кроуфордом Фабиан возами вывозил наворованное добро – но тут его планы нарушила злорадно улыбающаяся Тильди.Служанка бесшумно зашла в комнату, сложив руки под передником и лицемерно опустив глаза. - Господин, там внизу.. - Что такое? – нетерпеливо спросил Фудзимия. - Там к вам пришли, требуют правосудия конунга. Семья бондов с Медвежьего хутора. - Сейчас спущусь, - Ран обречённо вздохнул и отошёл от окна. Подождав, пока за служанкой закроется дверь, он занялся поиском нарядной одежды – как супруг конунга он не имел права выйти к людям в том, что предпочитал носить дома.Облачившись в парадную длинную рубаху из тонкой шерсти багряного цвета и набросив на плечи подаренный Брэдом плащ из золотистого шёлкового дамаста, омега пристегнул к поясу ножны с ножом и отправился в зал. Он даже не заметил, что в спешке надел плащ по имперской моде, заколов его брошью на левом плече, как носили знатные вернийские омеги, а не по обычаю норманнов, застёгивавших плащи у воротаДаже из своей комнаты он слышал нетерпеливый говор, доносящийся снизу, раздражённые выкрики перемежались сбивчивыми оправданиями.

Достигнув зала,Ран остановился на пороге.Ему сразу стало неуютно – большое, освещённое только огнём камина и парой факелов, помещение было полно народа, как в тот достопамятный день, когда Фудзимии пришлось присутствовать на суде конунга. С той поры и до сего дня никто на памяти Рана не прибегал к правосудию Кроуфорда, и надо же было случиться, что надобность в этом возникла именно в тот момент, когда сам конунг был в отлучке.Фудзимия поднял голову и на деревянных ногах прошествовал к креслу мужа. Его появление заставило спорщиков притихнуть на некоторое время. Чувствуя на себе взоры присутствующих, Ран нашёл в толпе нескольких слуг и приказал им принести ему другое сиденье и поставить его рядом с ?троном?. Слуги принесли кресло, оставшееся явно с юстиновых времён - по-имперски пышное, но с облупившейся позолотой и потёртыми подушками из красного бархата. Собравшиеся терпеливо ждали начала зрелища.Наги пришёл как раз в тот момент, когда Ран устроился на подушках, всем своим видом показывая, что не посягает на место конунга, но вместе с тем и сам обладает властью. Один Творец ведает, чего стоило Фудзимии сохранять невозмутимый вид, ведь люди, окружавшие его, были настроены скептически и не слишком дружелюбно. Наги пробрался в первый ряд и, скрестив на груди руки, встал с хмурым видом прямо напротив сидевшего Рана. На лице Наоэ было написано брезгливое любопытство. Казалось, он только и ждёт, когда новоявленный супруг конунга сделает что-то не так.

Перед креслом стояли четверо бет - мужчина, женщина и двое детей, – судя по всему, семья.Несколько поодаль трое мужчин-бет, явно связанных родством с истцами, окружили ответчика, в котором Ран с изумлением узнал лекаря. Тот был избит, одежда висела клочьями, но, несмотря на всклокоченные волосы и разбитую губу, глядел воинственно и ершисто. - Говорите, - разрешил, наконец, Фудзимия, посчитав паузу слегка затянувшейся. - Господин, - поклонился глава семьи, - мы пришли за справедливым судом. Но, не в обиду будь сказано, есть лиу тебя опыт в подобных делах? Может, нам подождать конунга..."Мы рассчитывали, что нас будет судить конунг, а не его подстилка", - понял омега, и сжал кулаки.- Сейчас я - голос и рука конунга, - холодно сказал Ран, подавив бешенство, - именно мне он оставил свою власть карать и миловать. Итак, я слушаю вас. В чём причина того, что вы так обошлись с лекарем? Чем не угодил вам почтенный Ларион?- Он – убийца! – не выдержала жена бонда, тыча в сторону лекаря пальцем, - накажи его! - Вот как? – поднял брови Фудзимия. - Он убил моего отца! – продолжала женщина, - дал зелье, от которого старик умер. - Лекарь, ты вправду убил её отца? – невозмутимо спросил омега. - Не слушайте злобную бабу, - торопливо сказал Ларион, - я дал старику безобидный отвар зверобоя. То, что он помер, совершенно от меня не зависело, совершенно!- А от кого зависело? – повысил голос замолчавший было муж, - ты не лекарь, ты отравитель! Имперская крыса! - От чего страдал болящий? – уточнил Ран, сдерживаясь. - У него был понос, - охотно сообщила дочь покойного. - И как давно? - Да уж дней с десять, я замаялась убирать. Он ведь не вставал, почитай с год, совсем не вставал. А тут лекарь этот, пришёл, живот пощупал, головой покрутил. ?Дай, - говорит, - то, что я принесу, и всё прекратится?! Ну я и дала, а он… он… - Значит, год целый лежал, десять дней недужил, и вы только сейчас изволили лечить беднягу? И это лекарь, значит, виноват, в том, что больной умер? – Ран скептически усмехнулся. – Слушайте все. Я решил.Он встал и обвёл глазами зал. Зал молчал – насторожённо и враждебно, так что Фудзимия невольно поёжился под этими взглядами. Для собравшихся здесь людей Ран был чужак, "не наш", так же, как лекарь, так же, как многие, не родившиеся норманнами. Он был даже хуже них - просто военная добыча, утеха победителя.Фудзимия поглядел прямо в лицо Наги, который не отводил от него цепкого взгляда, и усмехнулся. Дальше он говорил только для Наоэ, желая погасить искру презрения, тлеющую в его глазах.- Лекарь невиновен, старик умер потому, что нить его жизни закончилась, - громко сказал Ран. – Если же вы недовольны моим решением, то можете оспорить его у конунга, когда он вернётся, ибо мы все под его рукой, и он волен наказывать нас или миловать, как наш законный господин и повелитель.

- Нет над нами господ, - тихо буркнул старший истец, - и ты нам тем более не господин.Гуннар, до этого момента стоящий где-то у стены, подошёл к Рану и встал за его креслом, уперев руки в бока. Взгляды присутствующих скрестились на нём, и погасли. Люди опускали глаза и замолкали, понимая, что соратник Кроуфорда недвусмысленно показал, на чьей он стороне. - Есть ещё желающие судиться? – громко спросил омега, спиной ощущая присутствие Гуннара. – Нет? Тогда расходитесь.Люди потянулись к выходу, недовольно переговариваясь. Но взрыва всё же не произошло. Фудзимия повернулся к Гуннару, желая его поблагодарить, и тут Наги, остававшийся на месте в то время, как зал потихоньку пустел, окликнул Рана. - С каких это пор ты так крылья расправил? - нежный голос омеги источал яд.- О чём ты, Наги? - проронил Ран, - я сделал тебе что-то плохое? У тебя есть жалоба? Изложи её мне, и возможно, я... - Высокомерная дрянь! - прервал его Наги, - помни своё место! Ты годишься только подставлять зад конунгу, а когда ему надоешь, он отдаст тебя своим людям, чтобы они пользовались тобой, как пожелают, а потом вышвырнули из крепости. Нет у тебя права вершить суд над норманнами!- Наги, - с угрозой в голосе начал Фудзимия, - я делаю лишь то, что мне поручил мой муж, не больше, но и не меньше! Лучше замолчи! Думаешь, моей власти не хватит, чтобы наказать тебя?Наоэ кинул гневный взгляд на Гуннара, но тот отвернулся и сделал вид, что ничего не слышал.Поняв, что не сможет рассчитывать на поддержку, омега втянул сквозь стиснутые зубы воздух и опрометью бросился прочь из зала. - Гуннар, я теперь вам обязан, - сказал Ран, - представляю, что бы со мной сделали, если бы не вы. - Ты супруг конунга, и мой долг защищать тебя до его возвращения, - спокойно ответил альфа, - но не думай, что я не вижу твоих ошибок. Ты нарочно так оделся? - А что не так? - Ран с удивлением оглядел себя. - Ты носишь плащ как имперцы, - ответил ему Гуннар. - Вроде бы мелочь, но в следующий раз она может быть той каплей, что в роковой момент перетянет чашу весов. - Ох,я не посмотрел...Фудзимия быстро переодел плащ, сколов его у ворота. - Так-то лучше, - одобрил Гуннар. - Ладно, дальше разбирайся сам.Он ушёл, и Ран остался наедине с лекарем. - Спасибо, - неловко сказал Ларион, - я не знаю, чем бы это могло кончиться… Ран кивнул. Он сознавал, что теперь любой, допущенный лекарем просчёт, ляжет пятном и на его собственную репутацию.Разобравшись с непредвиденными делами, Фудзимия почувствовал голод. Время было завтракать, правда, встречаться за одним столом с Наги не хотелось.Ран с удовольствием закрылся бы в своей комнате и потребовал подать завтрак туда, но супругу конунга не пристало прятаться ни от кого. Поэтому омега, скрепя сердце, направился в трапезную.К его облегчению, Наоэ так и не появился, и Фудзимия ел в одиночестве. Впрочем,перед глазами у него до сих пор стояли избитый лекарь и лица пришедших за правосудием конунга бондов. Стоило лишь вспомнить, как они смотрели на него, и пропадал всякий аппетит. Фантазии Рана с лихвой хватало на то, чтобы представить, чем мог закончиться для него суд, если бы не поддержка Гуннара.

Наги выбежал из крепости в чём был, не накинув тёплый плащ. Холод был ему нипочём, щёки горели, в глазах стояли слёзы. Он шмыгнул носом и вытер лицо рукавом рубашки.

Испытанное только что унижение сдавило грудь, не давая свободно дышать. Наоэ сжал кулаки и выкрикнул непристойное ругательство. Напуганные звуком его голоса вороны тяжело поднялись с крыши конюшни и, лениво взмахивая крыльями, с недовольным карканьем улетели прочь. Спешащие по своим делам слуги оглядывались на воспитанника конунга, но никто не подошёл к нему с расспросами, никто не поинтересовался, что произошло и отчего у него распух нос и покраснели глаза. Наги даже обрадовался своему одиночеству, ему не хотелось рассказывать, что творится у него на душе. Никому, за исключением, разве что, Кроуфорда, но тот был далеко, да и вряд ли стал бы слушать мальчика. Потому что теперь все его мысли занимал этот наглый верниец.Наоэ убил бы выскочку голыми руками. До его появления он был самым высокородным омегой в крепости, и все, даже сам конунг относились к нему соответственно. Воспитанник конунга занимал в иерархии крепости особое место, и твёрдо знал, что его будущее обеспечено.

Кроуфорд, хоть и не любил возиться с детьми, с Наги общался охотно и был с ним добр. Привычный ход жизни нарушило появление Фудзимии. Теперь конунг всё свободное время предпочитал проводить в спальне со своим пленником. Наоэ помнил, как Кроуфорд в наказание за драку выпорол их обоих, и как выставил Наоэ за дверь, чтобы остаться наедине со своим омегой. Он помнил, как, мучимый любопытством и ревностью, подглядывал в щель за конунгом, и то, что он увидел тогда, до сих пор заставляло его уши пылать.Он был готов смириться с похотью, что господин испытывал к смазливому вернийцу, но когда Брэд перед богами женился на своём наложнике, Наги забеспокоился. Впервые Кроуфорд поставил другого омегу выше воспитанника, и Наоэ был оскорблён. Отныне ему больше всего на свете хотелось разоблачить Рана перед конунгом, чтобы Кроуфорд увидел, какой никчёмный омега делит с ним ложе.Наги ругал себя за несдержанность. Определённо, стоило в этот раз подождать и самому не начинать скандал, но слишком подходящим показался момент. Если бы только не вмешался Гуннар!- Наги, ты куда бежишь?

Наоэ вздрогнул и огляделся. Он сам не заметил, как выскочил из крепости и добежал до посёлка. Если бы ему не встретился Аясе и не заговорил с ним, неизвестно, как далеко он ушёл бы от дома.Аясе, как всегда, приветливо улыбался. Его постоянное желание помочь крайне раздражало Наги. Он нисколько не верил в доброту пленника, которого притащили на верёвке из набега. Омега, чьим лучшим другом был Ран Фудзимия, не мог рассчитывать на дружбу с Наги Наоэ! А потому Наги нарочно задрал подбородок повыше и, не сочтя Аясе достойным ответа, молча повернул обратно.Аясе посмотрел вслед воспитаннику конунга с жалостью. То, что творилось в душе у мальчишки, он видел и понимал, и надеялся, что с возрастом тот научится обуздывать свои чувства.

Сам Аясе ни за что не стал бы требовать от других того, что они дать не в состоянии. Он хорошо знал, что если ответное чувство не родилось само и сразу по воле Творца, значит, его нужно заслужить, но никак не требовать, словно нечто, принадлежащее по праву рождения.Аясе направлялся в дом Хидаки. С того дня, как Кэн, пылая обидой, выбежал из дома, он только раз возвращался туда. Молча забрал свои немногочисленные вещи и оружие и ушёл жить в Дружинный дом, оставив несчастного Тори давиться рыданиями в одиночестве. Поэтому сейчас, когда Хидака в походе и может вовсе не вернуться, его омега особенно нуждается в дружеском участии.Аясе толкнул дверь и вошёл. В доме было натоплено. Тори сидел у печки, кутаясь в шерстяной вылинявший платок, и на появление гостя никак не отреагировал.

Кей, опустившись на четвереньки, усердно тёр пол. - Кей! Давно ты здесь?- Да с самого утра.- Наводишь порядок?Аясе присел на корточки рядом с Кеем. - Ага, а то этот дурила ничего делать не хочет. Сидит вот так целыми днями и ревёт. Весь дом грязью зарос!- Давай помогу! - предложил Аясе. - Нет, не нужно, - помотал головой Кей. - Лучше поговори с ним, может, сумеешь его вразумить. А то я разговаривать не мастер! А я лучше приберусь. В печи каша - я решил хоть еды приготовить. Этот-то дурак совсем себя уморить решил.

Аясе кивнул и сел рядом с Тори.От жизнерадостного, непосредственного омеги осталась одна тень.Волосы, пламенеющие, как осенние листья, потускнели и свалялись, губы побледнели, лицо отекло и казалось неприятно рыхлым и бледным. Под глазами синели круги. Тори держался руками за живот и тихонько покачивался из стороны в сторону, глядя в одну точку. Казалось, он ничего не замечает вокруг себя.Аясе вздохнул и обнял несчастного за плечи, уложив нечёсаную голову себе на плечо, что было сделать непросто, ведь сам утешитель был значительно меньше ростом.Почувствовав живое тепло, Тори мелко задрожал и зарыдал, уткнувшись носом Аясе в шею. Тот подождал малое время, потом развернул омегу к себе лицом и встряхнул. - Выплакался? А теперь живо умойся и начинай жить! Слышал, что я сказал?

Тори, не ожидавший такого обращения, икнул и уставился на Аясе. Кей, в это время потянувшийся за кашей, чуть не выронил горшок. - У тебя ребёночек будет, - смягчив голос, продолжил Аясе, - ты ведь не хочешь, чтобы он умер? Тебе нужно быть сильным, Тори, ради него. И не опускаться! Посмотри на себя, на кого ты похож! Разве так должен выглядеть человек? Разве так должен вести себя? - Он меня бросил, Аясе! Он меня бросил, и маленького тоже!!! Как мы теперь жить будем?!! - Прекрати реветь! От этого толку не будет, - нахмурился Аясе, - всё в воле Творца. Но если ты будешь вести себя достойно, возможно, Творец исправит то, что сломано. В общем, давай-ка поешь, вымойся. Я тебе помогу, останусь тут до вечера. Кей, ты с нами? - Посижу пока, но к ночи пойду домой. Оми... то есть, господин, приказывал мне ночевать только дома, не хочу его ослушаться.Тори сел за стол и, понуждаемый друзьями, взялся за ложку. Как только он принялся за еду, голод взял верх над горем, и омега с удовольствием умял кашу. Разомлев от тепла и сытости, Тори задремал, и Кей перенёс его в постель. - Что делать будем? - сумрачно спросил он Аясе, - не знаю, что у них произошло, но Кэн ведь может и бросить Тори. Они даже не женаты! - Не знаю, - честно сказал Аясе, - но думаю, что Кэн не оставит своего ребёнка. Он неплохой, этот альфа. Может, нужно как-то с ним поговорить? - Ты, что ли, говорить будешь?Послушает он омегу, как же! - А может, с ним конунг поговорит? - задумчиво сказал Аясе. - И с чего это конунгу беспокоиться о Тори? - Конунгу - не с чего, а вот Ран может помочь. Мы сходим к нему и попросим поговорить с Кроуфордом... - А конунг заставит Кэна вернуться домой! - обрадовался Кей.Аясе только вздохнул. Ему плохо верилось, что альфу кто-то, даже сам конунг, может заставить вернуться к брошенному омеге.Аясе знобило. Он ушёл от Тори, когда тот уснул, устав от слёз и переживаний. Омега забрался в кровать и закутался в одеяло. Есть не хотелось, а в животе зарождалось знакомое ощущение, словно кто-то поглаживал его изнутри мягкими лапками.

Первая течка, которую он должен был переждать не в келье монастыря, и не под замком, а на свободе, да ещё в отсутствие своего альфы. Сможет ли его дух сопротивляться зову плоти, и как долго Аясе сумеет продержаться?Мягкие лапки сменились приятным покалыванием. Аясе вздохнул и встал, принимаясь за дела, чтобы не слишком думать о себе и своём состоянии.Он растопил печку и начал подметать и без того чистый пол.

Потом сел за стол, затеплил светец, потому что в слюдяное окно пробивалось недостаточно света, и принялся за шитьё. На какое-то время он забыл об опасности, но вскоре течка напомнила о себе.Низ живота затопил жар, приятный и расслабляющий. В голове же стало пусто, словно из неё выдуло ветром все мысли, вкупе с чувством долга и инстинктом самосохранения.

Аясе отбросил прочь недошитую рубаху и упал на колени.Бессвязная молитва сорвалась с его губ.Ему было нужно так мало – всего лишь не поддаться искушению, всего лишь остаться чистым в ожидании мужа. Конечно, они с Фарфарелло не произносили священных брачных клятв перед алтарём, но берсерк был первым альфой Аясе, и он останется единственным, сколько бы лет самому Аясе не отмерила судьба. В душе омега принял на себя все обязательства, что должен налагать на него брак, и он был полон решимости неукоснительно исполнять их.

Он молился Творцу так, как привык за годы монастырской жизни, отбивая поклоны и стискивая руки, а между ягодиц жгло, и острый пряный запах, казалось, пропитал всю комнату.Время шло, и вожделение затмевало разум. Аясе уже ничего не соображал, он хотел только одного – чтобы ему вставил хоть кто-нибудь, любой альфа, которого приманит его запах. Неизвестно, что именно заставило его на краткий момент прийти в себя, но омега очнулся вовремя. Он почувствовал, что его рука коснулась дверной ручки, деревянной и шероховатой, и пришёл в себя. Он так и не открыл засов.Аясе с испугом отступил от двери, и опрометью кинулся в кровать, словно ища убежища в её недрах.

В голове снова стало пусто, разум уступил место зову плоти, и Аясе решился - потрогал себя между ягодиц, так, как это сделал бы Фарфарелло. Анус тёк смазкой, и омега легко просунул туда пальцы. Он представил, что это муж, что он сейчас не один, и подвигал пальцами, растягивая отверстие. Это движение слегка утолило лютый голод тела, и разум снова возобладал над плотью.Суровый монастырский устав предписывал течным монахам и послушникам заниматься тяжёлой работой или молиться в келье, соблюдая строгий пост. Тогда Аясе всегда мог рассчитывать на помощь. Сейчас всё зависело только от него самого

Омега шмыгнул носом. Было так жалко себя, он так остро чувствовал свою слабость, что на краткий миг кощунственная мысль о том, будто Творец оставил его, заставила сердце сжаться от ужаса. Он заплакал, горько и безнадёжно, но вскоре взял себя в руки. Нет, он не будет жалеть себя и отсчитывать минуты до того момента, когда плоть возьмёт верх над волей и он сам выбежит на улицу в поисках того, кто захочет его покрыть.Аясе решительно встал и зажёг несколько свечей сразу. В комнате стало светлее. Если бы забор, огораживающий дом Фарфарелло, был выше и надёжней, омега рискнул бы выйти во двор и заняться чем-нибудь, что потребует много сил. Колол бы дрова, или копал землю. Но через их частокол с лёгкостью перемахнёт любой альфа, почуявший запах течного омеги. Поэтому тяжёлая работа как средство занять себя исключается.Аясе забрался на лавку и начал молиться, перебирая чётки.

Свечи догорали и гасли, омега зажигал новые и продолжал молитву, стремясь утомить себя до такой степени, чтобы свалиться и уснуть, ничего не желая и ни о чём не думая.Кто-то застучал в дверь, и Аясе даже через щели в притолоке почуял запах альфы. От этого запаха закружилась голова, а по телу разлилось тепло. Анус потёк ещё сильнее, то сжимаясь, то расслабляясь, внизу живота приятно тянуло, а член встал. Омега застонал и продолжил молиться. - Эй ты, я знаю, что ты дома! Я тебя чувствую! Открой дверь, мы славно проведём время! Ты так пахнешь, тебе, верно, будет приятно присунуть! Ну же, не бойся, я не сделаю тебе больно, я очень опытный! Никто ещё не жаловался. Открывай сейчас же, или я разнесу эту дверь в щепки!Ноги омеги дрожали, он вцепился пальцами в столешницу так, что косточки пальцев побелели. Слова молитвы путались в голове, но Аясе всё равно читал их, уже в голос выкрикивая одно за другим, точно это были не слова, а стрелы, способные поразить грех. - Экий ты правильный, скромник! – продолжал альфа за дверью, - люблю таких! Вы такие нежные, вас дерёшь, а вы только, знай, хнычете: ах, не надо, ох, не трогайте меня! А задница-то небось сладкая, узкая! Бережёшь её, поди, как драгоценность? Ну погоди, я до тебя всё равно доберусь!Больше всего Аясе боялся не выдержать и открыть дверь альфе. Он уже поглядывал в сторону погреба. Это было последнее убежище, скорее всего, он заболеет, если придётся там отсиживаться в такие холода. Но омега был готов и на это.Альфа ещё некоторое время поколотил в дверь, но убедившись, что изнутри ему не откроют, а дверь достаточно надёжна, чтобы выдержать его удары, оставил вход и подошёл к окну. Аясе вновь затрепетал в ужасе. Но окно закрывал частый переплёт со вставленными в него кусочками слюды. Широкоплечий и могучий альфа не смог бы туда протиснуться, даже если бы высадил окно. Через некоторое время осаждающий, грязно ругаясь, убедился, что крепость ему сдаваться не собирается, а силой её не взять, и ушёл.Аясе, весь в слезах, дрожа, забрался в кровать. Он лежал и благодарил Творца за испытание, и за то, что достойно сумел его пережить. Вскоре он уснул, и спал долго, то и дело вздрагивая во сне.