17 (1/1)

Шульдих жил в часовне, оставшейся ещё со времён имперского владычества. После успешного штурма крепости завоеватели выбили тяжёлые резные двери и ставни да попортили слюдяные окна, но с самим зданием, выстроенным на совесть из такого же камня, что и крепостные стены, справиться не смогли даже опьянённые победой норманны. Посему храм с венчающей его башенкой всё также гордо нёс караул у кладбищенских ворот, давая приют воронам да совам на перекладине высокого шпиля.Кроуфорд толкнул двери, споткнулся о порог и чуть не выругался, но вовремя придержал язык, опасаясь оскорбить обитающих в этих стенах богов. Внутри стояли сумерки – грязная слюда на частом переплёте окон плохо пропускала свет. В часовне, убранство которой жрец Волчьего Бога поменял в соответствии со своими вкусами, стоял стол, покрытый драгоценным, расшитым золотой нитью церковным покровом да стулья с высокими спинками, утащенными, по всей видимости, из замка. В отведённой под таинства нише за резной ширмой пряталась кровать. На пол были брошены тканые гобелены, с изображением старинного двухцветного орнамента, вошедшего в моду ещё в дни расцвета Кессария. Со стен с немым укором смотрели лики святых и заступников, нарисованные стараниями местных живописцев прямо по штукатурке– вступив во владение часовней, Шульдих не стал смывать их. Ему нравилось рассматривать эти странные и выразительные лица и представлять себе чаяния тех, чьи мольбы возносились к потолку вместе с воскуряемым дымом кадильниц. Жрецу иногда казалось, что древние намоленные стены хранят отпечатки множества душ целых поколений истово верующих людей, приходивших сюда в надежде на помощь, и если хорошенько прислушаться, касаясь кончиками пальцев холодных стен, то можно услышать их шёпот, поднимающийся к небесам. Шульдих часто стоял так, прижимаясь щекой к штукатурке и блаженно жмурясь, чувствуя, как чужие эмоции заволакивают его сознание сладким дурманом и пьянея от иллюзии присутствия высших сил. Местные старожилы боялись жреца до дрожи в коленках, считая его одержимым нечистыми духами, и обходили поруганную святыню десятой дорогой. Редко кто отчаянный осмеливался приблизиться к старинному кладбищу, чтобы пасть на колени при виде осквернённой часовни и молиться на её кованый шпиль - Конунг? Сам? – Брэд даже вздрогнул – жрец неожиданно оказался рядом, совсем близко за левым плечом.- Шульдих…Что за привычка подкрадываться! Я ведь могу и ударить, не разобравшись! - Конунг, ты как будто взволнован? Что случилось? Кроуфорд усмехнулся. Показная заботливость не могла его обмануть, он прекрасно знал, чего стоит расположение пройдохи-жреца.- Мне нужен совет, - прямо сказал он. - Вот как? Ну что ж, может, тогда присядем? - Не твой совет, - оборвал его Брэд, - я хочу обратиться к Волчьему Богу.

Шульдих, улыбаясь, прошёлся вокруг конунга, хитро посматривая на него из-за плеча. - Невозможно, - наконец сказал он в тот момент, когда Кроуфорд уже начал терять терпение. - Отчего? - Перед тем, как совершить обряд, ты должен три дня поститься. Да илуна только-только начала расти. Невозможно, - повторил он и засмеялся беззвучно, в восторге от собственной выходки.Конунг замолчал, вглядываясь в раздражающе-приветливое лицо Шульдиха. Те доводы, которые он всегда готов был привести, здесь не годились. Ему нужно было благословение Первого Альфы, а не затаённая злоба его служителя. - Скажи мне, жрец, - наконец произнёс он,- возможно, есть нечто, что поможет смягчить эти условия? - Тебе так нужен совет? – ухмыльнулся Шульдих. - Да, и я не могу ждать до полнолуния.- Дай подумать, - жрец прикрыл веки, стараясь не выдать охвативший его жар, - возможно, я смогу передать тебе Его ответ. - Я подожду, - спокойно ответил Брэд, - если ты сумеешь отделить Его слово от своих собственных пожеланий.- О! – хищно осклабился Шульдих, - не сомневайся, я не попрошу слишком многого!Кроуфорд сжал зубы и прикрыл веки – вступать в спор со жрецом теперь было бы неразумно.Минуты текли, Шульдих негромко напевал протяжные, непонятно звучащие слова, не слова даже – звуки, и конунг уже едва сдерживал нетерпение и негодование, но уловивший его состояние жрец вовремя прервал молчание. - Волчий Бог сказал, что хочет видеть моими глазами и слышать моими ушами, как живут его дети. Он сказал, что моё присутствие на совете теперь обязательно, и право голоса – тоже, ведь моими устами будет говорить Он.- Неужели? Так это Бог желает приравнять тебя к альфам? А сам ты для себя ничего не попросишь? – язвительно заметил Брэд. - Что ты, как можно! – оскорбился жрец, - ну вот разве что омегу в помощь. Для уборки в храме и сбора грибов.- Омегу, говоришь? Ладно, будет тебе омега. Кто-нибудь определённый? - Да, в общем, всё равно… Хотя… Вот, помнится, был тут один, рыжий. Как же его звали, сейчас вспомню… А, точно - Тори, кажется? - Тори? Тори не получится, - с тайным злорадством заявил Кроуфорд, - он принадлежит Кэну. Тот его уже пометил, и, сдаётся мне, обрюхатил. Но, может, тебя устроит кто-нибудь ещё? - Вот как? – рассеянно сказал Шульдих, - ну да мне всё равно, вообще-то. Пришли кого-нибудь завтра, помоложе и побойчее.- Пришлю, договорились. А с моим делом как? - Приходи в святилище ночью, я всё подготовлю, - пообещал жрец.Едва только начало смеркаться, конунг, накинув на плечи лёгкий плащ, вышел за ворота замка и углубился в лес. Остро пахло палой листвой и землёй, влажной от холодной росы, кто-то невидимый шуршал хвойной подстилкой и вкусно хрупал, поедая оставленные белкой запасы.Брэд шёл вперёд, насторожённо вслушиваясь в ночную жизнь и принюхиваясь к прохладному воздуху. Он продвигался быстрыми шагами, ходко перепрыгивая узловатые коряги и неслышно скользя по мокрой листве, пока наконец среди тёмной массы деревьев не проглянула светлая полянка. Кроуфорд почти выбежал на неё и остановился перед сооружением, в точности повторяющим лабиринт в Урсале. Святилище отличалось от оставленного на родине лишь меньшими размерами – камни, образующие его стены, были Брэду по грудь высотой. Но ощущение присутствия некого Духа от них исходило независимо от скромных размеров. - Здравствуй, конунг!

Шульдих, в уборе из волчьего черепа, выступил вперёд, встречая альфу.Небо, пасмурное на протяжении целого дня, сейчас очистилось, стало видно звёзды. Камни, составлявшие лабиринт, почти сливались с окружавшей их темнотой. Кроуфорд моргнул – зрение подводило его в этом месте. Ему казалось, что темнота наполнилась чьим-то шёпотом, и кто-то, незримо присутствуя, рассматривал его прежде, чем вынести приговор.Шульдих, между тем, протянул конунгу чашу чернёного серебра, необычно широкую и плоскую. Чаша удобно легла в протянутые ладони, ещё не остывшая, тёплая от перелитого в неё зелья, и Кроуфорд отхлебнул пахнущее грибами и прелью снадобье. Один раз, потом ещё и ещё. Жрец принял у него опустевшую чашу и начал шептать что-то, повышая голос в конце каждой фразы.

Голова у Брэда приятно кружилась, и он вскоре стал различать слова, сказанные жрецом. Это было восхваление Волчьего Бога и благодарность ему за дары, которые приносит его милость верным сынам. Правда, какая-то часть разума конунга не переставала изумляться, как он вообще понимает хоть что-то.

Шульдих преобразился – вырос на целую голову, стал шире в плечах, и Кроуфорд нисколько не удивился этому, ведь жрец и был глазами и ушами Бога, и Бог вещал через него, и осязал, и слышал, и чувствовал.?Я бог твой, я тот, кто даёт силу воинам, мощь телесную и мужскую силу альфам, я посылаю добычу и отнимаю жизнь. В моей власти живущие и сражающиеся за жизнь, я буду заступником или обвинителем на последнем Суде перед ликом подземных богов. Чего ты хочешь, мой смертный сын? Зачем ты потревожил меня в неурочное время??Конунг безо всякого удивления взирал на того, кем стал жрец – череп хищника намертво прирос к его голове, и низкий голос, более похожий на рычание, исходил из оскаленной волчьей пасти. Руки Шульдиха покрыла седая жёсткая шерсть, из ногтевых лунок выросли тупые твёрдые когти, а сзади заметался хвост.- Я слаб перед твоим гневом, мой господин, но скажи мне, правда ли, что ты забрал у меня способность иметь детей взамен подаренной мне удачи?Безымянный расхохотался, запрокинув страшную голову. - Так это тревожит тебя больше всего? Я отвечу, - сказал он, перестав смеяться, - у тебя будут дети, конунг народа моего, но только от истинной пары.- А кто моя истинная пара? – упрямо спросил Брэд. - Ищи, - ухмыльнулся Безымянный, и стал таять, словно туманная дымка, и конунг осел наземь, теряя сознание и смеясь от счастья, ибо в эту секунду он ловил губами пряди винно-красных волос и чувствовал себя счастливым.Но счастье закончилось - Кроуфорд приходил в себя, ощущая, наконец, свой дух в границах бренного тела и чувствуя дурноту. Не то, чтобы он лишился сил – напротив, пьянящее возбуждение вскипало в нём, поднимаясь, как пена в горшке с молоком, и толкало вскочить на ноги и бежать куда-то вдаль. В противовес обретённой лёгкости в теле голова была тяжёлой как камень. Брэд, едва открыв глаза, немедленно почувствовал тошноту и сплюнул горькую слюну. Перед глазами, расплываясь и покачиваясь, маячила фигура неопределённой формы. От этого мельтешения конунгу стало вовсе нехорошо. Он застонал и опустил веки. - Что, совсем плохо? – без малейшего сочувствия произнёс глуховатый голос. Кроуфорд напрягся и сел. Расплывчатая фигура обрела чёткие очертания. - Шульдих? Что ты мне дал? Жрец, сидевший на корточках и с любопытством изучавший лицо конунга, поднялся на ноги. - То, что должен был дать, - ответил он, - ты ведь не пожелал ждать. Так что не обессудь - терпи.Затем протянул Кроуфорду чашу, на дне которой плескалась чистая вода, лучше которой, кажется, конунг в своей жизни ничего и не пил. Брэд осушил чашу и встал. - Ну, что? – с интересом спросил Шульдих. – Безымянный ответил на твои вопросы?

Кроуфорд, не отвечая, смерил жреца рассеянным взглядом, словно вспоминая что-то и приходя к какому-то выводу, понятному ему одному. Потом улыбнулся и кивнул. - Без сомнения, Шульдих, - поднявшись на ноги и уходя, проговорил он, - но тебе об этом знать необязательно.Всю дорогу ноги несли его легко, как в детстве - возможно, это действовало выпитое конунгом зелье. Он почти бежал по тропинке, и ветви деревьев, уже лишённые листьев, склонялись над ним, то гладя его по голове, то пребольно хлеща по спине.Духи леса что-то шептали на незнакомом ему языке и летели следом, а Брэд радовался и грустил, но в следующую минуту уже не мог вспомнить, почему.

Кроуфорд не помнил, как вошёл в замок, как открыл дверь своей опочивальни. Но он знал твёрдо - солнце встаёт на востоке, дождь проливается с неба, а в спальне его ожидает нечто важное, то, ради чего он родился на свет, и неважно, что он забыл, что это – он ведь вспомнит, непременно вспомнит, стоит лишь толкнуть дверь и войти…В комнате стоял полумрак, уже уступавший место неуверенно кравшемуся рассвету. Кроуфорд, борясь с головокружением, шагнул вперёд и почти упал на кровать, нашаривая руками что-то, чему положено было быть здесь. Вдруг он всё вспомнил. Конунг сел на кровати и огляделся в поисках своего омеги, того самого, что являлся ему в обморочном видении, и морок этот был сладок, не в пример яви.

Фудзимия обнаружился в ногах широкой постели, замотанный с головы до ног в одеяло так, что напоминал гигантскую закуклившуюся гусеницу.Кроуфорд нагнулся над коконом и приоткрыл его с одной стороны. Из глубины на него с обидой и плохо скрытым страхом глянули аметистовые глазищи.

- Вылезай, - хрипло позвал конунг, у которого отчего-то перехватило горло, - живо! Или тебе помочь? Ран выполз из своего укрытия, и Кроуфорд обнял его и прижал к себе. Нагой омега был тёплый и чудесно пах, одновременно чем-то мягким и домашним, и в то же время возбуждающим.От того ли, что выпитое конунгом зелье ещё не прекратило своего действия, или от запаха кожи Рана, но конунг почувствовал, как в нём поднимается желание. Фудзимия между тем напрягся всем телом и зашипел – Кроуфорд так стиснул его, что невольно причинил ему боль. С запоздалым раскаянием конунг подумал, что несколько перестарался, воспитывая будущего супруга, и теперь придётся сдерживаться. "Неизвестно, кто из нас более наказан", - досадливо подумал Брэд, помогая Рану перевернуться на живот так, чтобы не касаться воспалённой кожи на ягодицах. Он уложил омегу на себя и, поколебавшись, опустил ладонь ему на затылок. Голова мальчишки была горячей, не так, чтобы нужно было всерьёз беспокоиться за его жизнь, но достаточно, чтобы пожалеть и подумать о необходимости лечения. Фудзимия тяжело вздохнул и уткнулся горячим носом конунгу в грудь.Непрошеная нежность больно полоснула Кроуфорда по сердцу, напомнив тот недавний случай, когда он чуть было не потерял Рана. Конунг стал легонько поглаживать омегу по пушистой макушке и, дождавшись, пока Ран закрыл глаза и засопел,уткнулся лицом в изгиб его шеи да так и уснул, не выпуская из объятий.Фудзимия между тем не спал. Мысли, спутанные болезненным состоянием, теснились в его голове, не давая расслабиться до конца. Он не вполне понимал, за что подвергся столь суровому наказанию, а Кроуфорд отчего-то не торопился просвещать его на этот счёт. Ран уже перестал бояться за свою жизнь – с тех пор, как над его головой заполоскался полосатый парус захватчиков, он был готов проститься с ней в любую минуту. Омега страшился непредсказуемости поведения своего господина. Он не мог понять всех перепадов его настроения, и по этой причине не умел избегнуть его гнева. Снова и снова Ран воскрешал в памяти разговор с Наги и последующую порку. Выходило, что конунг, не слышавший ни слова из их спора, просто выместил на Фудзимии своё раздражение. Это было несправедливо и вызывало бессильную ярость. Вместе с тем конунг, пропадавший неведомо где почти всю ночь, явился совершенно другим человеком – обретшим спокойствие и какой-то внутренний стержень. Пожалуй, таким, которому можно было доверить свою жизнь.Ран потихоньку успокаивался, вдыхая запах своего альфы, и, засыпая, уже не ощущал боли ни в поротой заднице, ни в уязвлённом самолюбии.