День 3. Тихое место (1/1)
Чулан тихий, немного пыльный и его мягкие стены легко поглощают звуки возни под чуть завалившимся на одну ножку комодом. Высокие башни из книг и бумаг, игрушки, смотрящие на мир из потемневшей от старости колыбели, старые часы и сваленный по дубовым ящикам разнообразнейший хлам внушали ощущение спокойствия и защищенности. Уюта, если хотите.Стелла, согнувшись в три погибели под старым зеркалом, тянет на себя подол тоненького атласного платья, пытаясь казаться еще меньше, чем она есть, и изо всех сил зажимает нос рукой, не давая себе чихнуть. В коридоре, за дверью, за толстой пеленой тишины и тонким слоем паутины, слышны шаги, и ей не хочется проверять, кто это: Карл, который ищет ее, или мать, которая заругает и за прятки, и за комья пыли в волосах, и за еще что-нибудь, чтобы не дожидаться, пока она провинится. Чулан тихий, на каждой из полок по сантиметровому слою пыли и обивка стен, мягкая, пусть и слегка выцветшая, легко глотает слабый, но отчаянный удар. Книги падают на землю, теряя страницы, куклы и плюшевые звери заваливаются на спины, стеклянными глазами рассматривая потолок, увешанный паутиной. Старые часы умолкли уже давно, придавленные дубовыми ящиками, и своим видом, напоминавшим о старости, внушали лишь жалость.Стелла, стоя против потемневшего от темноты и старости зеркала, молча ощупывает свое лицо, слегка опухшее от недавних слез. Взглядом обводит тонкие, невыразительные брови, огромные серо-голубые глаза, налитые кровью и блестящие в темноте: так ее зрачков почти что не видно и она чувствует себя нормальной. Красивой. Всего мгновение, впрочем.Тонкие пальцы касаются рассеченной надвое верхней губы и ее прорывает: Стелла сползает на пол, давясь всхлипываниями, и утыкается щекой куда-то в пол, пытаясь найти опору. Ее колотит от страха и пережитого (вчера, позавчера, сегодня) унижения, где-то в висках начинает болеть, и она сворачивается клубком, надеясь, что так станет легче. В коридоре слышны шаги и она надеется, что это Николай или Карл, или ее мать: она была бы рада услышать привычные упреки, возможно получить свой заслуженный домашний арест за истерику и больше никогда, никогда туда не ходить. Никуда не ходить. Чулан тихий, но стерильно чистый. Обивка стен слегка расцарапана длинными ногтями, но все такая же мягкая и хорошо улавливает, впитывает в себя любой шум. Здесь больше нет книг, игрушек, нет вообще ничего кроме старой кровати, на которой свалены кожаные ремни. Старых часов тоже нет: ни глухое тиканье, ни кряхтение шестеренок не способно нарушить тишину, давящей на пол и стены с такой силой, что становилось трудно дышать.Стелла лежит на боку, сжимая и разжимая ладонь. В коридоре слышны шаги и дверь открывается: она лениво переворачивается на спину, поджимая руки, и, щуря один глаз, долго рассматривает свою мать.?Мяу?.