8.Учиха Саске. (1/1)
На улице вовсю царил март. Ранняя весна ознаменовалась талым серым снегом и огромными лужами, и если в городе было еще хорошо, то пригород вовсю утопал в грязи. Саске безучастно смотрел в окно на мелькающие виды, сжимая пальцами ручки небольшой спортивной сумки с вещами первой необходимости, что стояла рядом, на сидении. Когда Учиха решил уехать из Конохи, брат поддержал его, ведь Итачи знал, что спорить с младшим бесполезно: все равно добьется своего. А Саске признавался себе, что всё-таки сбежал. Он боялся призраков прошлого, что стали преследовать его буквально по пятам. Нескончаемая череда ночных кошмаров, из которых невозможно вырваться и невозможно проснуться. Днем, в одиночестве, в ненавистной ему палате. В полной звуковой изоляции Учиха слышал топот маленьких ног, тихие хлопки ладонями и шелест платья. Он оборачивался с замиранием сердца, надеялся, но холодный рациональный мозг твердил, что это ошибка. Ведь вокруг было пусто. Это было наваждением, извращенной фантазией его больного подсознания. Учиха медленно сходил с ума. Приехавшая в очередной раз Микото нашла сына в углу комнаты в ворохе постельного белья. Саске, словно поломанная кукла, раскинулся на холодном полу и плакал, тихо, совсем как в далеком детстве. Он хотел оборвать это, прекратить череду образов, проснуться наконец-то, но не мог. Ему не хватало сил, и внутренний стержень Учихи дал трещину, грозя осыпаться и погрести мужчину под своими осколками. Он не мог смотреть в окно, ведь там, прямо перед ними, была детская площадка, которая никогда не пустовала. В раскрытое окно влетали шумные детские голоса, смех, окрики родителей, а Саске только и оставалось, что сжимать хрустящие простыни в приступе ненависти. Мужчине казалось, что он перестал быть Учиха. Он терял контроль над эмоциями, над жизнью. Многомесячный труд психологов пошел насмарку, Саске вновь переживал потерю, мечтая убить Сакуру за вскрытые душевные раны. Раньше казалось, что он смирился, Орихимэ стала частью его души, куда он никого не пускал. Жизнь все также продолжала размеренно течь, словно на свете никогда и не было его дочери, его Орихимэ. Времена года сменяли друг друга, а душа лишь припорашивалась, ноя тупой болью. Говорят, время лечит. Нет. Не лечит. Не лечит тогда, когда родителям приходится хоронить своих детей. Не помогает, когда день за днем мысли забиваются тем, как много не увидел твой ребенок. Как мало времени ты провел с ним. Сколько не дал ему тепла. Не показал мир. Так много ?не?, разбитые о настоящее. Воспоминания?— это могильная плита на кладбище и фотографии. Два дня в году, день рождения и смерти?— тогда по людским меркам уместно показать, что ты страдаешь. Все приносят соболезнования. Но никто, никто не хочет понять, как это действительно больно. Слезы кипят в глазах, хочется реветь, словно раненый зверь, осознавая, что поменять ты больше ничего не можешь. Мир, в котором ты теперь живешь, становится мишурой. Декорациями. Говорят, деньги могут все? Но они не могут воскресить. Так же, как и любовь. Смерть не победить. Так что Саске сейчас просто хотелось одиночества, никакой работы, никаких близких. Просто он один?— и всё.—?Саске? —?сидящий на заднем сидении брюнет никак не отреагировал на вопрос старшего брата.?— Все нормально? Ничего не болит?—?Да,?— отрубил Учиха, уже сожалея о том, что согласился на поездку с Итачи, но слезы в глазах матери, непоколебимой ранее женщины, ранили не хуже воспоминаний. —?Долго еще?—?Нет, еще немного. Ты запоминаешь дорогу?—?Да.—?В понедельник к тебе придет Сай,?— Итачи аккуратно свернул в поворот, ведущий к старому дому их матери. Разросшиеся ветки деревьев неприятно скребли по бокам машины, и старший Учиха сделал себе пометку вызвать бригаду рабочих, чтобы они восстановили дорогу и подрезали деревья. Все же им раньше стоило чаще бывать здесь. —?Недавно из Узу вернулась Наори, и тебе просто повезло, что ты был в больнице, когда она со скандалом разносила твой кабинет. Тот инвестор из Узушиогакуре оказался помешанным психом. Представляешь, он серьезно предлагал нашей сестренке вступить в тематический клуб в качестве саба. Глупый членонос. Теперь ему долго будут вливать пищу через катетер. Свою честь она отстояла, но мы потеряли связи с ?Сато-Но-Групп?, о чем я не жалею. Саске, ты меня вообще слушаешь?—?А если нет? —?безучастно отозвался Учиха, пропустивший мимо ушей слова брата. — Итачи, будь так любезен, оставь меня в покое. Перед мужчинами показался старый, потрепанный временем дом с обвалившимся крыльцом и разбитыми оконными проемами на первом этаже. Находящийся на берегу озера Суги, он выглядел словно старый сгорбившийся дед, примостившийся на половине пути из воды. Облупившаяся синяя краска крупными хлопьями висела на стенах, осыпаясь крошкой от малейшего дуновения ветерка. Тот же ветер, проникая в лишенные стекол окна, свистяще завывал о чем-то, раскачивая истлевшие от непогоды и времени шторы. Двор был засыпан тающим снегом, который, перемешавшись с осенними прошлогодними листьями и черноземом, сделал его отвратительным. Выложенная серым камнем дорожка, видимо, летом зарастала, и, подтачиваемая жизнелюбивой травой, трескалась. На самом озере в мутновато-серой воде с тихим скрипом дрейфовали льдины, которые сталкивались со сваями надводной части дома, разнося по округе глухие звуки ударов. Прибойка была забита ветками и разным мусором, что ленивые отдыхающие иногда забывали на природе, и теперь эти ?каравеллы? праздника, смытые таянием снегов, бороздили открывающееся озеро.—?Ну и помойка,?— не удержался старший Учиха, хлопая дверцей машины и оглядываясь вокруг. —?Саске, я все же закажу ремонтную бригаду.—?Делай что хочешь,?— Саске тоже вылез из машины и стоял, утопая в весенней грязи и опираясь на трость. Ему здесь нравилось, несмотря на то, что творилось вокруг, впервые ему стало легче. Словно старый дом обрадовался ему, словно ждал его. Последующие дни Учихи были наполнены стуками молотка и дребезжанием строительных пил. Вызванная Итачи бригада приехала на следующее утро, застав промерзшего до костей Саске врасплох. Он ночевал на втором этаже, впервые за все время просто провалившись в черное марево сна без сновидений. Первым делом занялись домом, заменив сломанный котел и батареи. Учиха ходил по дому, срывая старые занавески, пледы, вытаскивая прогнившие одеяла. Он решил все поменять, несколько стекольщиков уже стеклили окна, а в фургоне, присланном предусмотрительным братом, привезли электротехнику и стройматериалы для веранды, которая будет построена взамен крыльца. Саске словно одержимый загружал себя работой. Сам ползал по крыше, меняя перекрытия, несмотря на больную ногу, разгребал мусор с прибойки, загружая его в мусорный прицеп. Дом обновлялся так же, как и сам Саске. Словно с каждым вбитым гвоздем душевная боль вновь припорашивалась, становилась тише, не завывая безумной юрэй. Мужчина даже несколько раз съездил в Коноху, закупая посуду и текстиль. Он словно забыл про весь остальной мир. Добровольное затворничество нравилось ему. Отец, видя такое положение дел, отправил его в бессрочный отпуск и пообещал, что они с матерью не станут досаждать своей заботой. Саске было все равно. Он дышал свободой, упиваясь одиночеством. В понедельник приехал Сай и, посмотрев в отрешенное лицо своего бывшего начальника, захотел остаться. Теперь Учиха постоянно замечал брюнета, бродившего с деревянным мольбертом по окрестностям. Они жили в одном доме, но словно на разных планетах. Все обязанности по готовке Акаши взял на себя, безмолвной тенью перемещаясь по дому и нередко пугая Саске своим возникновением в комнате. За две недели они вряд ли перекинулись и десятком слов, но почему-то, когда привезли почтовый ящик, только сколоченный и душистый от смолы, именно Сай пошел к рабочим за кисточкой с красками. Они вдвоем красили вкопанный возле поворота ящик в белый цвет, роняя на землю капли краски, и именно тогда Акаши заговорил. Заикаясь и проглатывая некоторые слова, он рассказал о своих детских воспоминаниях. Грохот прошлой войны жил в душе Сая, расцветая кровавыми цветами потерь. Бледнолицый брюнет словно сбросил маску, повествуя о том, как изнасиловали и расстреляли его тринадцатилетнюю сестру и мать, пока он, спрятанный ими в подвале, сжимался от ужаса под ворохом старого тряпья. Саске словно видел глазами Сая повешенного и изрешечённого пулями отца, найденного потом мальчиком на кухне, и соседского парнишку, которому осколком оторвало ногу, и он полз по разбитой взрывами дороге, оставляя за собой кровавый след, пока вражеские солдаты не заметили его и не пристрелили, словно бродячую собаку. Сай знал, что такое потери, он знал Смерть, встречал ее, чувствовал ее холодные поцелуи и жил с мертвой душой. И, слушая, Учихе становилось легче, потому как откровения Акаши помогали лучше тех коллективных занятий психолога и бесед с ним. Хоть Саске и молчал, но, похоже, по его потемневшему взгляду Сай понял?— его воспоминания разделили. Теперь уже обоим не так больно, как было раньше. Они не стали друзьями, но хоть немного поняли друг друга. В тот вечер Саске сам сварил кофе и позвал Сая на кухню, где они просто сидели до поздней ночи, находясь в уютной тишине взаимопонимания. А утром в подсохшем почтовом ящике он нашел письмо от некоего Узумаки Наруто.