Глава 11, или Откровенно говоря (1/1)

Неделя, проведённая на кухне бок о бок с Енохом, была лучшей в жизни Риссы за последние лет эдак тридцать. Работа в паре сплотила совершенно разных людей, заставляя их прислушиваться друг к другу, искать компромиссы, раскрывать новые грани своего естества. Время, незаметно утекающее за долгими разговорами или целомудренным молчанием, казалось, то вмиг проносилось, напоминая о себе раскатистым громом старинных коридорных часов, то тянулось, как густая горячая карамель. Утром она поднималась к нему, привыкнув обходиться без стука, уверенно проходила мимо безобразных кукол, которые больше не нападали на неё, по-хозяйски раздвигала тяжёлые тёмные шторы, позволяя мягкому солнечному свету проникать в окна мрачной комнаты. Всегда вместе, всегда рядом, и никто более не был им нужен — неужели сбылась её мечта? Мечты...— Ты меня совершенно не слушаешь, — Гораций кивнул сам себе, захлопывая новенькую глянцевую книгу и кладя её на контрастно-старый, видавший виды пыльный фолиант. — А напрасно: я прочитал тебе самую интересную сцену использования телекинеза Кэрри*. Это не очень похоже на твой случай, но вдруг в тебе тоже скрыта такая сила, которая способна разрушить Чемберлен? Вернее, нашу петлю... Ты знаешь, что Стивен Кинг был знаком со странными и, скорее всего, тоже им был?.. Рисса, жалостливо простонав, уронила голову на сложённые на столе руки.

— Прости, — неразборчиво протянула она, поворачивая шею и встречаясь с добрыми глазами Горация.— Ты слишком романтизируешь Еноха, — осторожно и ласково сказал он, словно разговаривал с помешанной. — Выдаёшь желаемое за действительное. Он не может — а, главное, не хочет — быстро сходиться с новыми людьми.— Я знаю, знаю, — Рисса прерывистое вздохнула и по-детски надула губы. — Ну почему он такой... Такой Енох? Девушка не нашла слово, которое смогло бы описать молодого человека, не дающего ей покоя. На деле сотрудничество с Енохом оказалось очень, очень далеко от представлений Риссы. Совместная работа не сплотила их, между ними не выстроились особые доверительные отношения, как не ладились у них и беседы. Пожалуй, единственным, что совпало с реальностью, было очень странно текущее время, словно меняющее свой ход. Утром, просыпаясь до рассвета, девушка бездумно глядела в своё отражение в винтажном зеркале своей комнаты, желая оттянуть время начала утренней рутины на кухне, но часы тревожного ожидания проходили для неё одним мгновением; прямо противоположно действовал этот временной феномен после того, как к Риссе присоединялся Енох. От его равнодушного взгляда веяло холодом и неприятной снисходительностью, и, к тому же, от него нельзя было скрыться. Рисса кожей чувствовала, что юноша буквально не сводит с неё глаз, и это заставляло её оглядываться и нервничать, нарушая концентрацию на том, что она делает. А вот Еноха, казалось, не могло отвлечь от работы ничего. Его обязанности стали для него привычкой, которая не заставляла обдумывать действия, итак доведённые до абсолютного автоматизма. Рисса убеждалась в этом всё больше и больше. Перед ужином, когда солнце медленно опускалось за пушистые ветви деревьев, Енох никогда не включал свет. Рисса по первому времени налетала на всё, что оказывалось на её пути, и буквально утыкалась лицом в свои руки, чтобы видеть, что она ими делает. Еноху, в свою очередь, было не просто достаточно света закатного солнца для комфорта — более того, он вообще не нуждался в органе зрения, в чём девушка была глубоко убеждена. Его руки жили своей жизнью, пока светящиеся изнутри огненно-рыжим светом, падающим из окна, глаза следили за движениями Риссы. Их таинственное сияние в сумраке помещения было непреодолимо затягивающим. Енох предпочитал не разговаривать с Риссой за работой, но ни до, ни после её завершения они не пересекались.

Одним из самых ярких воспоминаний за неделю для девушки стало первое после окончания дежурств утро, когда она столкнулась с Енохом на лестнице и он в ответ на пожелание доброго утра прилюдно послал её к чёртовой матери. Джейк, сглаживая обиду от громких слов, пошутил, что у Еноха исчерпался лимит вежливости, но зато теперь он стал походить на себя прежнего. Эмма, как девушка и обладатель более чуткой души, на вечерней прогулке с Риссой рассказала о недалёком прошлом. Рассказ о войне незаметно свернул к конкретному молодому человеку, и Рисса с некоторым удивлением слушала, как старательно Эмма нахваливала Еноха со всех сторон; Рисса предположила, что девушка не хотела, чтобы несдержанность воскресителя развязала новый конфликт. Это было вполне логичным желанием: в доме забот хватало и без борьбы характеров. В конечном счёте повествование Эммы вполне ожидаемо сконцентрировалось на подвигах Джейка, которые даже Рисса знала наизусть, и ей подумалось, что нет лучше биографа, чем влюблённый человек. Далее Рисса слушала уже в пол уха.— ...Да, пожалуй, тебе лучше побыть одной, — Гораций, потеряв надежду на полноценный диалог, поднялся со своего места, неспешно разглаживая складки на современной, но по-старомодному накрахмаленной рубашке.— Нет, подожди, — мальчик остановил Риссу, вскинув ладонь.— Тебе хочется уйти в свои мысли, а делать это проще в одиночестве. Всё в порядке, — добавил он. — Мне не обидно. Без присутствия Горация почему-то больше не получалось провалиться в мысленный круговорот, да и в словно разом опустевшей библиотеке оставаться не было смысла. Девушка решила, что лучшее, что она может сделать — это запереться в своей комнате до ужина с каким-нибудь интересным чтивом. Устроиться в любимом месте на берегу озера не позволял настрой. Под шум ветра в высоких ветвях и запах воды Рисса впадала в дрёму, чего она сейчас не хотела себе позволить. В саду перед домом было слишком шумно: почти все дети собрались там гонять мяч. Мисс Перегрин тоже была там, Рисса видела её через окно библиотеки. Поэтому вариант с комнатой казался единственным подходящим. Дом ожидаемо не оказался совершенно пуст. Библиотека, расположенная в ?башне? — или же на четвёртом этаже — словно была не частью дома, а отдельным миром бесконечных знаний, отделяющимся непроницаемыми дубовыми дверями. Из-за особенностей её дислокации помещение почти что жило своей жизнью, не пропуская посторонние звуки, запахи и даже лишний свет. Поэтому лишь на лестнице Рисса услышала торопливые лёгкие шаги человека, нет, двух или четырёх, больше походящие на цоканье когтей. Енох возник неожиданно, хоть и довольно ожидаемо, привычно нагруженный банками и взвинченный. Его немногочисленная армия суетилась под его ногами, готовая пустить в ход оружие. Он вздрогнул и чертыхнулся, почувствовав препятствие, но, сфокусировавшись на испуганном лице напротив, бросил чёткое:— Ты, за мной, быстро. И уверенно завернул в свою комнату, не оборачиваясь, потому что не сомневался, что девушка пойдёт за ним.

— Ассистируй мне.— Что? — Пробормотала Рисса, отступая от заляпанного кровью и чёрт знает чем ещё стола.— Скорее, пока они бьются! — Енох почти закричал, хватая девушку за шкирку и подтаскивая к своему рабочему месту, наклоняя к столешнице. Рисса выпустила из рук книгу, которую так и не донесла до своей комнаты.— Господи, зачем ты вскрыл сразу троих? — Прошептала она, уставившись на ряд мышей со вспоротыми грудными клетками. — Что мне делать? Её ладонь обожгла холодом сталь маленького скальпеля. Енох колдовал таким же над четвёртым тельцем.— Стратегческая ошибка, — нехотя признался он, плеснув в одну из принесённых банок желтоватый раствор. — Смотри сюда! Пальцами оттягиваешь, перерезаешь все отходящие сосуды, бросаешь в банку.— Пальцами?!— Оттягиваешь, режешь, бросаешь!

— Оттягиваю, режу, бросаю... — как мантру повторяла Рисса, нервно закусывая губы. Добраться до сокращающегося органа представлялось большой проблемой. Потому что маленькой. В голове девушки это звучало абсурдно, но не так, как вид одиноко плавающего в литровой банке мышиного сердца. Чтобы обхватить и не повредить полудюймовое сердечко, приходилось буквально выворачивать тельце наизнанку, ломая хрупкие рёбра. От струящейся крови слегка кружилась голова, но Рисса стойко отвлекала себя от мыслей о запачкавшихся руках. Она заставляла себя сохранять спокойствие и следовать указаниям Еноха, ведь осознавала всю уникальность момента. И состояла она даже не в необычности опыта, а в том, что Енох сам практически попросил девушку о помощи. И Рисса собиралась сделать всё что только было в её силах для того, чтобы не подвести его.— Всё, — заключил Енох, небрежно вытирая руки о старое полотенце и передавая его Риссе. Девушка задумчиво смотрела на переливающееся в тусклом свете стекло бесчисленных банок на стеллаже, сминая пальцами жёсткую вафельную ткань.— Что ты будешь с ними делать? — Спросила Рисса, переведя взгляд на юношу. Енох удивлённо обернулся к своей недавней ассистентке, взяв в руки разрезанное тельце.— Да много чего, — протянул он. — Можно суп сварить, из шкурок воротник сшить, а вообще я их коллекционирую, — его лицо сделалось озабоченным. — Ох, столько способов ?дать им вторую жизнь?, не прибегая к моей странности, такая дилемма.— Как же ты остроумен, матерь божья, — отозвалась Рисса, закатив глаза. — Я задала тебе вопрос вполне серьёзно, и рассчитывала на такой же серьёзный ответ.— Наверное же не оставлю на память, — едко сказал Енох, завязывая бежевый бумажный пакет, мгновенно покрывшийся бурыми пятнами. — Утилизирую надёжным способом. Я удовлетворил твоё любопытство?— Вполне, — кивнула она, смотря в глаза хмурому юноше. На пару мгновений комната погрузилась в звенящую тишину.— Так, — вздохнул Енох, прерывая их гляделки. — Посмотри вправо и воспользуйся комнатой, в которой ты окажешься, ничего при этом не заляпав своими руками. Я скоро вернусь. Рисса смотрела, как его фигура исчезает за дверью, из-под которой проглядывала тонкая полоса коридорного света, и послушно обернулась. Её взгляду предстала ещё одна дверь; девушка удивилась, что не заметила её раньше. За ней скрывалась небольшая ванная, и Рисса поразилась ещё глубже: она была уверена, что ни у кого из детей не было персональных ванных комнат, однако Енох отличился даже здесь. Комната оказалась опрятно убранной и светлой. В ней пахло смесью приятных мыльных запахов, спиртом и совсем немного привычным формалином. Рисса присвистнула, увидев на бортике ванны завидный длинный ряд из шампуней, гелей и даже ароматических масел. Енох следил за собой и явно любил долго плескаться в горячей воде, о чём свидетельствовал местами вздувшийся и потемневший слой штукатурки на потолке.

Девушка подошла к раковине, встретившись взглядом со своим отражением в зеркале подвесного шкафчика. Из него сыпалась тёмная труха, прилипающая к влажному железу умывальника, и пахло травами. Рисса долго провозилась с тугими вензелями, и те всё же поддались, позволяя настроить напор воды. Тряпка не особо помогла избавиться от крови, и предложение Еноха воспользоваться его ванной было очень целесообразным: идти через полдома к женской душевой с быстросохнущим липким кровяным налётом на руках было бы не очень приятно. Пока Рисса отмывала скользкие руки, склонившись над умывальником, дверь снова хлопнула, и в комнате завозился её постоянный жилец. Девушка стряхнула с ладоней холодные капли, посмотрев в зеркало, и действительно увидела в темноте комнаты Еноха, который что-то расставлял на своём столе.— Опять?! — Не удержалась от восклицания Рисса, увидев на столе клетку, и с сожалением узнала маленькую чёрную мышь. — Что ты собираешься с ней делать? Енох вздрогнул, не ожидая, что девушка стояла прямо за ним. Его руки были тщательно вымыты в душевой, мимо которой ему всё равно приходилось проходить.— Что? А... — Енох взял со стола опустевшую банку и понёс её в другой конец комнаты к стеллажу. — Это... — он задумчиво переставлял банки с полки на полку, подыскивая место для новой. — Зарывай.— Ты с ума сошёл?! Юноша обернулся на возмущённый крик. Рисса выглядела ошеломлённой и злой, и Енох непонимающе приподнял бровь.— Ты с ума сошла? — Отозвался он, разрываясь между ответным возмущением и смехом. — Это Зарывай, я так назвал его. Или мне нужно было с тобой посоветоваться? Рисса, приоткрыв рот, переводила взгляд с Еноха на клетку и обратно. От собственного предположения о живодёрских наклонностях юноши ей стало крайне неловко, и она смущённо уставилась себе под ноги.— Уж наверное я не стал бы его умерщвлять по многим причинам, — Енох закатил глаза. — Мы же неделю назад вместе заходили в зоомагазин за кормом, ты забыла?— Да я даже не знала! — Ответила Рисса, обиженно поджав губы. — Откуда мне было знать, что ты там купил, если я не была рядом с тобой в тот момент?

— Ну конечно, — язвительно процедил юноша, открывая клетку. — Держи. В ладонях Риссы оказался маленький пушистый комочек. Сначала зверёк рванулся из её рук, испугавшись, но она удержала его, легко прижав к груди, поглаживая мягкую антрацитово-чёрную шерсть.— Он покорил тебя, — умилённо протянула девушка, смотря то на притихшего мышонка, то на наблюдавшего за ней Еноха.— Вот ещё, — фыркнул он, смущаясь. — Просто оказался слишком мелким для опытов. Ты представляешь, насколько крохотное у него сердце? Что с него взять.— Да, даже суп не сваришь, — пожала она плечами, чуть улыбнувшись.— Действительно. Думаю, для знакомства достаточно. Енох аккуратно забрал мышь из её рук, возвращая в клетку, и подошёл к тумбочке около своей кровати. Открыв нижний ящик, он вытащил пёструю картонную коробку с изображением мультяшной крысы.— Здесь корм, — он взглядом указал в сторону тумбочки, чтобы Рисса обратила внимание, где он хранится. — Но в основном приношу продукты с кухни. Девушка понимающе кивнула, хотя не была точно уверена, зачем её инструктируют. Этот своеобразный обряд знакомства с питомцем Еноха ей нравился. Пока юноша возился с грызуном, Рисса обратила внимание на лежащие на краю стола незнакомые предметы: небольшую железную коробочку, из которой торчал уголок вышитой картинки, и бумажный конверт. Её глаза изумлённо распахнулись.— Енох, — восхищённо прошептала она, усмехнувшись. — Я смотрю, ты подготовился. Он, привычно недовольно хмурясь, глянул туда же.— А я смотрю, тебе палец в рот не клади. Рисса терпеливо ждала, когда юноша освободится, и не притрагивалась к чужим вещам. Енох, казалось, нарочно тянул время, но в конце концов жестом велел девушке занять его рабочее место. Сам он привалился к столешнице, скрестив ноги. В его бледных руках, испещрённых ожогами, оказался пожелтевший конверт, в котором девушка заметила целый ворох писем. Вскоре Енох легко вытащил старый снимок, протянув его Риссе.— Это было в день моего зачисления на службу. Девушка бережно забрала предложенную фотографию, явно сделанную в серединный период двадцатого века. На хрупкой выцветшей от времени бумаге были достаточно чётко различимы чёрно-белые силуэты: хромированные блестящие в солнечном свете крылья самолёта, пятеро юношей лет семнадцати-двадцати. Молодые люди стояли в ряд, обнявшись за плечи, и удивительно широко и искренне улыбались, кроме второго справа молодого лётчика. Рисса без труда узнала в нём Еноха. Он в своей манере слабо кривил губы, будто ухмыляясь. Енох с фотографии семидесятилетней давности — сомнений в периоде её появления не было, — насмешливо щуривший тёмные глаза, почти ничем не отличался от Еноха, напряжённо склонившегося над Риссой. Кажется, у запечатлённого на фотокарточке юноши волосы были чуть короче, чем она привыкла видеть, и взгляд немножко теплее, но в остальном внешне они были идентичны — невероятное чудо сохранения тела во временной петле. Интересно, как война изменила его внутри? Тем временем поверх фотографии, что Рисса держала в руках, легла ещё одна. На ней Енох снова стоял у самолёта, не такого большого, как на предыдущем фото, спиной привалившись к высокой кабине. Девушка, приглядевшись, удивлённо вскинула брови.— Это же американский истребитель...— Разведчик-корректировщик, — поправил он машинально. — Я воевал за США.— Но родился и проживал ты в Англии, — пробормотала Рисса. — И, видимо, уже в петлях — иначе на фотографиях тебе должно было быть за сорок. Какой это год? Енох перевернул фотографию в её руках. ?Июнь 1942? — гласили наспех выведенные кривоватые символы.— Предыдущая петля мисс Перегрин была создана в сороковом,* — вслух рассуждала Рисса. — Но приют существовал задолго до того года. Ты с самого начала жил в той петле?— Тебе будет сложно понять с середины... Это всё длинная история, очень длинная, — сказал он тихо, убирая фотографии в конверт.— Нам некуда торопиться, — девушка улыбнулась одними уголками губ.

— История, длиной в столетие, — скептично добавил Енох, лишь раззадоривая её интерес.— У нас в запасе как максимум бесконечность и как минимум пара часов до ужина, — Рисса сползла по стулу, закидывая голову на спинку, и поймала насмешливый взгляд Еноха — совсем как с фотографии, но от осознания того, что в этот раз юноша так смотрёл именно на неё, внутри девушки, словно шипучее игристое вино по хрустальным бокалам, разливалась и искрилась необъяснимая радость. Енох взял в руки коробочку, блеснувшую сталью боков, но не торопился её открывать. Он последний раз обдумывал, стоило ли Риссе знать столь личные вещи о нём, хотя, на самом деле, больше сражался с самим собой. Ведь он ничего не потеряет от этой беседы? Ведь Рисса не станет использовать эти знания против него самого?

— Я долго жил в Лондоне, — сказал Енох наконец. — Помогал в семейном деле. Смерть всегда высоко ценилась, она всегда была и всегда будет. Так мне казалось, пока я не открыл свою странность. Рисса, медленно выдыхая, рассматривала его профиль, боясь неловким движением сбить юношу с мыслей, когда он только-только решился поступиться принципами, ему одному понятными, и доверить девушке частичку себя. Енох не стал вдаваться в подробности, как именно он познакомился со своим даром, и Риссе осталось лишь выстраивать догадки, одна страшнее другой.— Я стал развиваться, разобрался в своих возможностях. Научился неплохо стрелять, когда понял, что нужно добывать сердца. А потом о моих опытах узнали, — Енох нахмурился, глухо постукивая ногтями по железной крышке. — Какой-то мальчишка видел, как я вживил беличье сердце в ожившую игрушку. Конечно же, ему не поверили, но по городу расползлись слухи. И однажды в лавку пришла женщина, которую интересовали не ритуальные услуги, а я.

— Ты без сомнений поверил ей? — Спросила Рисса, когда Енох замолчал. Она поняла, что он говорил об имбрине.— Она на моих глазах обратилась в дрозда, у меня были сомнения лишь в собственной вменяемости, — в его голосе улавливалась усмешка, хоть внешне Енох оставался совершенно равнодушным. — Тем более, до встречи с ней я уже как несколько месяцев заставлял наших ?клиентов? вылезать из гробов с помощью бычьих сердец, меня было крайне сложно удивить. Она рассказала мне о петлях, в которых одним днём живут странные дети, и я был очарован её словами: мне казалось, что мне выпал шанс жить, ни о чём не заботясь, среди тех, кто принял бы меня.

— Сколько лет тебе было?— Почти пятнадцать.

За окном послышался визгливый крик Эммы, требовавшей Милларда облачиться в костюм. Сумеречное лилово-голубое небо затянули нежные розовые облака, похожие на сахарную вату.— Ты долго жил в её петле?— Два года. Я не очень скучал по своей прошлой жизни, но был достаточно умён, чтобы понять, что в мире, в котором я оказался, не всё так просто, — Енох переступил с ноги на ногу, очевидно находясь в неудобном положении, однако продолжал подпирать стол, не прерывая рассказ. — Оказалось, что моя странность необычна даже для странных: детям было противно знать, чем я занимаюсь, и они не скрывали своего отвращения. Я не имел возможности проводить новые эксперименты, поэтому попросту терял время. Забавно, что я так считал, находясь в месте, где самого понятия времени не существовало, правда? Рисса неопределённо пожала плечами, словно Еноха правда интересовало её мнение.— В конце концов я вернулся домой, ведь мне повезло, что у меня ещё оставалась такая возможность. Моя семья не сказать, что была рада моему возвращению, но глубоко поражена: они похоронили меня уже через неделю после внезапного исчезновения. Не знаю, на что я рассчитывал. Правда не знаю, — повторил Енох в печальной задумчивости. — Мне тогда уже было семнадцать, поэтому я считался хорошей рабочей силой, не более. Но это не так важно. В последней фразе Енох покривил душой, Рисса чувствовала это. Конечно же, не было ничего необычного в том, что он ждал любви от своей семьи, но он бы ни за что не признался в этом даже самому себе, не то, что кому-то другому. Было до щемящей душу тоски обидно, что Енох не получил необходимого ребёнку чужого тепла, так и не найдя замены родительскому. Нелюбимый, недооценённый, нежеланный, но ни в коем случае не жалкий.— Через пару недель нам доставили тело: девочка лет двенадцати попала под лошадь прямо напротив нашей лавки. Её тело было столь изуродовано, что ни у кого не оставалось сомнений в её смерти. С такими травмами невозможно выжить! — Возбуждённо выпалил Енох. — Она выглядела, как беспризорница, и я сразу стал готовить тело к погребению, однако её раны начали стягиваться на глазах сами собой, вывихнутые суставы вставали на место, и только тогда я узнал в ней странную из петли мисс Траш. Тем же вечером я собрал вещи и вернулся с ней в петлю, — он сморщился, стыдясь своих опрометчивых поступков. — А потом началась первая на моей памяти война. У Риссы против воли по спине пробежали ледяные мурашки. Война не пощадила никого, оставшись на память в сердце каждого человека страшным саднящим рубцом.— Отсиживаться в петле было безопасно, но совершенно не справедливо, особенно для меня, ведь я мог принести пользу. Недалеко от входа в петлю расположился полевой госпиталь, в котором я на добровольной основе стал помогать перевязывать и оперировать раненых, стараясь не проводить в настоящем дольше двух суток — потом, правда, год всё же меня нагнал. Я возобновил свои опыты с оживлением на солдатах и мог похвастаться отличными успехами, — в голосе Еноха проскользнуло нескрываемое самодовольство, и Рисса не могла его в этом корить, ведь восхищалась им не меньше. — Один раз попался сбитый лётчик, но он был уже слишком плох, поэтому я просто забрал его сердце и куртку. Всё же, мне она была нужнее, чем мёртвому. Цинично?— Нет, ты бы всё равно не смог его спасти, — без колебаний ответила Рисса. — На войне каждый сам за себя.— Каждый сам за себя, — эхом отозвался Енох, откинув с лица упругие тёмные кудри. — Если бы каждый думал только о себе, страны сдавались бы без боя, а не сражались за свои ценности, — возразил он, оставшись, однако, довольным её ответом. — По окончанию войны я вернулся в петлю и двадцать с лишним лет скучал, окончательно рассорившись с детьми, а потом мне наконец подвернулась возможность снова занять себя: началась Вторая мировая. Всё же, Риссу потрясло, что Енох говорил о войне как о поводе развлечь себя. От однообразия теряли рассудок, но он словно с рождения имел довольно расплывчатые границы нормальности. Возможно, его родной дом априори не мог привить Еноху стандартные в классическом понимании реакции на те или иные события.— Я собирался окончательно покинуть петлю, но это требовало определённой подготовки. В первую очередь я узнал расположение других петель от Британских островов до Средней Азии, и теоретически меня могли в них принять. Но я не представлял, как можно было за двое суток пересечь границу в военное положение, не задержавшись на кордонах и не оказавшись нечаянно убитым. Я снова стал помогать в ближайшем госпитале, и в феврале сорок второго у меня появился шанс окончательно покинуть не только Лондонскую петлю, но и саму Великобританию. Енох оттолкнулся от стола, всё же решив найти более удобное место. Он опустился на край своей постели, передав Риссе драгоценную железную коробочку, на дне которой лежали маленький деревянный крестик и потрясающие своей значимостью вышитые шевроны. Девушка повернулась за Енохом, находя его новое положение более комфортным для беседы: их глаза были на одном уровне, а сам он больше не нависал над ней, хоть и сидел совсем не далеко. Его комната поражала, скорее, своей вместительностью, чем размерами.— Я оперировал двух американских лётчиков. Через пару дней, когда они собирались возвращаться в Вашингтон на базу, я уговорил их взять меня с собой.— Тебе не кажется, что это было довольно импульсивно? — Вдруг перебила Рисса, заставив Еноха недовольно вздохнуть.— Нет, не кажется, — отрезал он. — Я и мисс Траш рассмотрели этот вариант как самый легковоплощаемый. Без всяких формальностей мне оставалось только за несколько часов пересечь океан на лёгком истребителе с довольно опытными лётчиками и попасть в петлю Вашингтонской имбрины. Единственная проблема, которая могла помешать осуществлению этого плана — это если бы наш самолёт сбили, — равнодушно добавил Енох, с удовольствием наблюдая, как попусту негодует Рисса.— Как будто все самолёты в военное время безопасно добираются до пунктов назначения, — нахмурилась девушка. — Я понимаю, что у тебя не было лучшего выбора.— Хорошо, что ты сама осознаёшь, как глупо обвинять меня в безрассудстве, хоть твоё волнение и выглядит довольно мило, — заметил Енох. — Однако, так или иначе, но я добрался до Вашингтона в качестве добровольца на зачисление в Военно-воздушные силы США. Почти полгода проходил подготовку, а потом уже летал в составе Первой армии ВВС США, попрежнему оперируя в госпитале. И знаешь, что оказалось самым сложным для меня?— Чередовать полёты и операции? — Предположила Рисса.— Настоять на том, что каждые два дня я должен так или иначе в одиночку ускользать в неизвестном направлении.— Точно, — протянула она. — На таких основаниях ты бы вряд ли задержался среди военных.

— Меня поначалу приняли за шпиона, — признался Енох, запальчиво сверкая глазами. — Но командующий воздушной армией генерал-майор, на удачу, распознал во мне странного и, к тому же, оказался им сам. Он позволил мне остаться в качестве лётчика и врача. И, в общем-то, я неплохо послужил во благо стране. Рисса провела пальцем по шершавой белой единице. Отличительная эмблема ничуть не выглядела затёртой и сохранила яркость цветов: на сапфирово-синем овале красовались арабская единица и белая звезда с небольшим красным кружочком внутри. По сторонам от звезды величественно распахивались огненно-рыжие витиеватые крылья. Без сомнений, это был шеврон Первой воздушной армии, который когда-то располагался в районе предплечья куртки Еноха. Юноша взглядом указал ей на вторую пару нашивок.— Это эмблема Второй армии ВВС США. Подразделение подготавливало лётные составы. Я состоял в ней, пока не практиковал полёты. Рисса участливо кивнула, переключив внимание на новый знак. На небесно-синего цвета квадрате под всё той же белой звездой с кругом по центру пикировал золотой орёл. Своими пушистыми лапами с длинными изогнутыми когтями он сжимал пару стрел.— Но как ты оказался в Кэрнхолме?

— Сбежал. Закипающие в Енохе раздражение и стыд были практически осязаемыми. Возможно, в тот момент он заново переживал самый гадкий, самый страшный, на его взгляд, поступок в своей жизни. И, конечно, Рисса это понимала.— Я не хочу, чтобы ты потом сожалел, что рассказал что-то лишнее, — девушка примирительно вскинула ладонь. История жизни Еноха была интересна, но не стоила его пронизывающе-подозрительных взглядов в будущем.— Ты бы сейчас не сидела передо мной, если бы я сомневался в правильности своих действий, — снисходительно ответил он, расслабляясь. — Я развил свою странность до нужного уровня и провёл множество экспериментов из личного интереса, так что посчитал, что больше мне делать нечего. К тому же, на моё место в эскадрильи метили более искусные пилоты, которые принесли бы больше побед.— Если ты был таким себе пилотом, то почему не мог устроиться только в госпиталь? — Удивилась Рисса. — У тебя было бы больше времени на дело, которое было действительно тебе интересно. Глаза Еноха заблестели изнутри странной приглушённой радостью, преображая остающееся бесстрастным лицо.

— Это было моей детской мечтой, — почти нежно произнёс он. — У меня не было игрушек, и я мог только наблюдать из окна за тем, как мальчишки на улице играют с деревянными самолётами. И тогда я обещал себе, что когда вырасту, то буду настоящим пилотом. Правда, мне довольно быстро наскучило это. Осенью сорок второго я планировал добраться до петли в Шотландии, но долетел только до Уэльса: мой самолёт сбили недалеко от Кэрнхолма. И куртку свою подпалил, как ты заметила. Я чуть с жизнью тогда не попрощался, — Енох криво усмехнулся. — Но меня нашла мисс Перегрин. Так и живу у неё. Енох, поднявшись, забрал железную коробочку, надёжно захлопнув крышку и щёлкнув замочком. Рисса мысленно сравнила ларец с его обладателем: сегодня юноша открылся ей, являя свои тайны, и сегодня же снова скроется за замками. И никто не смог бы точно сказать, когда это произойдёт вновь и произойдёт ли вообще.— Я не понимаю, — упрямо сказала Рисса, большими глазами вглядываясь в скрытое в тени спокойное лицо напротив. — Зачем было лететь так далеко, если ты мог остаться и выучиться в знакомой тебе стране, Енох? Она редко обращалась к нему по имени вслух, но из её уст необычное имя юноши звучало ещё необыкновеннее. Еноху нравилось, как Рисса его произносит: из-за того ли, что девушка не помянала его всуе, или от того, как она тянула гласные на французский манер. Енох удивлялся, как он раньше не обращал внимание на мягкий акцент и временами проскальзывающую характерную французам картавость, придающие речи Риссы особенность.— Потому что я был глуп и хотел приключений, — хмуро ответил он. — Когда появилась возможность сбежать из петли, мне захотелось всего и сразу.— Но ведь ты, выходит, просто сменил одну петлю на другую, — заметила Рисса, растерявшись.— Я знаю! — Воскликнул Енох, угрожающе нависнув над девушкой. — Я же сказал, что был не очень умён.— А ещё ты говорил, что твой поступок полностью обдуман. Молодой человек смерил Риссу раздражённым взглядом и поджал губы.— Значит так, что-то ты засиделась тут, — недовольно резюмировал он, вернув себе самообладание. — Иди-ка ты, посплетничай с Эммой или поворкуй с Горацием, что ли.— Действительно, — вздохнула Рисса, стремительно направляемая к двери лёгкими толчками в спину. — Скоро ужин, ты спустишься?— Нет, пожалуй, — Енох остановился в дверях, прислонившись к широкому косяку. — Не голоден.— Я могу позже принести тебе что-нибудь из кухни, если захочешь.— Не надо, — раздражённо повторил он. — Правда, не стоит, — добавил Енох мягче. — Спасибо за заботу.— Тогда, доброй ночи? — Почти спросила Рисса неуверенно. Несколько мгновений Енох колебался, что-то обдумывая, и наконец ответил, опустив взгляд.— Доброй ночи. Как известно, умные мысли всегда приходят с опазданием. Например, лишь дойдя до столовой, где было шумно от детского смеха и весёлых разговоров, она задалась вопросом, к чему была эта паника с мышиными сердечками. Может, она слишком мало смыслила в некромантии и тонкостях дара Еноха, но ей казалось, что для дальнейшего использования сердце было совсем не обязательно извлекать с такой спешкой. И так Рисса додумалась, что Енох зачем-то испытывал её, доказывая себе что-то одному ему веданное. Всё же, Енох был действительно странным странным.— Я обыскалась тебя, Рисса! — Воскликнула Эмма, одетая в новенькое лиловое платье. — И Енох снова опаздывает.— Он не придёт, — предупредила Рисса, уверенно качая головой. — Рукава твоего платья мокрые...— Спасибо ему же! — Саркастично прошипела Эмма. — Пришлось натягивать на мокрые руки, а моё любимое платье теперь безнадёжно испорчено кровавыми пятнами. Он себе на радость опыты с мышами проводит, а мне потом всё, что не пригодилось, сжигать надо!

— Это не просто развлечение, в этих опытах вся его жизнь, — не согласилась Рисса.— Да кто тебе сказал? — Поразилась Эмма, распахивая большие глаза. — Для своих тёмных делишек Енох специально покупает животных, что случается очень редко. А эти после перезапуска петли снова оживают! Он их на скорость режет, чтобы было, куда руки девать! Почти каждый день он это делает, а я за ним прибираю! Рисса, глядя на покрасневшие от возмущения щёки девушки, захохотала.