Глава 10, или Открывая новые стороны (1/1)

Типичная идеальная летняя погода начинала немного надоедать. Несомненно, красота в любое время суток была неописуемая, но даже такая идиллия может перестать быть интересной. Удручало только то, что это случилось уже через неделю, когда как в петлях в одном и том же дне люди застревают на века. Череда одинаковых дней сводила узников петлей с ума, если её нечем было скрасить... Ещё можно было закрыть глаза на ожидаемые краски небосвода за окном, однотипное пение птиц и неменяющееся количество цветов, спрятавшихся в густой траве, но смириться с бесконечным летом Рисса не могла. Ей вообще не нравилось лето — жара, яркий солнечный свет и запах медуницы приводили девушку в уныние. Конечно, она и не думала жаловаться, будучи благодарной мисс Перегрин и детям за гостеприимный приём. Да ещё и вскрылся один приятный аспект, о котором девушка даже и не думала.— Я ещё ни разу не покидала эту петлю, — тихо сказала Рисса, следуя за Енохом к дуплу-порталу. Спутник девушки молча вжикнул молнией рыжевато-бурой кожаной куртки, напоминающей классические куртки пилотов времён Первой мировой, не найдя смысла продолжать диалог. За завтраком выяснилось, что было бы неплохо докупить некоторые продукты в городе. Изначально на эту ?вылазку? планировалось отправить Джейка — всё-таки, он лучше всех ориентировался в современном городе, — и Эмму, но неожиданно в дискуссию вступил Енох. Ему не пришлось долго уговаривать мисс Перегрин. По правде говоря, ему вообще не пришлось её уговаривать — Енох практически поставил имбрину перед фактом. А ещё выйти в люди напросилась Рисса на правах второго дежурного и сопровождающего, но отпустили её только с выполнением условия, что она оденется достаточно тепло.— В городе от меня не отходить ни на шаг, ясно? — Хмуро приказал Енох, скрываясь в темноте древесного ствола.— Ясно, — согласилась девушка, закатив глаза, и нетерпеливо шагнула следом за своим спутником. Выход из временной петли был поистине чем-то потрясающим воображение. Самым странным был даже не сам факт перемещения сквозь время — Риссу всегда удивляло то, что это совсем не ощущалось. Казалось бы, вот она исчезает в дупле, слыша за спиной птичьи голоса, сливающиеся с детским смехом, на секунду в животе что-то слабо скручивается, а через мгновение в лицо ударяет не по-летнему холодный воздух. Енох осторожно огляделся, прежде чем окончательно вышел из чудо-телепорта. Он остановился прямо перед деревом, перекрывая выход Риссе, и позволил ей ступить на промёрзлую землю только после того, как окончательно убедился, что рядом с ними никого нет. Девушка шаркнула лёгким ботинком по прелым листьям под ногами и удивлённо вскинула голову к небу, — непривычно тёмному, сплошь затянутому мутными серыми облаками, —зябко поёжилась, мысленно благодаря мисс Перегрин и Еноха за их настойчивые требования одеться потеплее.— Так необычно чувствовать осенний холод, а не бесконечную летнюю жару, — протянула Рисса, догнав ушедшего вперёд Еноха. Сказала она это скорее просто для того, чтобы сказать — молчать не было настроения. Она даже не надеялась на ответ, однако оказалось, что не только ей хотелось поговорить.— Вторая неделя пошла, а тебе уже наскучило пребывание в петле, да? — Спокойно отозвался Енох, медленно шагая к выходу из парка.— Это место потрясающее! — Торопливо добавила Рисса, испугавшись, что неточно сформулировала фразу и исказила смысл.— Так кто спорит? — Спросил юноша, взглянув на свою спутницу. — Конечно же, дом со всем вытекающим хорош, но однотипность окружающей среды давит. На всех без исключения, — добавил он уверенно. Рисса расслабилась, не уловив угрозы в голосе Еноха, и продолжила развивать тему, которая пришлась ему по душе.— Мне довелось побывать во многих петлях, и везде без исключения неизменно жарило летнее солнце или расцветала медуница. Везде, представляешь? Жара и медуница! Как будто все любят жару и медуницу!— Представляю, — в голосе Еноха проскользнуло что-то задорное. — Тебе не нравится лето?— И медуница! Терпеть не могу. Воздух такой горячий и сухой, и постоянно хочется чихать от витающей пыльцы, а от духоты кружится голова. Намного легче мне переносить холод. Пара вышла на широкую и на удивление пустую улицу, вдоль которой располагались всевозможные магазинчики с начищенными стеклянными витринами, бутики, в которых видные дамы важно рассматривали элегантные платья, и места общепита, где компании молодых ребят собирались за чашкой горячего кофе или просто забегали в помещение, чтобы погреться и скрыться от начинающего накрапывать дождя. Дождь...— Тебе нравится осень? — Спросил Енох, смаргивая с ресниц метко залетевшую каплю. Рисса засмотрелась на эту странную картину, ответив не сразу. За недолгое время она успела погрузиться в свои мысли, и теперь, обратив внимание на Еноха, ей сначала показалось, что у него текут слёзы, что было весьма необычно и сбивающим с толку.— Да, я люблю осень. Особенно раннюю, когда воздух ещё не остыл, но уже не горячий, а деревья только начинают сбрасывать листья самых разных оттенков. И пахнет чем-то таким странным, терпким, но очень приятным. Наверное, этот запах источают сами листья. А ты? Тебе тоже такое по душе? Енох вздохнул, словно хотел почувствовать этот самый лиственничный запах, и стёр с побелевшей щеки влагу, которую обдувал холодный ветер.— Мне тоже нравится осень. И мне нравится дождь.— Наслаждайся, — Рисса широким жестом обвела не предвещающие ничего хорошего тёмные дождевые облака.— Это не то, — Енох отрицательно качнул головой. — Здорово, когда на улице шумит ливень с грозой...— А ты дома в тепле, — закончили они вместе, удивлённо переглянулись и тихо засмеялись. Каждый чувствовал небывалую лёгкость в общении. Енох с удивлением улавливал в себе радость от такого простого разговора с девушкой на такие простые темы, анализировал, стоит ли ему быть менее раскрепощённым, и в итоге решил не усложнять ни себе, ни ей жизнь вогнанием своих эмоций в рамки. В конце концов, он вряд ли навредит себе тем, что покажет себя с лучшей стороны. А Рисса тем временем была просто рада тому, что Енох не заставлял её нервничать своим колючим взглядом и холодно-недружелюбным тоном голоса. Они прошли ещё немного вдоль по улице и свернули в первый по списку магазин — продуктовый. Далее следовал хозяйственный, в котором требовались только некоторые моющие средства и железные щётки. Пакет с хозтоварами оказался достаточно лёгким, поэтому Енох сразу же вручил его Риссе. Девушка оставила его болтаться на запястье, а покрасневшие сухие ладони спрятала в карманах лёгкой ветровки — замёрзла.— Так холодно, — сказала она. — Ещё совсем недавно я была здесь, но погода стояла великолепная.— Лондон сам по себе холодный и сырой. Тёплое солнце в твой приезд было скорее исключением, чем правилом. Да и в городе совсем не так, как в петле, так что сейчас что угодно с непривычки будет казаться холодным, — Енох поднёс к глазам левое запястье, чуть прищурился и добавил. — Всё же, сегодня второе ноября. Только тогда Рисса заметила часы — полностью стальные, не имеющие привычного кожаного ремешка. На круглом циферблате, практически в самом центре, где бегают три стрелки, оказалось маленькое окошечко с цифрами — 02.11.17 .— В современном мире можно найти много удобных модернизированных вещей, — сказал Енох, заметив взгляд девушки. — Механизм самостоятельно сменяет цифры даты, когда проходят сутки, месяц и год. Таким образом я слежу за ходом времени в мире вне петли, чтобы совсем не затеряться в одном дне.— И все в доме так делают?— Нет, не все. — Молодой человек замолчал, словно обдумывая, стоит ли говорить на такую щекотливую для обитателей петель тему, и всё же продолжил. — Ты же понимаешь, что про жизнь во внешнем мире нельзя много говорить? Каждый, кто попадает во временную петлю, теряет возможность жить нормальной человеческой жизнью. Такие люди уже никогда не смогут закончить колледж, завести семью, состариться и спокойно умереть. Они вынуждены будут проживать один и тот же день снова и снова, сбиваясь со счёта и не замечая, как проходят десятилетия. Любое упоминание внешнего мира давит на больное, и соблазн вырваться из этого замкнутого круга становится слишком велик... Рисса искоса смотрела на Еноха, пытаясь прочесть по его вновь заледеневшему взгляду чувства, которые его переполняли. Она не заставляла юношу так глубоко копнуть в его размышлениях, но всё равно чувствовала себя виноватой в том, что начавший открываться Енох вновь стал той тенью, которая бродит по дому вечных детей и гремит в одиночестве стеклом по ночам. И всё же она решила предпринять попытку хоть немного исправить положение каким-то подбадривающим замечанием.— Нельзя не отметить, что вечность в петле скрашивается общением с теми, кто тоже в ней находится.— К этим неменяющимся людям привыкаешь с годами, и их становится тяжело видеть рядом, — Енох вдруг весь вскинулся, с отчаянием взглянув в глаза Риссы. — Если бы ты только знала, как мне хочется жить вне петли! Пусть даже три дня, после которых смерть всё же настигнет, но это будут свободные дни! Девушка широко распахнула глаза, не прерывая зрительного контакта с Енохом; тот тоже не отводил взгляд, в котором читалось больше эмоций, чем можно было озвучить. Всегда такой сдержанный и язвительный юноша вдруг показался ей таким же человечным, что и она, и миллионы таких же людей. Но всё же он был слишком особенным, слишком отличался от многих, кого ей приходилось знать.

Кончившаяся было противная морось ударила с новой силой. Хмурое небо очень подходило внутреннему состоянию Риссы: она металась между желанием как-то утешить Еноха, если это вообще было возможно, и непреодолимой тягой разрыдаться самой. Она прекрасно, прекрасно понимала, каково было ему. Все обитатели петель понимали. Енох медленно протянул руку к своей шее и стянул широкий клетчатый шарф, концы которого уходили под ворот куртки. Он немного наклонился, приближаясь к Риссе, и уже через пару мгновений девушка была бережно укутана в нагретую чужим телом вещь.— Ты совсем продрогла, — тихо объяснил Енох, отворачиваясь. — Тебя ведь предупреждали, что здесь будет холодно. Рисса не обратила внимание на то, что крупно дрожала — от холода, волнения или ещё от чего-то непонятного. Также, как она не заметила момента, когда они с Енохом остановились посреди пустого тротуара.— Надо... — Енох резко развернулся к зданию, возле которого они стояли. — Надо зайти в ещё одно место.

Девушка прочитала большую вывеску над дверьми магазина, по контуру букв которой змеилась тонкая гирлянда лампочек. Товары для животных? В тёплом помещении было тихо; пахло кормовой смесью и резиновыми игрушками. Енох уверенно подошёл к пожилой леди за кассой, которая, к удивлению Риссы, в приятельском жесте пожала ему руку. Девушка вежливо поздоровалась с улыбчивой продавщицей и прошла вглубь магазинчика, решив не стоять у них над душой. Вдоль стен на многоярусных полках блестели пустые аквариумы всевозможных форм и размеров. Рисса внимательно разглядывала каждый, всматриваясь в своё искажённое отражение, читала характеристики, встречая много непонятных слов, и переходила к следующему. Однако вскоре её привлёк шум в дальнем конце помещения, который показался ей интереснее стеклянных резервуаров. Пройдя между стендов с собачьими намордниками, она вышла к отделу для грызунов. Рядом с кормами и декором для клеток находились непосредственно сами клетки, внутри которых, фырча и посапывая, копошились животные. В одной — маленькие пёстрые джунгарики бегали в тёмно-фиолетовом методично поскрипывающем колесе, в соседней — персиково-рыжие хомячки более крупного вида набивали щёки орехами. Зверьки показались Риссе милыми, но не более — она была в курсе их славы животных, созданных для того, чтобы познакомить детей со смертью. Пушистые шиншиллы, свернувшись клубочками, спали в импровизированных декоративных домиках. Девушка едва не прошла ещё одну клетку, стоящую поодаль от остальных. В ней было не так оживлённо, как в других, и почти отсутствовал всякий шум, а потому Риссе сначала показалось, что клетка пуста.

Рисса присела на корточки, лицом к лицу оказавшись с небольшой снежно-белой мышью. Зверёк, сверкая бледными красными глазами, встал на задние лапки, передними зацепившись за тонкие прутья. Девушка рассматривала наверняка мягкую белую шерсть, подёргивающиеся нежные ушки и часто вздымающиеся бока. Рисса аккуратно, боясь спугнуть животное, дотронулась кончиком отогретого пальца до розовой лапки с тонкими когтистыми пальчиками. Мышь ткнулась маленьким носом в руку девушки, замерев, и Рисса от напряжения задержала дыхание. Она никогда не имела неприязни к мышам и крысам, потому что ещё во времена её детства в поместье никогда не было с ними проблем: кухня, чердак и подвал ни разу на её памяти не подвергались набегам грызунов, поэтому у девушки не было заложенного страха или отвращения. А в последнее время она их даже полюбила. За кассой уже давно не было слышно тихих голосов, и потому Рисса решила оставить животное в покое и проверить, не ушёл ли часом Енох, пока она бродила по магазину. Встав и сделав шаг назад, она удостоверилась в том, что Енох её не бросил, так как спиной она упёрлась во что-то, что приятно пахло хорошо знакомой смесью запахов: трав, формалина, немного кофе и чего-то такого, что не походило ни на что, что ей приходилось чувствовать. Закрывая глаза, ей представлялось что-то очень горячее, бархатное, переливчатое — личный запах Еноха был слишком нежным и не вязался ни с чем: ни с удушливым формалином, ни с теплом, которое Еноху не было свойственно ни в каком проявлении в принципе. Никакого терпкого — сугубо мужского — мускуса, но у Риссы и не получалось спроецировать такой аромат на нём, иначе Енох уже не был бы холерико-меланхоличным молодым человеком, стоящим за её спиной и дышащим ей в макушку.— Миссис Блютейт очень словоохотлива, любит долго беседовать на отвлечённые темы, — наконец сказал Енох, наклоняясь к плечу Риссы. — Никогда не любил альбиносов. У них жуткие глаза, — он отошёл от девушки, слабо потянув её за рукав. — Пора возвращаться.*** Риссе казалось, что за час пребывания в городе они с Енохом разговаривали больше, чем за всё время её проживания в петле. Обратный путь проходил по большей части в молчании, но оно совсем не нервировало, а скорее давало возможность отдохнуть от генерирования фраз и было вполне уютным. Людей на улицах попрежнему было не так много, что окончательно расслабляло. Рисса бездумно рассматривала редких прохожих, ни на ком не задерживая взгляда, пока не обратила внимание на компанию людей, расположившихся практически у входа в Сент-Джеймсский парк, и привлекли они её только тем, что Енох буквально не отводил от них глаз. У Риссы было время хорошо рассмотреть каждого из этой компании. Пять юношей возрастом, возможно, чуть постарше, чем дали бы самой Риссе и Еноху люди, не знающие их настоящего года рождения. Их одежда не выглядела вызывающе: к примеру, армейские берцы были даже у самой девушки, драным джинсам можно было удивиться лишь из-за того, что носить их в такую погоду — дурость, клёпаные косухи с нашивками тоже не выглядели эксцентрично. Возможно, дело было в странных залаченных причёсках некоторых из них — в противовес им двое из компании были коротко побриты, — но навряд ли Енох бы этому удивился. В целом выглядели они похоже, что могло означать их причастность к единому течению. Рисса не особо отслеживала появление новых тенденций среди молодёжи, но некоторые представления она имела, а потому решила, что они либо поклонники андеграунда, либо панки, либо неонацисты. Но всё это уже давно перестало быть чем-то из ряда вон выходящим, поэтому ей оставалось только гадать, чем же эти люди зацепили Еноха, либо же спросить у него лично. Пройдя эту неоднозначную компанию, обратив внимание даже на их речь — к слову, разговаривали молодые люди негромко, иногда также негромко смеясь, — и попав на территорию парка, Рисса всё же начала разговор.— Ты видел тех людей у ворот?— Ты открыто следила за моим взглядом, поэтому ты итак знаешь, что видел, разве нет? — Спокойно спросил Енох, однако его глаза выдавали, что он вовсе не был расслаблен.— Пока я добиралась из Франции, мне пришлось повстречать много разных людей, которые казались мне какой-то дикостью, но в то же время являлись совершенно привычными для современного общества, — осторожно начала Рисса. — Но, возможно, дело не в этом? Юноша молчал, словно думал, стоит ли обсуждать это.— Они действительно не выглядели необычно, — подтвердил Енох. — Я тоже много что повидал, и поверь, меня теперь сложно удивить.— Но ты не отрицаешь, что обратил на них внимание! Значит, ты видел что-то, чего я не заметила, верно?— Неужели тебе так важно это знать? — Вздохнул Енох.— Важно! — Выпалила Рисса. — Вернее, я не буду тебя заставлять рассказывать против твоей воли, но да, мне интересно.— Зачем ты создаёшь иллюзию свободного выбора для меня, если уверена, что я всё равно расскажу?— Потому что я просто знаю, и всё тут, — ответила девушка, закатывая глаза. — И ты знаешь. Поэтому не рушь мои планы, пожалуйста. Эта короткая перепалка и попытки Риссы настоять на своём рассмешили Еноха. Однако её эмоции, не сдерживаемые какими-то её личными убеждениями, выглядели искренно, поэтому он решил не спорить дальше.— Шевроны. И понимай как хочешь. Рисса нахмурилась, снова прокручивая в голове недавние образы. Действительно, на куртках этих ребят было много разных нашивок, некоторые из которых она, очевидно, перепутала с шевронами.— И что нам это даёт? Возможно, это просто учащиеся какого-то военного училища.— Ты вообще смотрела на них? Им бы не позволили отращивать такие длинные волосы. Да и не походят они на солдат, — Енох презрительно фыркнул. Девушка оглядела своего спутника и ухмыльнулась.— По тебе тоже я бы не сразу сказала, — Рисса встретилась с удивлённым взглядом и продолжила. — Ладно, это действительно было глупо с моей стороны — на фирменной куртке не могут совмещаться отличительные училищные знаки и простые декоративные. Выходит, если они не получили их — то преобрели либо в антикварном магазине, либо в клубе по интересам. Или же проще — на каком-нибудь тематическом форуме, через Интернет.— Блестяще, — саркастично протянул Енох. — И что дальше?— Пожалуй, подумаю над этим, когда ты покажешь мне свои. Енох вздохнул и посмотрел на свинцовые облака, грозившие снова начать заливать город. Люди торопливо покидали парк, натягивая капюшоны до подбородка, стремясь защититься от хлёсткого ветра.— Как ты узнала? — Наконец, спокойно спросил он.

— Во-первых, ты только что сам сказал мне об этом, — Рисса глумливо улыбнулась ещё одному недовольному вздоху Еноха. — Ну а во-вторых, просто связала между собой всё, что знала.— Может, расскажешь поподробнее? — Без видимого интереса предложил юноша, забывая о волнительно поджатых губах. Всё же, ему было любопытно, на что опиралась логика Риссы.

— А ты? Расскажешь?— Потом как-нибудь, — отмахнулся Енох.— Ну ладно, лётчик-вертолётчик. Для начала, меня заинтересовала твоя куртка. Такие я лично застала — невероятное изобретение в период Первой мировой: толстая кожа снаружи и меховая обделка внутри не давали пилотам замёрзнуть в кабинах, где температура падала до минус пятидесяти. Не думаю, что в то время их можно было свободно преобрести — значит, выдали в части.

Енох скептически посмотрел на девушку.— Почему ты не предполагаешь, что я купил её недавно? Например, незадолго до твоего приезда.— Абсолютно не допускаю этого, — отрезала Рисса. — Куртка подлинная. Я сначала сомневалась, потому что не видела характерных потёртостей или выцветания. Она в отличном состоянии, стиранная, но чуть-чуть прожжена около воротника. При таком хорошем отношении к вещи трудно представить, что на неё, скажем так, в бытовых условиях нечаянно упал паяльник, правда?— Был несчастный случай, — подтвердил Енох.— К тому же, натуральные материалы сейчас стоят больших денег. Я не знаю, откуда их берёт мисс Перегрин, но на такие расходы она точно не потратилась бы.— Тогда – подарили. Девушка усмехнулась.— Кто? Что-то мне не казалось, что ты водишься с людьми вне петли. Тем более с такими состоятельными, что те способны дарить столь дорогие подарки. А главное — не нужные. В петле мисс Перегрин вечное лето, а ради коротких зимних вылазок не обязательно так рядиться.

— Допустим, — сдался Енох. — Шевроны.— Легко. Когда ты поднял руки, чтобы надеть на меня шарф, я заметила нитку и ещё несколько отверстий, проделанных иглой, в районе предплечья. Значит, там что-то было пришито — что-то не очень большое и, судя по расположению стежков, квадратное, закруглённое сверху и снизу. Вполне возможно, что там находилась эмблема эскадрильи или хотя бы твоё имя — типично для военных. А ещё ты как-то упоминал свой возраст — за сто двадцать, верно? Сложив всё это, я сделала вывод, что ты — британский лётчик Первой мировой. А вот чем тебе не угодили ребята у ворот — я не знаю. Рисса давно не ощущала такой гордости за свой ум. Она всегда была наблюдательной, особенно к тем, кто как-либо её интересовал. И её широкий кругозор вкупе с отличной памятью всегда помогали ей заинтересовать других. Девушка не часто ошибалась, потому и в этот раз чувствовала свою правоту.— Неплохо, — задумчиво протянул Енох. — Я даже не предполагал, что ты так внимательна к деталям. Только вот вывод ты сделала неверный. Разомлевшая было от похвалы Рисса разочарованно оглянулась на своего спутника.— Но в чём я просчиталась? Всё было предельно просто!— Давай я лучше скажу, в чём ты была права: на подлинной куртке действительно был пришит шеврон, причём — два и в разное время. Девушка стыдливо спрятала глаза за длинной чёлкой.— Чёрт возьми, я была так далека! Енох безразлично пожал плечами.— Если тебе станет легче, то я впечатлён. Тут дело даже не в том, правильно ли ты истолковала всё увиденное или не правильно, а в том, что ты вообще заметила и связала все эти факты.— Но что, в конце концов, тебя привлекло в нашивках тех ребят? — Отчаянно переспросила Рисса, чувствуя тепло внутри от того, что Енох, несмотря на её полное фиаско как детектива, всё же не считал её бестолковой.— Сам факт того, что эти несмышлёныши их носят, — ядовито ответил юноша. — Я не могу принять то, что сейчас кто угодно может носить отличительные знаки элитных войск, за которые в своё время умирали такие же молодые парни, как они сами. Тем более мне не понять, как они с гордостью носят на груди фашистскую ?Мёртвую голову?*. Потому я и заметил их. Ты не знаешь, почему носить фашистскую символику сейчас так модно? Или почему сейчас модно быть толерантным и оправдывать этот гитлерюгенд? Они не ведают, что творят. И я очень разочарован тому, что в современном мире многие культурные и социальные ценности теряют свою значимость. Рисса задумчиво смотрела под ноги. Небесные слёзы размыли дороги и стеклись в совсем не поэтичные грязные лужи. В одну из таких Енох едва не вступил: девушка успела взять его под руку и немного потянула на себя, давая возможность обойти ловушку для невнимательных и погружённых в свои мысли людей. Енох покосился на бледное девичье запястье под своим боком, но ничего не сказал. Совсем близко показалось нужное дерево, и пара свернула с давно не чищенной тропинки.— Если хочешь, я как-нибудь подкорректирую и дополню твою версию.— Хочу. Идти по гниющим листьям было противно — Риссе всегда было жаль их топтать. Такие обычные на первый взгляд явления — как, например, смена времён года, — никогда не казались для неё чем-то заурядным. Приспособленность и гибкость всего живого на Земле само по себе было одним из тех чудес, которые уже перестали поражать воображение подавляющей части людского населения. Человек, высшее существо, оттого и считает себя высшим: наука давно смогла всё объяснить. А уставшие, живущие в ритме больших и малых городов homo sapiens продолжают верить и ждать эфемерных чудес, даже не пробуя просто оглядеться вокруг. Енох мягко освободился от ладони Риссы.— Перчатки бы хоть носила, — он покосился на тонкие покрасневшие пальцы. — Вроде всегда тёплая, а мёрзнешь первой. Ледяной Енох, в свою очередь, не мёрз никогда. Портал — вход в петлю — напоминал короткий тёмный коридор. Какая-то пара шагов разделяла два совершенно разных, но всё же похожих мира. И, возможно, это расстояние меняло людей. Дети уже ждали своих героев на небольшой поляне перед крепким деревом; мисс Перегрин удостоверилась, что пребывание вне петли никак не отразилось на путешественниках во времени. Рисса оглянулась на своего спутника, всё ещё легко улыбаясь, но Енох хмуро смотрел себе под ноги, на ходу расстёгивая куртку свободной рукой.

*** Енох, недолго повозившись на кухне, закрылся в своей комнате, спустившись за весь вечер только трижды. Сначала на правах дежурного помог Риссе с обедом, своим тяжёлым молчанием вогнав её в противное тревожное состояние. Примерно также проходила подготовка к ужину, лишь с одним отличием: в непроницаемом взгляде стало проглядываться усталое раздражение. В последний раз юноша показался перед самым перезапуском петли, хрипя от сдерживаемой ярости и выглядя болезненно-бледным. В слегка кровоточащих ладонях он сжимал мелкие мокрые осколки — всё, что осталось от повредившейся мензурки, наполненной то ли спиртом, то ли раствором формалина, и чем-то, что раньше принадлежало кому-то живому, но теперь было безнадёжно испорчено, раздавлено и отправлено в тщательно замотанный чёрный пакет, а дальше — прямиком в мусорное ведро. Рисса проводила пакет взглядом, искренне не желая знать, что в нём находилось, и так же искренне волнуясь за состояние кожи рук Еноха. Ей хотелось думать, что по его ладоням стекает именно спирт, так как единственный дискомфорт, который он мог вызвать — это вполне терпимая жгучая боль. Чего не скажешь о разведённом формалине: Еноху повезёт, если он получит хотя бы не слишком тяжёлые ожоги. Девушка хотела подняться в его комнату, удостовериться, что всё хорошо или же, наоборот, плохо, помочь ему всем, чем только сможет, но... Он снова затих за дверью. Очевидно, что он не стал бы рисковать здоровьем только из-за нежелания показаться слабым. Или стал? Нет, не стал бы. Енох, бесспорно, всегда старается обходиться без помощи извне, но его самостоятельность не граничила с нездоровой идеей удержать свой несломимый образ. Юноша слишком расчётлив, он знает, где не стыдно ослабить позиции, где можно проявить слабину. Совсем чуть-чуть. При этом оставаясь в чужих глазах всё таким же — отстранённым, внушающим уважение и излучающим обманчивое спокойствие... Выглядя совсем не тем Енохом, который свободно рассуждал о дожде и белых мышах, но зато тем человеком, который был ей хорошо знаком, в то же время не раскрывая о себе никакой информации. И правда, зачем что-то узнавать о нём? Ведь для комфортного сосуществования достаточно было знать, что этот юноша обитает над её собственной комнатой и предпочитает завтракать в тишине своего убежища. Однако, час, проведённый с ним наедине, заставил Риссу окончательно убедиться, что Енох не всегда и не со всеми бывает холоден. Девушке отчего-то отчаянно хотелось верить в то, что она чем-то особенна, что Енох выделил её. И, пожалуй, это странное желание и было своего рода слепой человеческой верой в чудеса. Забытый мягкий шарф, аккуратно сложенный на прикроватной тумбочке вечером, ночью оказался в кровати Риссы. Девушка, полусидя в постели, зарылась носом в приятную плотную ткань, напоминающую шерстяной плед, но всё же не имеющую характерного шерстяного запаха. Возможно, он всё же был, но Рисса не обратила на него внимание: она вдыхала привычную смесь несмешиваемых запахов, среди которых более всех выделялся тот самый, ассоциирующийся с шёлком. Сконцентрированный на ткани, он заставлял снова и снова делать до головокружения медленные глубокие вдохи. Хорошо и приятно. Наверху было тихо, не стучали маленькими ножками живые куклы. Мягкий лунный свет, приглушённый тяжёлыми шторами, падал сквозь щель между ними на сложенные на груди руки девушки, на бережно поглаживающие клетчатую ткань кончики пальцев. Рисса делала это бездумно, давно прикрыв глаза. Она не понимала, почему чей-то запах действует на её разум настолько отупляюще, но не хотела об этом думать, не сейчас... Движения пальцев со временем замедлялись, пока в какой-то момент не остановились. Мягко улыбающаяся девушка, прижав шарф к мерно бьющемуся сердцу, спала.