Глава 7, или Сложности (1/1)

— Тише, Эмма, — подоспевший Гораций, проверив, никто ли не пришёл на дикий крик девушки кроме него, прикрыл дверь в комнату Риссы. — Успокойся. Она очнётся через пару минут. Девушка склонилась над Риссой, убрав с её глаз серебристые пряди длиннющей чёлки.— Почему её глаза открыты? — Эмма поборола острое желание отвернуться. Глаза неподвижной девушки были широко распахнуты, зрачки закатились. Из внешних уголков её глаз скатились прозрачные слёзы, прочертили блестящие дорожки, пробежали по вискам, впитались в наволочку подушки.— Я не врач, — отозвался Гораций грубовато. — Такое бывает. Некоторые люди вовсе спят с открытыми глазами. Девушка закрыла лицо ладонями, садясь на колени перед кроватью Риссы.— Это моя вина. Надо было сразу рассказать мисс Перегрин, что эта скотина её изводит, а не потакать душевной доброте Риссы.— Нет, не надо. Это было необходимо, поверь мне, — Гораций погладил подрагивающие девичьи плечи. — В любом случае, скоро это всё закончится.— Эмма? — Неуверенно прошептала Рисса, моргнув.— Как ты себя чувствуешь?! — Громче, чем стоило, спросила девушка, спешно вытирая с щёк мокрые дорожки.— На удивление лучше, — более внятно ответила Рисса, приподнимаясь на кровати. — Сколько времени?— Я принесла тебе завтрак после того, как мисс Перегрин по его окончании отпустила меня, значит, сейчас около пяти минут одиннадцатого.— О, — протянула Рисса, разглядывая тарелку каши. — Когда я последний раз смотрела на часы, было почти десять. А потом — темнота...— Да, ты потеряла сознание. Совсем ненадолго, — Гораций подал небольшую тарелку девушке, правильно расценив её взгляд. За несколько минут Рисса почти наполовину опустошила миску, мгновенно почувствовав прилив сил и вместе с этим тошноту. Организм, за несколько суток отвыкший от пищи, тяжело принял даже такую маленькую порцию. Друзья допытывались, как Рисса себя чувствует, что у неё болит и что она хочет. Девушка честно отвечала, что лучше, чем было, и изъявила желание дойти до душевой. Эмма хотела было сопроводить Риссу, но девушка отказалась, утверждая, что справится со всем сама. Конечно же, не всё было так просто, как Рисса предполагала, и она дважды навернулась на скользком кафеле, до крови прикусив губу и умудрившись рассечь непонятно обо что себе руку на внутренней стороне от середины лучевой кости до локтя. После второго падения девушка едва не словила очередной обморок и даже испугалась, что уже не сможет встать, но, к счастью, всё обошлось. Кое-как преодолев расстояние от душевой до своей комнаты, Рисса устало присела на кровать, встречаясь взглядом с оставшейся в комнате Эммой. Девушка хмурила светлые брови, нервно стуча ногтями по подоконнику, на который прислонилась спиной.— Прости, но я не могу это так оставить, — начала она уверенно. — Твоё упорство, конечно, достойно уважения, но едва не довело тебя до могилы. Второй раз я не позволю тебе это повторить, и поэтому, хочешь ты того или нет, но я пойду и обо всём доложу мисс Перегрин, а потом выскажу Еноху всё, что я о нём думаю. Он ещё придёт к тебе извиняться, вот увидишь.— Не надо! — Попросила Рисса. — Лучше уж я сама до него дойду.— Да ты же не дойдёшь! — Уверяла Эмма. — Ты слишком слаба, и мне бы не хотелось, чтобы ты нервничала. Рисса не успела протянуть протестующее ?нет?, как в комнату заглянул Гораций, протирая тряпочкой линзу своего монокля.

— Ты не сделаешь этого, Эмма, — заверил он. — И тебя уже заждалась мисс Перегрин. Девушка растерянно оглянулась на Риссу.— Но... как же так?— С ней всё будет в порядке, — убеждающим тоном произнёс Гораций. — А вот у тебя будут проблемы, если ты не спустишься вниз. Эмма поторопилась выполнить просьбу, унеся заодно ненужную посуду и пожелав Риссе скорейшего выздоровления. Гораций задержался на минутку.— Просто делай то, что посчитаешь нужным, и это будет самым правильным твоим решением, — загадочно напутствовал он и скрылся за дверью.***— Господи, дай мне сил, — простонала Рисса, сев на широкую ступень. До третьего этажа оставалось целых девять ступеней — ровно столько же, сколько девушка уже преодолела, а потом ещё семь средних шагов до комнаты Еноха, и она уже не была уверена, что сможет добраться до неё. За время короткого пути от комнаты Риссы до середины лестницы ей резко стало хуже, чем было, и она хотела было вернуться к себе, но осознала, что действительно прошла уже целую половину пути, и теперь вопрос ставился ребром. Рисса для себя определила это решение, как испытание самой себе и своей сущности в частности.

Половина — это так много и так мало! Она могла вернуться умирать в свою постель, а могла переступить через свою слабость и девять ступеней, решив проблему с одним полуночником. Возможно, раз и навсегда. Рисса оглянулась, рассматривая освещённую лампами арку, ведущую в коридор мальчишеских спален, будто сияющую ангельским светом. Да, точно, раз и навсегда. На возвращение в стоячее положение тело отреагировало бурно, суставы жалобно скрипнули, перед глазами заплясали разноцветные мушки.— Как столетняя старуха, ну, — девушка нашла в себе силы закатить глаза от ненависти к своему беспомощному телу. Хотя по сути это определение не сильно отличалось от действительности. Подъём был медленным и тяжёлым, Рисса добралась едва ли не ползком, держась за стенки и любые поверхности, способные выдержать её вес. Когда девушка оказалась у двери Еноха, у неё появилась одышка, но она гордилась своим маленьким подвигом. Рисса сжала слабую руку в кулак и для приличия постучала в тёмную дверь, два раза из четырёх промахнувшись и попав по косяку и стене. По деревянной лакированной поверхности будто кто-то прошёлся широким лезвием, вызывая омерзительный скрежет, отозвавшийся резкой вспышкой боли в висках девушки, а затем последовали приглушённые ругательства и грубое:— Кто? Девушка схватилась за дверной косяк, выдавив вопросительно-хриплое:— Енох?.. Дверь открылась буквально через пару мгновений, и на пороге комнаты показался привычно раздражённый юноша — хотя бы он никогда не изменял самому себе в своём постоянном состоянии. Оглядев свою гостью, он довольно комично вытаращил глаза, выдавив растерянное:— Что? Пока Рисса переводила дыхание, Енох вернул себе своё обычное скучающе-недовольное выражение лица.— Енох, — выдохнула она. — Я понимаю, что я тебе не нравлюсь, хотя и не могу понять, за что. Я вижу твою ненависть и знаю, что ты не любишь, когда тебя вынуждают что-либо делать, конечно, — девушка сама не разбирала своего лепета, ругая себя, что не подготовила какую-никакую речь заранее, теперь понятия не имея, что говорить. — Если ты очень хочешь избавиться от моего соседства или от меня в целом — то мы могли бы это как-нибудь решить, я уверена, но не надо так меня изводить. Я не сплю уже четыре ночи и чувствую себя действительно плохо. Девушка хотела сказать что-то ещё, но на большее её уже не хватило. Она приложила руку к виску, в котором оглушающе-громко стучала кровь.

— И чего ты от меня хочешь? — Прошипел Енох, непонятно от чего, но достаточно ожидаемо рассердившись. — Чтобы я перестал проводить опыты? Развивать свой дар? А, может, мне самому съехать из собственной комнаты?— Нет, просто...— Не просто! — Юноша повысил голос, оскалившись. — Эмма столько раз ко мне подходила просить за тебя, что мне опротивел её голос. И, между прочим, просьбу я исполнил. Я и так большую часть того, что раньше делал ночью, когда меня никто не отвлекает, теперь в ускоренном темпе выполняю днём! А если тебя опять что-то не устраивает — живи у Эммы!— Пожалуйста, — прошептала Рисса, но Енох уже захлопнул дверь с невыносимо-резким звуком. Сердце колотилось быстро-быстро, гулко стуча. В голове словно взорвался ряд фейерверков — яркая болевая вспышка и последовавшие за ней цветные круги встали перед глазами шевелящимся полотном, которое никак не сходило. Едва зрение прорезалось, предметы снова поблекли и поплыли; навернувшиеся слёзы застилали взгляд. Ноги словно стали ватными, совсем не держа Риссу, и она бессильно опустилась на колени, спиной почувствовав холод стены и шершавую поверхность обоев.— Пожалуйста, — снова повторила она, склоняя голову и начиная падать в непроглядную тьму. Дверь приоткрылась.***— Так, — единственное, что смог сказать Енох, скинув оцепенение и присев перед Риссой. — Эй, ты ещё тут? — Не получив ответа, юноша приподнял её лицо. — Это не очень хорошо. Енох не паниковал, ведь потеря сознания для него, успешного воскресителя и знатока медицинских тонкостей, проблемой не являлось, но время не тянул. Он похлопал девушку по щекам, вновь не получив никакой реакции, и добавил:— Это плохо. Оглядевшись и практически не думая, он втащил Риссу в свою комнату, не усложняя себе жизнь более бережным способом — например, попробовав взять её на руки. Енох скинул девушку на свою постель, расправив одной рукой клетчатый плед и мимолётом подумав, что весит она явно больше малышки Клэр или девушки-что-легче-воздуха.— Неужели, нашатырь тебя не берёт? — Уже с толикой волнения в голосе спросил он, помахивая смоченной в спирте ваткой перед лицом девушки, чтобы, до кучи, не обжечь ей лёгкие, и перевёл дыхание, когда ресницы Риссы затрепетали, а глаза приоткрылись.— Енох? — Слабым голосом спросила она, слепо озираясь, но видя только тёмные размытые картинки.— Лежать, — строго велел юноша, надавливая на плечи девушки. Его голос был приглушён, в ушах звенело. — Не планируешь пока что падать в обмороки? Ты нужна мне в сознании. Девушка растерянно протянула ?нет?, устало выдыхая и прикрывая глаза.— Не смей засыпать, — довольно грубо приказал Енох, несильно похлопав Риссу по щекам. — Что ты чувствуешь? Что болит?— Голова, — простонала девушка, приложив ладони к лицу. — Я не вижу тебя. Темно.— Пройдёт, — небрежно отозвался Енох с другого конца комнаты, возвращаясь к постели с какими-то пузырьками и остановив взгляд на алеющей на фоне синей паутины вен под полупрозрачной кожей царапине. — Где порезалась?— В ванной упала, — неразборчиво буркнула Рисса, приоткрыв глаза в удивлении, когда почувствовала прикосновение к своей руке. Картинка перед глазами стала чётче, но усталость, казалось, накатывала волнами.— М-м, когда упала? — Спросил Енох, уверенно сжимая покрывающуюся мурашками от холода его ладоней руку.— Недавно, — неопределённо ответила она, не понимая, откуда у юноши взялся такой интерес.— Недавно — это когда? — Снова спросил он.— Час назад, наверное, — неуверенно произнесла девушка, зашипев, когда Енох провёл по порезу невесть когда повившейся у него в руках ваткой, смоченной в спирте.— Наверное — это не ответ, — отрезал Енох, со странным удовольствием наблюдая, как морщится Рисса от боли.— Точно, — исправилась она, борясь с желанием оторвать взгляд от лица юноши и закрыть уставшие глаза, отдаваясь такой нужной и манящей темноте, желанной и необходимой для этого уставшего тела.— Так наверное или точно?— Боже, откуда мне знать?! — Рисса почти что села, с некоторым возмущением разглядывая Еноха.— Вижу, тебе полегчало? — Едко поинтересовался он. — Открой рот.— Что?..— Да, вот так, — он поднёс к её губам маленький прозрачный пузырёк с зеленовато-бурой жидкостью, на вкус оказавшейся до ужаса горькой, обжигающей нёбо и отдающей цветами. — Глотай давай, а не смакуй, ничего приятного в этом ты, по идее, найти не должна, хотя, кто тебя знает, — Рисса закашлялась, на глаза навернулись слёзы. — Не беспокойся, это обыкновенная настойка трав на спирту. Должна немного нормализовать верхнее давление и обезболить. Ну, может, ещё расслабить — это смотря у кого какие отношения с алкоголем. Ты сама-то пробовала хоть раз что-то по градусу выше кефира?— Представь себе, да, — язвительно прошипела Рисса, почему-то оскорбившись. Енох разговаривал с ней, как с пятилетней, и это задевало её. Словно он ни во что её не ставит, тогда как Риссе хотелось быть с ним на равных. — За сто с лишним лет жизни я многое успела попробовать.— Разговорами можно держать человека в сознании, — вдруг тихо сказал Енох, отвернувшись к полкам с разными сосудами и колбочками. Рисса прислушалась к своим ощущениям, с удивлением обнаружив, что уже вполне себе осмысленно и самостоятельно сидит на кровати, опираясь на свои чуть дрожащие руки.— Оу.— Руку дай, — Енох присел перед кроватью, рассматривая лежащую на краю конечность. — Несильной болью, кстати, тоже можно.— Что можно? — Не поняла девушка.— Держать человека в сознании, конечно же, — закатив глаза, пояснил юноша. — Не изматывающей, из-за которой человек может отключиться, не желая её чувствовать, а слабой, но достаточно ощутимой. Чтобы мозг работал, размышляя, что не так и как убрать источник боли. Девушка простонала, рефлекторно отдёрнув руку.— Это ты сейчас заставляешь мои мозги работать?— Это я сейчас обрабатываю твой порез мазью, над которой потрудились тебе подобные.

Девушка выразительно приподняла бровь. Енох раздражённо вздохнул.— У меня достаточно много разнообразных мазей со змеиным ядом.— Что?! — Воскликнула Рисса.— Шучу, — Енох поднял свободную ладонь в капитулирующем жесте. — Нельзя использовать змеиный яд при порезах или ранах, — едко протянул он, наблюдая, как скривилась девушка. — Ну, ладно. Не так уж и достаточно у меня таких мазей.— Енох! — Обижено-возмущённо протянула Рисса.— Сто двадцать второй год как Енох. На удивление, юноша не чувствовал злости или раздражения, сколько она находилась в сознании. Ну, может быть, чуть-чуть.

— Приподними локоть. Теперь запястье.— Зачем так заматывать? Я настолько тяжёлый случай, что ты уже готовишь меня к погребению в лучших традициях Древнего Египта?— Не остри, всё равно тупо получается, — лениво отозвался Енох, продолжая накладывать новые и новые слои марли на руку девушки. Рисса закатила глаза, изо всех сил закусывая щёки, чтобы не улыбнуться.— Кто бы говорил, — пробубнила девушка. Енох уставился на её перебинтованную руку, зависнув. Рисса не спешила выводить его из транса, согнувшись и рассматривая дальний угол комнаты, в котором, как ей показалось, она уловила движение.— Ты ещё с нами? Или опять вырубаешься? — Внезапно спросил юноша, поднимаясь с пола, потягиваясь и с удовольствием выгибая спину, затёкшую от неудобного положения.— С вами, с вами. Сам виснешь, — заметила Рисса.— Я думал.— Было бы чем. Енох усмехнулся её попыткам подтрунивая, не понимая, почему позволяет ей это. Почему не поставил на место одним цепким взглядом, едким словом? Почему ни разу не оскорбил и зачем столько внимания уделил пустячному порезу, который было достаточно просто обработать перекисью? Он рассматривал её, надеясь найти ответ на эти вопросы в ней самой. Конечно же, он не считал её вульгарной и безвкусной. Скорее, это было адресовано её одежде, хотя даже она на самом деле не сильно-то и волновала его. Он сам вместе с Джейком изредка наведывался в настоящее, затариваясь множеством вещей, начиная от современных удобных мензурок и хирургических инструментов и заканчивая той же одеждой. Узкие штаны он уже давно перестал считать чем-то неприличным, сам отдавая предпочтение зауженным вещам, — не всю же жизнь носить штаны покроя времён Второй мировой! — но всё равно неизменно любил свободные свитера. Так что юноша признавал, что наговорил лишнего сгоряча. Более того, его устраивала её чёлка — он уже не представлял девушку без этих длиннющих серебристых прядей, вечно болтающихся перед блестящими глазами. И, если быть максимально честным, Енох даже находил её довольно-таки привлекательной. Она была стройная, местами, может быть, даже тощая, но это не было серьёзным недугом. У неё был приятный голос, — наверное, альт, — странно звенящий, но от этого становящийся даже более необычным, и она красиво улыбалась. Всегда поддерживала добрую улыбку при общении с детьми, вежливую и немного смущённую — когда разговаривала с мисс Перегрин. Широкую, когда Эмма с Джейком рассказывали ей какие-то забавные истории из прошлого, и очень странную, когда беседовала с Горацием. Так улыбаются сёстры своим младшим братьям — будто в растянутых губах и приподнятых уголках рта можно было прочитать и волнение, и ответственность, и любовь. Так что можно было предположить, что у Риссы с Горацием именно такого рода отношения. И вот чудеса — Енох мог в красках описать, как она улыбается любому человеку в доме, кроме него самого. Потому что он никогда не видел, как она по-настоящему улыбается именно ему. Первый раз — когда она только вышла из петли и рассматривала каждого человека, ни на ком не останавливая взгляд дольше, чем на пару секунд. Та улыбка была вежливо-приветственной. Второй раз — за столом, когда он сухо представился и в двух словах описал свою странность — ?воскрешаю мёртвых?. Тогда эти его ?два слова? остальные дети превратили в целый подробный рассказ, который девушка слушала с искренним восхищением. Она смущалась его взгляда, но после этого рассказа посмотрела прямо в глаза и улыбнулась. Пожалуй, это можно было описать как вежливо-заинтересованная улыбка. В третий раз — на кухне, когда она помогла ему перенести банки. Это был странный порыв её души, хоть и вполне искренний. Та её улыбка была особенно сложной, и описать её можно было как вежливо-услужливо-осторожная, будто она не была уверена, какая реакция последует за юношей после неё. И везде, везде сквозила эта гадкая вежливость, чтоб её! Всё. На этом список улыбок Риссы непосредственно Еноху обрывался, можно сказать, так и не начавшись — их нельзя было считать настоящими. Енох вдруг осознал, что видел её разной: он видел Риссу переживающей, смущающейся, задумчиво-отстранённой, холодной, гордой, обиженной, плачущей, рассерженной, униженной, жалкой, бессознательной, но он никогда — подумать только! — никогда не видел её искренне улыбающейся ему, Еноху. Впрочем, это не было неожиданность. Чем он заслужил радость с её стороны? Тем, что с самого начала унижал её, заставлял нервничать и расстраиваться? Енох был удивлён, что после всего, что он сделал, руководствуясь завистью и злобой, Рисса сидела перед ним, в его комнате, в одной ночной сорочке, и так доверчиво принимала настойки, что он ей давал, и позволяла обрабатывать раны. И только на этой мысли он, забывшийся, перевёл со стены отрешённый взгляд, приобретающий осмысленность.— Прости, но ты меня пугаешь, — призналась Рисса, не выдержав затянувшегося молчания. Она честно не хотела вырывать юношу из его дум, но через несколько минут ей стало действительно жутковато.

Енох будто очнулся ото сна, снова вернув себе нечитаемое выражение лица.— Ты уже в состоянии самостоятельно передвигаться? — Спросил он, раскладывая все медикаменты по своим местам. Рисса засуетилась, скидывая ноги с постели.— Да, конечно, — девушка поднялась, тихо ойкнув и снова опустившись на плед.— Ясно, — юноша поджал губы. — Встань. Рисса поспешила исполнить просьбу, словив при этом звёздочек и пошатнувшись. Прежде, чем её ноги бессильно подогнулись, талию девушки крепко обвила рука Еноха, специально при этом больно ткнув Риссу под рёбра.— Не думай, что я делаю это по собственному желанию или из личных побуждений, но чем скорее ты дойдёшь до своей комнаты — тем быстрее я окажусь в желанном одиночестве. А теперь передвигай ногами, ты тяжёлая. Девушка тяжело вздохнула, нащупав рукой опору в виде стены. Спуск был, пожалуй, ещё тяжелее, чем подъём. Енох шипел змеёй и то подгонял Риссу, то наоборот просил идти медленно и вдумчиво, аккуратно нащупывая гладкие поверхности деревянных ступеней носочком. Однако, заслышав детские крики и смех с первого этажа — снова просил ускориться, а далее всё повторялось.

Когда оставалось девять знакомых ступенек, Рисса схватилась двумя руками за перила, высвободившись из хватки Еноха.— Спасибо, дальше я, пожалуй, дойду сама, — тихо сказала девушка, отвернувшись. Это разозлило Еноха. Он, недовольно фыркнув, придержал Риссу за ворот рубашки.— Куда ты в таком состоянии дойдёшь самостоятельно? Разве что до первой попавшейся стенки, где и просидишь до вечера.— Нет, — упрямо ответила девушка, крепче сжав пальцами перила. — Осталось немного. Поднялась же я как-то к тебе сама?— А обратно спуститься уже не сможешь, — сказал юноша, оскалившись. — Не глупи и повернись.— Нет, — повторила Рисса, разглядывая свои туфли. Енох, взбесившись окончательно, спустился на ступень ниже, встав перед девушкой.— Хватит передо мной пальцы гнуть, ты же сама понимаешь, что не дойдёшь, — нахмурился он. — Поэтому перестань тратить драгоценное время и просто разреши мне помочь. Рисса выдохнула, ощутив дежавю, и сказала тихо:— Разрешаю.

— Так бы сразу, — Енох закатил глаза, снова обвивая талию девушки одной рукой, другой же — обхватывая тонкое запястье Риссы. — Иначе бы мы точно напоролись на кого-нибудь из детей. Тяжело было бы объяснить им. Что ты опять пыхтишь? Я тебе руку для поддержки дал, а не для вида, так что держись!***— Подумать только, я провозился с тобой больше получаса, — недовольным тоном озвучил свои подсчёты Енох. — А мог бы заниматься своими делами, раз уж теперь моё рабочее время сократилось до минимума. Рисса пропустила явный упрёк мимо ушей, зацепившись за ?сокращённое рабочее время?. Возможно, это означало то, что Енох пошёл навстречу её желаниям. Рисса боялась разочароваться, поэтому особыми надеждами не тешилась, но в груди предательски росло что-то невообразимо лёгкое и тёплое.— Ты слушаешь меня, Принцесска? — Недовольно повысив голос, спросил Енох. Это его ?Принцесска? прозвучало совсем не так, как в прошлый раз. От этого слова не хотелось поджимать губы, не хотелось скалиться, злиться или обижаться. Прозвище звучало безобидно, чуть насмешливо и — Боже милостивый! — приятно.— Ты действительно заставляешь меня думать, что всё хуже, чем могло показаться, — Енох подошёл к постели, помахав перед лицом девушки ладонью. — Слушай и запоминай. Вот это, — он держал за крышечку двумя пальцами уже знакомый пузырёк, — всё тот же травяной сбор, если будет пульсирующая боль в районе висков — принимай сразу же, но одну столовую ложку, а не половину всего содержимого как в прошлый раз. Понимаешь?— Понимаю, — кивнула Рисса, решив не язвить.— Хорошо, буду выдавать информацию порционно, — вздохнул юноша. — Далее. Вот это, — в его ладони оказался пузырёк из тёмного стекла, — что-то вроде сильного успокоительного с расслабляющим эффектом, вплоть до того, что будет клонить в сон.

— Снотворное, что ли? — Спросила девушка, поудобнее устраиваясь на подушках.— Нет, — отрезал Енох. — Именно успокоительное. Безвредно, но не перебарщивай. Тоже столовую ложку. Если будет нестерпимо тошнить — то принимай третью настойку — гвоздики, мяты и аниса, — он замолчал на мгновение. — Её, кстати, такой же порцией принимать. Надеюсь, ты ничего не перепутаешь — эта информация, конечно, не для средних умов. Головная боль заметно притупилась. Рисса почувствовала, как тело начало расслабляться.— Не знала, что ты, ко всему прочему, ещё и зелья варишь. Енох посмотрел на девушку так, будто она сморозила невообразимую глупость.— Даже в петлях случаются такие бытовые мелочи, как порезы и ожоги на кухне, ссадины, синяки, головные боли. И именно ко мне приходят за помощью в таких случаях, — устало и нехотя ответил Енох, однако не сумев скрыть некоторой гордости в голосе, ведь это именно к нему приходят за помощью, какое бы у кого ни было отношение к мрачному язвительному юноше. — Я, как человек, более всех в этом доме приближённый к сфере медицины, занимаюсь не только развитием своей странности, но и делаю некоторые вещи для общего пользования. Те же настойки. Некоторыми медикаментами, правда, закупаюсь вне петли.— И формалином? — Наивно спросила Рисса, прикрывая глаза.— И формалином, — согласился Енох.— То есть, ты не работаешь с формальдегидом в чистом виде?— Не работаю, — вздохнул юноша, встав у двери.— Это хорошо, — сказала Рисса, посмотрев на него через туманную пелену в глазах. — Но всё равно плохо. Ты себя совсем не бережёшь.— Я не люблю, когда меня упрекают в чём-то.— Значит, не буду. Енох шумно выдохнул, попятившись. Рисса почти не ела в последние дни, и крепкая настойка, принятая на голодный желудок, быстро ударила ей в голову. В полупьяном состоянии она оказалась на редкость болтливой.— Я удивляюсь, как виртуозно ты пропускаешь мои намёки. Я потерял с тобой целые рабочие полчаса, и это здорово смещает мой график.— Точно, — Рисса коротко улыбнулась. — Прости.

Енох развернулся к девушке спиной, взявшись за дверную ручку.— Подожди, — быстро окликнула его Рисса, привстав и смяв от волнения простынь пальцами.— Что ещё? — Недовольно протянул Енох, оглянувшись.— Ничего, — девушка помотала головой. — Я просто хотела тебя поблагодарить.— Не стоит благодарности, — юноша стал ритмично отстукивать на металлической ручке какой-то неровный мотив.— Спасибо. Рисса, разомлевшая от лекарства, но вполне находящаяся в своём уме, улыбнулась ему. Енох, поджав губы, уставился на девушку, словно видел её впервые.

В одном простом движении её губ сквозило множество эмоций. И усталость, и неуверенность, и смущение, и надежда, но главным для юноши был сам факт того, что Рисса улыбнулась сама, улыбнулась ему, улыбнулась искренне. Это было так необычно для социопатичной натуры Еноха, что он растерялся, пробормотав на прощанье:— Ну, бывай, Принцесска. Уже через мгновение он стоял за дверью, привалившись к ней спиной и переводя дыхание.— Странно, — неразборчиво прошептал он. — Даже очень. А ещё через полчаса после того, как Енох покинул комнату Риссы, на пороге её комнаты появился другой молодой человек. Юноша в смокинге бесшумно приоткрыл дверь и оглядел апартаменты, находя взглядом девушку, размеренно сопящую в кровати и улыбающуюся сквозь сон. Он сделал странный победный жест и прикрыл дверь.***— Эмма? Девушка замерла на середине комнаты с кувшином воды.— Прости, — она смущённо улыбнулась. — Я тебя... разбудила? — Эмма удивлённо распахнула глаза.— Кажется, да, — кивнула Рисса, переведя взгляд на темнеющее окно.— Уже был ужин. Я пришла, как смогла, — Эмма поставила тяжёлый фарфоровый кувшин на тумбочку, потеснив пузырьки с лекарствами. — Неужели Енох приходил?— Скорее я к нему пришла, — поправила Рисса, пряча улыбку и демонстрируя замотанную руку. — Он сказал, что это поможет. Я даже смогла поспать, — довольно поделилась девушка.— Совсем не чувствуешь злости или обиды? — Увидев, как Рисса уверенно помотала головой, Эмма добавила удивлённо: — Чудеса.— Единственное, что я сейчас чувствую — это голод. Или... — девушка жадно накинулась на кувшин, расправляясь с пустыней во рту и не замечая, как проливает часть воды на свою сорочку и простыни, а Эмма лишь покачала головой, улыбаясь и собираясь покинуть комнату.— Значит, идёшь на поправку. Тебе сейчас нельзя налетать на всё подряд, ты не будешь против, если я принесу кашу? И немного фруктов.

— Я не против, — ответила Рисса, отставляя наполовину опустевший кувшин и натягивая одеяло повыше. Едва Эмма переступила порог, как она столкнулась с Горацием, быстро проскочившим в комнату.— Добрый вечер, — кивнул он, осмелев и присаживаясь на край постели Риссы. — Всё прошло неплохо, да? — Его губы растянулись в улыбке.— Ты же итак всё знаешь не хуже меня, — заметила девушка, прищурившись.— По большей части догадываюсь, — поправил Гораций. Рисса была чем-то взволнована. Ей казалось, что что-то было не так с сидящим перед ней мальчиком. Гораций вздохнул, потерев лицо ладонями.— Бессмысленно увиливать, да? — Устало улыбнулся он. — Если я не проецирую сны — это плохо сказывается на мне, помнишь?— Да, конечно, ты рассказывал, — растерянно согласилась Рисса. — Прости, я же двое суток не спускалась вниз. Я, наверное, не знаю, о чём ты говоришь. Подожди, — протянула девушка, догадавшись.— Мне пришлось скрыть одно сновидение, — закончил Гораций, хмурясь.— Что именно? Это чьё-то личное? Мальчик пару раз кивнул, долгим взглядом посмотрев на Риссу.— Неужели моё? То, о котором ты не хотел рассказывать? Гораций снова покачал головой.— Но зачем? Ты же сказал, что оно вполне приличное!— Потому что если бы я показал его, то тогда в будущем не случилось бы то, что должно произойти. Рисса не могла понять такого самопожертвования.— Это же вредит тебе!— Но зато ты будешь счастлива! — Выпалил мальчик, отводя взгляд. Девушка замерла, приложив ладони к груди.— Ты пожертвовал собой ради моего светлого будущего? Почему?!— Может быть, по той же причине, по которой ты прикрывала Еноха? — Предположил Гораций, утыкаясь взглядом в светлый ковёр. Рисса подползла к нему, отпихивая подушки, увязая, словно в пушистом облаке, в прогибающейся перине, и крепко обвила мальчика руками.— Ох, Гораций...*** Была уже глубокая ночь, но в комнате Еноха О'Коннора, как и полтора часа назад, по-прежнему горела пара свечей. Юноша задумчиво разглядывал марионеток, бесшумно возившихся перед ним на столе. Он не думал, что так произойдёт. Он не собирался доводить девушку до такого состояния, в его голове была совершенно иная цель. Глупое, конечно, желание, даже незрелое для Еноха, и он сам это понимал. Енох хотел разбить пару банок, погонять кукол — в общем, делать то, что делал обычно, — и всё ради одного — ради обличения сущности нового человека в их семье.

Енох не верил, что человек может так быстро сойтись с новыми людьми — чего стоило только сравнение с периодом адаптации Джейкоба, который, казалось, в чём-то длился до сих пор. Рисса казалась слишком идеальной со всех сторон, нравилась всем без исключения — кроме как самому Еноху, разумеется, — и в любой ситуации умела себя преподнести. Юноша верил, что за образом добродушной девушки скрывалась хитрая, высокомерная и заносчивая аристократка. Он детально вообразил себе её истеричную реакцию на его ночные шатания. Принцесска бы злилась. Пожаловалась бы Птице — куда ж без этого? Может, плакалась бы детям, чтобы взять юношу количеством. Потребовала бы принять меры против полуночника, и вот тогда бы вступил Енох: указал бы ей её место, напомнил бы, у кого тут прав на порядок больше, ведь он семьдесят лет существовал со всеми в мире и согласии и менять свой образ жизни ради одной двуличной девушки не собирался.

В общем, это была его миссия обличения, которую аристократка с грохотом провалила. Вместо того, чтобы любоваться падением пристыженной и униженной Риссы в глазах детей, перед ним предстала картина менее красочная. Несколько суток упрямого молчания и благодарность в конце испытания — точно не то, чего ожидал Енох. Девушка предстала в образе не капризной стервы, а жертвы поехавшего головой от стремления к признанию некроманта. Не героя-обличителя, а недоверчивого завистливого ребёнка. Ведь Риссу, в отличие от него самого, все приняли тепло и быстро. Как и Джейка когда-то. Енох страшно завидовал им, это было бесполезно отрицать. Возможно, у Еноха было предвзятое отношение к высшему свету, времена расцвета которого он застал лично. Рисса, когда-то девушка из благородной семьи, сейчас рушила его стереотипы прошлого относительно воспитания светских особ. Енох нехотя признал, что Рисса, парировавшая его колкости или в полудрёме благодарящая за помощь, отличалась от образа, сидевшего в его воображении. И, пожалуй, его грызла совесть и съедал стыд за своё глупое поведение и проблемы, затронувшие ни в чём не виноватую девушку. Енох отвлёкся на настойчивое копошение в углу стола, куда почти не падал тусклый свет от свечей. Юноша наклонился к клетке, встречаясь взглядом с маленькими блестящими глазками чёрного, словно сама ночь, мышонка... ... А где-то совсем рядом, буквально, за стеной, на кровати разметалась девушка с волосами цвета падающей звезды, и ничто не могло потревожить её спокойный сон, не лишённый добрых сновидений. Ночь была лунная и тихая.