Глава 3, или Завеса приоткрылась (1/1)

— Чего они там застыли? — В своей обычной манере раздражённо спросил Енох.— Не спеши, ей, наверное, хочется осмотреться, — предположила Эмма, одёргивая подол пышной голубой юбки.

— Тогда на кой чёрт мы тут все стоим? — Скривив губы, недовольно процедил юноша. — Почему бы нам не разойтись по комнатам и не подождать, пока эта... новенькая наслаждается здешними красотами?— Господи, да потому что это будет совершенно невежливо! — Вспыхнула Эмма, сжимая кулачки. — Мы тут и пяти минут ещё не выстояли, а ты уже опять чем-то недоволен. Впрочем, как всегда. — Девушка пожала плечами. Енох закатил глаза, тихо пробубнив себе под нос, что все потраченные им силы просто бесценны, и он зря потерял половину дня. Эмма, стоявшая рядом, с тоской подумала, что их дни никуда не денутся, и буквально через девять часов всё, что хотел сделать Енох, он сможет выполнить. Девушка всё равно не смирилась с тем, что она снова в петле, где целый-день-каждый-день, и того дня сражения с тварями и пустотами в настоящем, вне петли, сравнимым с глотком свежего воздуха, было не достаточно для того, чтобы спустя столько лет окончательно свыкнуться со своим существованием в золотой клетке, ведь перед смертью не надышишься.— Добрый день, дети! — С широкой улыбкой поздоровалась мисс Перегрин со своими воспитанниками. — Я очень рада, что вы успели всё сделать без моей помощи, а собой вы можете представлять эталон дружного коллектива, — она красноречиво посмотрела на Эмму и Еноха, отвернувшихся друг от друга. — Тем более, что сегодня в нашей сплочённой семье стало на одного человека больше. Рисса, стушевавшаяся под цепкими взглядами незнакомцев, робко махнула ладошкой и едва слышно прошептала приветственное "добрый день". Видя растерянность на лице девушки, Эмма подошла к ней ближе, но не влезая в чужое личное пространство.— Я предлагаю переместиться в столовую, где можно пообедать и познакомиться, — улыбнулась она и встала по правую руку от Риссы.

— Замечательная идея, Эмма, — кивнула мисс Перегрин. Джейкоб же встал слева от Риссы, и эта двусторонняя поддержка придала девушке уверенности.

Она пока ничего не могла сказать про это странное место, но у неё было ощущение, что здесь она приживётся.*** Обед был выше всяких похвал. Рисса была удивлена, что все это приготовили дети, хоть и под руководством мисс Перегрин. Блюда родной Франции приятно удивили девушку тем, что вообще здесь были, да и на вкус они были потрясающими.

Также, девушка отметила невероятную красоту расшитой серебряными нитями скатерти, что тут же озвучила, на что Гораций только довольно улыбнулся.

За приятным обедом завязалась живая непринуждённая беседа. Рисса ещё испытывала некоторые неудобства от внимательных взглядов, но они быстро сходили на нет. Спрашивали, как она добиралась, сколько затратила времени. Девушка постаралась рассказать вкратце:— В Кале села на корабль, через пару часов приплыла в Фолкстон, где пересела на самолёт до Ашфорда, переночевала в Ашфордской петле, где меня уже ждала имбрина, предупрежденная о моём визите, после — села на поезд до Мейдстона, в Мейдстоне — на самолёт до Лондона, из аэропорта до самого города сорок километров ехала на такси.— Сорок восемь километров, — поправил мрачный юноша шёпотом, который никто, кроме него самого, не услышал. Дети довольно быстро представились, подробно и интересно рассказывая о себе и о своих странностях. Единственным отступлением от общей радостной картины был рассказ о Викторе, старшем брате Бронвин, которого убила пустота, и, собственно, о самих пустотах и тварях. Рисса даже не спрашивала об этом, просто ей посчитали нужным это рассказать, и девушка была благодарна за оказанную ей частичку доверия. На остальные же вопросы все дети отвечали с охотой. Ну, почти все дети. В основном говорила Эмма, сразу понравившаяся девушке, и Джейкоб, оказавшийся её молодым человеком. Очень мало разговаривал мальчик с накинутой на лицо москитной сеткой, потому что иногда он не мог сдержать пчёл, живущих в его внутренностях, и они вылетали, что было не очень приятно. Ещё немногословным был тот самый мальчик, видящий вещие сны и проецирующий их — Гораций. Он сидел как раз на соседнем от девушки месте, и он, как и Эмма, сразу попал в её "белый список ". Он создавал впечатление человека очень воспитанного и благоразумного, хоть на вид Рисса дала бы ему не больше пятнадцати лет. Совсем же не проронил ни слова другой юноша. Его звали Енох — очень необычное имя, как подметила Рисса. Несколько раз она видела, как на какую-то глуповатую детскую реплику он сжимает в тонкую полоску губы или беззвучно шепчет что-то, будто отвечая на вопрос ему не заданный, или передразнивая, или чёрт пойми что делая. Енох сидел практически напротив неё, время от времени бросая на девушку скучающе-изучающие взгляды, рассматривая её не исподтишка, как делали многие, а прямо, совсем не стесняясь, но стесняя Риссу, с интересом зоолога, наблюдающего за каким-то необычным и уникальным животным, но которое не оправдало его, Еноха, ожиданий. Во всяком случае, Рисса всё-таки хотела показаться необычной и уникальной для этих людей. У каждого из Странных, собравшихся за этим столом, была своя невероятная история, но, несомненно, их объединяли некоторые качества. Все они были отважными, смелыми и волевыми, способными подставить себя под удар, дабы спасти своего ближнего — Рисса восхищалась ими всеми без исключения, и чувствовала себя даже немного недостойной сидеть с ними за одним столом. Слушая про странности детей, Рисса снова выделила Горация и Еноха. Конечно же, все эти люди были невероятными, и их странности были удивительными, но особенности именно этих юношей были особо поразительными на её взгляд.

Прожив более века, Рисса видела, как меняется мир, так как часто меняла петли в разное время. За последние лет восемьдесят человечество добилось ошеломляющих успехов. Начиная с открытия пенициллина и заканчивая изобретением Интернета — многое из того, что в прошлом было лишь недосягаемой мечтой, сейчас — серая повседневность. Люди научились получать огонь разными способами с помощью совершенно разных подручных средств; полёты к звёздам уже не шокировали, а любой желающий мог взлететь в аэротрубе или прыгнуть с парашютом; учёные могут взять под контроль популяцию целого вида, уничтожить его или, наоборот, расплодить — попытка почувствовать себя Богом? Но то, что могли делать Гораций и Енох — ещё не было подвластно людям, и именно поэтому Рисса была так поражена ими. Мальчик, способный видеть будущее в своих снах, и юноша, хоть ненадолго, но оживляющий мёртвых и вообще всё, что угодно, требуя для этого только заспиртованное сердце - не это ли чудеса? То недосягаемое и будоражащее сознание, то, к чему человеческая раса стремится тысячелетиями, сидит в двух экземплярах на расстоянии вытянутых рук. От осознания всего этого у девушки закружилась голова.— В общем-то, мы многое тебе рассказали о наших жизнях, и нам было бы интересно услышать твою историю, — прямо попросил невидимка Миллард, разговорчивый и неугомонный мальчик. Малышка Клэр энергично закивала головой, вновь и вновь повторяя за невидимкой просьбу, отчего жидкое золото волос разметалось по её плечам. Тугие локоны вместе с блестящей заколкой едва ли не упали в тарелку, но Рисса, на свой страх и риск, попробовала их удержать. Получилось более, чем удачно: сконцентрированная энергия направилась прямиком к волосам девочки, не зацепив по пути ничего лишнего. Клэр удивлённо моргнула, засмотревшись на парящие извивающиеся золотые змейки перед глазами, и весело улыбнулась. Заколка сама собой колдовала над мягкими душистыми волосами, и вскоре причёска вернула свой первозданный вид. Рисса перевела дыхание, мысленно оценив свою работу на пять из пяти, и, проигнорировав взгляды, заговорила.— Меня зовут Доминатрисс Сюрлейшуз, я родилась в Париже двадцать девятого июля тысяча девятисотого года в знатной французской семье дворянского происхождения. Всё началось с одного моего предка, Луи Жан Жака Сюрлейшуз, входившего в дореволюционной Франции в начале семнадцатого века в La noblesse de robe - Дворянство Мантии. Его образовывали лица судебных профессий, получившие дворянский чин от самого короля за гражданскую службу. Для дворянства низшей юстиции оно представляло весьма влиятельный контингент. Вообще, наш род издавна был достаточно близок к королевской семье, но, видимо, предок смог достаточно отличиться, раз получил королевской милости на поколения вперёд. На этом, пожалуй, хорошее в моей жизни заканчивается, — Рисса грустно улыбнулась. — У меня были не очень хорошие отношения с родителями. Они были очень требовательными и видели во мне только человека с хорошим наследством. Брак с каким-нибудь богатым лордом стал бы замечательной финансовой сделкой, стечение двух добротных наследств в итоге дало бы кругленькую сумму, укрепив и без того хорошее положение моей семьи в обществе. Однако, за сутки до моего четырнадцатого дня рождения, двадцать восьмого июля тысяча девятьсот четырнадцатого года Австро-Венгрия объявила войну Сербии, развязав Первую мировую. Люди стали покидать страну, понимая, что Франция не останется в стороне. Мои же родители приросли к родовому поместью и отказались его оставлять. Третьего августа Германия объявила войну Франции, а одиннадцатого августа — Франция Австро-Венгрии, окончательно втянувшись в военные действия, но даже после этого родители хотели остаться. Тогда я поняла, что надо действовать. Сейчас, вспоминая своё прошлое, я сомневаюсь в правильности своих поступков, но, так или иначе, они привели меня сюда десятилетия спустя. Я была совсем юная и не задумывалась о последствиях, поэтому, когда спешно собирала самые нужные вещи и сбегала из дома, мне казалось это единственным выходом. Упорство родителей ввело меня в отчаяние, — девушка вздохнула. Никто её не перебивал, дети давали ей время рассказать. — В середине августа я была в Орлеане, а в начале октября — уже уезжала из него в Фонтенбло, деньги быстро заканчивались, а на улицах всё чаще узнавали. Весть о сбежавшей наследнице быстро облетела весь Париж, также быстро дойдя до соседних крупных городов. Когда в кармане не осталось ни цента, что случилось примерно в начале ноября, я заложила один из трёх фамильных перстней. На полученную сумму я жила до декабря, а потом... От матери мне достались замечательные темные волосы, отдающие пепельным цветом на свету. За четырнадцать лет меня подстригали только несколько раз, так что на тот момент волосы были ниже пояса. Я решила их обрезать и продать. Конечно, на эти деньги я не могла жить месяц в стране в военном положении, и я искала место, в котором могла бы работать. Меня приняли в каком-то трактире и выделили комнату там же, где я несколько месяцев веселила посетителей пением, убиралась на кухне и проживала. Потом меня приютила одна сердобольная старушка в обмен на то, чтобы я ей помогала, сама она была совсем немощная, а её сына, единственного родственника, убили на фронте. Я сразу же согласилась, и прожила у неё около трёх с половиной лет. Она умерла, мне было почти восемнадцать, я снова оказалась на улице, и вот тогда-то и проявилась моя странность. До конца войны было ещё несколько месяцев, на улицах было смертельно опасно находиться. Я увидела, как какой-то человек в военной форме наставил дуло пистолета на ребёнка, но была слишком далеко, чтобы помочь. Не знаю, что мной двигало, но я выставила вперёд руку, а когда раздался звук выстрела — пуля просто повисла в воздухе...К военному со спины подкралась пожилая женщина и оглушила ударом по голове, тут же принимаясь осматривать на наличие травм ребёнка, а когда тот указал на всё ещё левитирующий снаряд, она обратилась ко мне. Так я познакомилась с имбирной мадам Пиджен, которая рассказала мне про Странный мир. Я сразу поверила её рассказу, потому что мои глаза не могли меня обмануть, я точно видела чудо, которое совершила сама. И я хотела, очень хотела пойти с ней. Я совершенно точно знала, что не буду скучать по родителям, которые бросили поиски меня через четыре месяца, особо, в общем-то, и не сокрушаясь о моём исчезновении. Так я оказалась в своей первой петле, в которой прожила около тридцати лет, учась управлять открывшейся мне силой. Ужасы Второй Мировой войны мне повезло не прочувствовать на себе, и через несколько лет после её окончания я вернулась в Париж, снова найдя подходящую петлю и прожив там лет двадцать. Я искала информацию о своей семье, но о них никому ничего не было известно. Полуразрушенное и разграбленное поместье пустовало, поэтому нельзя было точно сказать, собирались ли обитатели в спешке или уверенно собрали все нужные вещи и куда-то уехали. Я не знаю, может быть, их убили, может, их сразила болезнь, но люди объявили их без вести пропавшими. В любом случае, ко второй половине двадцатого века они должны были уже умереть от старости. Следующие пятьдесят лет я часто меняла петли по всей территории Франции, иногда проводя по несколько дней в настоящем. Как мне объяснила ещё мадам Пиджен, Странный не может находиться в настоящем более трёх дней, иначе годы наверстают своё. Когда я задумалась о том, почему на жизнь вне петли выделено именно три дня, мне было уже больше ста человеческих лет. Кстати, на мне эта система, наверное, дала сбой. Не знаю, с чем это связано, но с годами мои волосы поседели, хотя жила я в петлях. Последний год я жила в Кале, городке, который граничит с Британскими островами. Их разделяет только пролив Па де Кале. Я планировала в скором времени впервые покинуть Францию, переместившись в какую-нибудь британскую петлю, благо, я с детства в совершенстве владела английским языком, за сто лет изучив ещё и немецкий от скуки. Именно в Кале я и встретила неделю назад мисс Перегрин, когда её вызвала моя французская имбрина с просьбой приютить меня. По правде говоря, я собиралась окончательно поселиться здесь, поэтому я очень волновалась от встречи со всеми вами, потому что боялась вам не понравиться, — закончила свой длинный рассказ Рисса, уложив в несколько минут монолога сто лет своей жизни. Девушка боялась поднять взгляд от тарелки, потому что прекрасно осознавала, что её рассказ слишком затянулся, и она не хотела вдруг вынырнуть из воспоминаний и увидеть, что она сидит одна за пустым столом. Но маленькие ручки двух близнецов в белых костюмчиках, обвивших предплечья девушки с двух сторон, почему-то дали ей понять, что эта удивительная компания таких взрослых людей, навеки вечные заточённых в детских телах, всё поняла и приняла такой, какая она есть.

Это вызывало невыносимо-прекрасное чувство в груди. Будто нашёлся последний цветастый кусочек пазла, дополнивший картину. Потому что как можно любоваться картиной, в которой есть пустое место? Потому что как можно жить, имея полость там, где должна быть душа?