Глава 6. Синатра (1/1)

В голове жуткий бардак, я даже не пытаюсь задумываться о дороге, и наверное именно поэтому еду туда, куда нужно. Мысли роятся, перебивают и не дают друг другу договорить, толкутся, все таки шумные и неповоротливые. Так всегда бывает, когда происходит много событий разом, а тебе нужно сосредоточиться на чем-то одном, но при этом ты не хочешь отпускать и все остальные, кажущиеся важными мысли, и пытаешься держать их все сразу. В таком случае, в голове круговерть и внутри нарастает раздражение и злость.Единственный способ успокоиться - это пару минут совершенно ни о чем не думать. Ты когда-нибудь пытался ни о чем не думать? Так, чтобы ни одной мысли? Это чертовски трудно. Это практически невозможно, и это злит еще сильнее.Я останавливаюсь напротив полицейского участка. Понятия не имею, как досюда доехал. Прочем удивляться нечего, я же ясновидящий с исправно работающим шестым чувством. Я могу доехать куда угодно, если не буду над этим задумываться и если мое подсознание посчитает это действительно нужным. Жаль только, меня оно не спросит.Что ж, скорей всего, ничего не выйдет, но я должен попытаться, раз уж приехал. Я выхожу из машины и направляюсь к участку. Я обращаюсь к дежурному на ломаном английском. Мне даже не интересно, когда я успел ему научиться. Я говорю, что у меня есть важная информация по последним четырем убийствам. Каким четырем? Трем, трем, простите, офицер. Знаете, я был свидетелем убийства на набережной и только сейчас кое-что вспомнил.Меня приводят в кабинет детектива Нормана. Этот кабинет не похож на кабинет Макферсона. Здесь все в идеальном порядке, убрано и расставлено по местам. Сам Норман тоже не похож на Макферсона. Норман похож на обычного полицейского. Обычная легавая псина, в кино такую сниматься не возьмут. Но зато такой не станет серийным убийцей, хоть и станет с годами большим ублюдком и правильным копом.Но пока детектив Норман просто помощник Густава Макферсона, хоть и старше его лет на пять. Он тоже участвует в расследовании и с недовольством соглашается меня выслушать. С недовольством, потому что уже собирался уходить.Я сижу на стуле перед его столом и старательно вожу взглядом по стенам, не зная с чего начать, чтобы сразу его не разозлить. Здесь нужно быть аккуратным. Норман, похоже, не любит итальянцев и особенно ненавидит мафию. А развившимся за годы профессиональным чутьем он чувствует мою связь с преступной средой и смотрит на меня с презрительным подозрением.Хоть я стараюсь пристально на него не смотреть, от меня не укрывается, что Норман наполовину ирландец, на четверть немец и еще всякого понемножку. От меня не укрывается, что Норман своеобразный идеал полицейского. Честность и принципиальность, ловко сочетаются с продажностью и предвзятостью. Предвзятостью к таким как я.

Норман честный и правильный. Дома у него жена и трое детей. Норман одновременно и любит и не любит свою работу. Любит, потому что он чуточку такой же, как Виктория. А не любит за необходимость общаться со всякими проходимцами и быть продажным. Ох, как Норман не любит изменять своему призванию. Не любит выбивать показания и уж тем более не любит идти на сделки с преступниками. Однако делает и то и другое. Одно, потому что кто-то должен это делать и без этого ничего не добьешься. А другое, потому что так надо. Не правильно и не хорошо, но черт возьми, надо. Потому что если Норман не будет хоть немного сговорчивым, его быстро или подсидят, или уволят, или показательно пристрелят.

Поэтому Норману только и остается, что класть в карман очередную, одобренную начальством взятку и вести определенное дело в необходимом направлении. А потом, чтобы заглушить совесть, ему приходится работать до ночи и результативно бороться с преступностью помельче, с той преступностью, что не дружит с высшим начальством.Но в мечтах, в немного, как он и сам понимает, наивных мечтах у Нормана засадить всю мафию от мала до велика за решетку и полностью избавиться от преступности. Конечно, этого никогда не произойдет, но Норман будет работать над этим. Не потому что он любит свою работу, а потому что делает ее хорошо. - На одном из складов в Диптоне и еще в колодце у одного из домов в Гатри находятся две жертвы маньяка. А всего их пять. - Откуда это тебе известно? - Я понимаю, вас не устроит такое объяснение, но я ясновидящий. - Ты прав, такое объяснение меня не устроит. - Я знаю, кто убийца. Это Густав Макферсон. Он сейчас... - Ты о чем вообще? Густав Макферсон - детектив полиции. За одни такие обвинения тебя можно засадить, итальянский ты ублюдок... - Он сейчас в Гатри. Просто послушайте, пожалуйста. Если вы сейчас же поедете туда, то найдете Макферсона в особняке, таком коричневом, двухэтажном, что по левую руку при въезде на площадь. Макферсон там, скорей всего, в подвале. А в колодце за домом плавает труп девушки, у нее под ногтями кожа Макферсона, а у самого Макферсона царапина под левым ухом. И еще один труп - это Тэм Броди из ирландской банды. Он убит на своем складе ударом по голове. А девушка в колодце задушена... Возможно, если вы обыщите Макферсона, то найдете у него орудие третьего убийства. Это должен быть нож, тонкий, изогнутый... - Постой-ка, парень, успокойся. Ты говоришь, Тэм Броди мертв? Откуда ты его знаешь? - Неважно. У меня есть только одно доказательство моим словам. Вряд ли оно вас устроит, но вот, - я кладу перед Норманом "Ключ к герметической философии". - Автор этой книги Густав Макферсон, там написано. И год издания - тысяча девятьсот пятьдесят первый. Вы мне не поверите, но это книга из будущего... Пожалуйста, если вы знаете Тэма Броди, то поезжайте на его склад и убедитесь, что он мертв. А потом поезжайте в Гатри. Макферсон будет там. И когда вы его найдете, это будет, наверное, единственным доказательством его вины... Простите, я понимаю, что мои слова кажутся вам бредом, но поверьте, Макферсон и есть маньяк. Просто проверьте его на наличие алиби в моменты совершения убийств... - У тебя с головой все в порядке? - Нет, не в порядке. Не в порядке, но я говорю правду... А теперь я уйду, и вы не будете меня останавливать. А когда созреете, поедете в Гатри. Там вы, возможно, найдете Густава Макферсона, труп девушки в колодце, меня и Фрэнка Синатру. Он может быть, будет ранен... - я иду ва-банк. Вряд ли я владею гипнозом, но уверенно поднимаюсь со стула и иду в сторону двери. - Эй, стой, ты куда собрался?Но я уже выскакиваю из кабинета. Я иду, не разбирая куда, но знаю, что двигаюсь в правильном направлении. В любой момент Норман может выйти из кабинета, окликнуть меня, велеть меня задержать, но этого не происходит. Не веря, что все действительно так, я прохожу мимо полицейских, опустив взгляд и беспрепятственно возвращаюсь на улицу.Только на холодном ночном воздухе я перевожу дыхание. А может, я и впрямь владею некой магией, когда это действительно нужно? Иначе как объяснить то, что я унес ноги из полицейского логова после всего того, что наговорил Норману? Не знаю, сделает ли он, как я просил, это не так важно. Все равно все пойдет именно так, как должно пойти. По крайней мере, я попытался.Я залезаю в машину и на удивление быстро ее завожу. По ночному городу я добираюсь до дороги на Гатри, ни разу не повернув не туда. Только миновав угол Милвилла, я понимаю, что все не так просто и настоящие трудности начнутся именно теперь. Именно сейчас я должен буду сделать невозможное.Липкое жутковатое предчувствие скукоживается вдоль позвоночника. Я до последнего старательно уверяю себя, что ошибаюсь. Ни хрена. Не ошибаюсь, твою мать.Сколько времени я уже еду по этой проклятой дороге на Гатри? Десять минут? Двадцать? Шестьдесят? Картина за темными окнами машины до тошноты однообразна. С одной стороны - склон с грязным снегом и черными проталинами, с другой - бетонная стена. Впереди дорога, прячущаяся во тьме, сзади то же самое. Я в ловушке. Попался.Изо всех сил стараясь не поддаваться панике, я начинаю считать секунды. Меня хватает на несколько тысяч, когда машина глохнет. Закончился бензин. Автомобиль проезжает еще несколько сотен метров, давится кашлем и окончательно останавливается.

Я выхожу из машины и оглядываюсь. Высокие тополя с одной стороны и фабричные трубы с другой. Откуда-то из-за стены доносится приглушенный механический гул. Воздух холодный и влажный, но как будто пустой, дышать им тяжело. Я поднимаю взгляд к небу. Оно по-ночному черное, с редкими серыми облаками, бегущими чересчур быстро. Я тру руками лицо и стараюсь успокоиться. Ничего, ничего, я с этим справлюсь.Эта проклятая бесконечная тьма впереди и сзади кого угодно выбьет из колеи. Я разворачиваюсь и иду в обратном направлении и, к своему величайшему удивлению, минут через десять выхожу к углу Милвилла.Вот так просто? Неужели все? Я бегом снова отправляюсь в сторону Гатри. Совсем скоро я обнаруживаю свою машину и несусь дальше. Меня хватает еще на пару минут, и я перехожу на шаг. Отпыхиваясь, я иду, считая трубы за стеной. На в третьей сотне я сбиваюсь и со снова нарастающим отчаянием принимаюсь считать шаги.Я просто иду, чувствуя, как все больше устаю с каждой минутой. Я уже еле волочу ноги, когда, вот ведь проклятие, вижу впереди машину. Машину, мимо которой я прошел до этого.Я забираюсь в автомобиль, чтобы посидеть и отдохнуть и возможно, хоть так скоротать время. Нет. Время скоротать не получится, потому что оно не двигается.Почему же я, казалось бы, с шестым чувством, застрял в этой чертовой ловушке? Почему именно сейчас? Почему я не могу ее пройти, сломать, преодолеть? Какого хрена, я же ясновидящий! Да уж, похоже, что именно потому, что я ясновидящий, ловушка работает для меня частично. Она выпускает меня к углу Милвилла, но не пускает в Гатри. Проклятие, почему?Я выхожу из машины и подбираюсь к краю склона. Нахожу кусочек чистого снежного покрова и отправляю пару горстей в рот. Не бог весть что, но хотя бы от жажды не умру. Я пытаюсь подняться по склону, но ничего не выходит. Ноги только скользят по грязи. Полностью извалявшись, я оставляю тщетные попытки и снова иду в сторону города. Дохожу до угла Милвилла и снова поворачиваю обратно. Все та же история.По крайней мере, я не хожу по замкнутому кругу. Все не так уж плохо, и я здесь не навсегда. У моего прямого лабиринта нет выхода, но хотя бы вход на месте.Ну почему я не могу пройти? Я ведь такой же как Анук. Анук не попала бы в такое положение, она бы сама его создала и сама бы разрушила, она бы...Минуточку... Ну конечно! Фрэнк рассказывал мне, что когда Анук впервые привела его сюда, они шли не по дороге, а через Милвилл и пролезли в какую-то дыру в заборе. Стоит попробовать, других вариантов у меня нет.Я благополучно добираюсь до угла Милвилла и начинаю искать лазейку, чтобы пробраться через забор. Вскоре я нахожу ее. Я подлезаю под ворота, перекрывающие рельсы железной дороги, и оказываюсь на территории завода. Чтобы не заблудиться, я иду вдоль стены. Иногда мне приходиться отходить от нее, чтобы обойти какое-нибудь здание или гору угля, но я стараюсь к ней возвращаться.Действительно, жутковатое место. Одни только уходящие в темноту проулки между уходящими в небо угловатыми коробками зданий. И еще дальше в небо, покуда хватает глаз, уходят трубы. Проулки пошире покрыты узкоколейками, идущими от ворот одних ангаров к другим. Порой мне открываются целые проспекты с непонятными возвышениями и стоянками грузовиков.Начинает светать. На востоке небо голубеет, становится холоднее. Изо рта вырываются клубы пара. А я все иду вдоль идеально ровной стены, и пока мне не попалось ни одной лазейки. Но здесь хотя бы нет ощущения, будто я хожу по кругу. Кварталы Милвилла хоть и однообразные, но отличаются друг от друга. Пару раз я даже замечаю какое-то движение вдалеке. Утро все больше вступает в свои права.Я иду долго. Слишком долго. И утро нарастает слишком медленно. Так что, в конце концов, я прихожу к выводу, что это тоже ловушка, только более гуманная, где время пусть и заторможено, но все-таки двигается. И лазейки мне найти, пока я не сделаю или не пойму чего-то. Я что-то упускаю. Я должен до чего-то додуматься, и только тогда выход появится передо мной.Мысли сами собой устремляются к Фрэнку. Я знаю жертву, я знаю место, но я не знаю способ, так ведь? Что будет, если соединить пять запахов вместе? Пять запахов, созданных моим подсознанием. Яблоки, гибискус, кролик, колодец, аран. Не знаю, как будет выглядеть эта мешанка, но ее можно будет назвать только "Синатра".

..."Да, ему подходит такая фамилия. Но даже больше слово "Синатра" подошло бы для названия парусника или яхты где-нибудь у побережья Австралии. Это слово могло бы быть женским именем. Этим словом могли бы назвать какого-нибудь пушистого маленького хищника в сибирских лесах, за мех, отливающий синим, и острые зубки. Sin - это грех по-английски. Мне ли не знать".Когда я думал об этом? Кажется, как раз перед тем, как почувствовал "контрабандистов". Мне ли не знать... Может, дело во мне? Может, так и должно быть, каждый раз, любовь и смерть. И смерть разлучит их, даже если никто из них не умрет... Наверное, только так можно раскрыть планы "Арсмориенди". Только так, как Густов и Ида, как Виктория и Ричард... Как я и Фрэнк, так что ли? Что за глупость.Я же не люблю его. Не люблю его, как Густав Иду или как Виктория Ричарда. Я же, наверное, просто... Просто благодарен ему, что он мне помог. Что он поверил мне. Я просто хочу, чтобы он был жив. Так и будет.Он станет певцом. Я не слышал в своем видении будущего, как он поет, но наверняка, очень мило. Он ведь и сам милашка. Такой же, как птичка-Ида. Ида ведь любила Макферсона, верно? Так и должно быть. И Фрэнк меня любит. В это я готов поверить, он ведь с самого начала...Как он смотрел на меня в нашу первую встречу, как улыбался... Я ведь сразу ему понравился. Иначе зачем он потащил меня к себе домой. Почему не сказал "вот твои двадцать долларов, пока". Он потянулся ко мне, когда положил голову на мое тем вечером. Потому что нуждался в том, кто его защитит. Так же, как Ида. Макферсон не смог ее защитить. А я смогу. Но я никогда его больше не увижу. Я знаю это абсолютно точно.Мне очень жаль. Он мой единственный друг в этом городе. Да что там, он мой единственный друг... И я не хочу его терять. Не хочу, но я заранее к этому готов. Я уже потерял. Он уедет из этого города. Он начнет жизнь сначала. Он женится на обычной девушке из нью-йоркского пригорода, и у него будет трое детей. Потом он бросит жену ради какой-то голливудской вертихвостки по имени Ава Гарднер, разведется и женится, потом еще раз и еще раз... Ну что за идиот?.. Впрочем, ему все простительно. Просто потому, что он очень мило поет.Чертовски мило. Его будут любить миллионы. Но его полюбят через много лет. Через десять как минимум, если быть точным. Он к тому моменту изменится. И внешне и внутренне. Он постареет и глаза его станут поймано-голубыми. Он поумнеет. Наберется опыта и уверенности. Он станет расчетливым хитрым ублюдком, умеющим дорого продавать свой талант и себя самого... Он всегда будет хорошим и милым, но больше никогда не будет сегодняшним. Вернее, позавчерашним.И от него никогда не будет пахнуть кроличьим мехом. Впрочем, от него и так не пахнет, я все это выдумал. А может, и не выдумал, раз Анук тоже это чувствовала. Наверное, мы с Анук вместе это выдумали, да, скорей всего так и есть.Я устало сползаю спиной по стене и присаживаюсь на холодный кусок бетона. Я устал. Я уже ничего не хочу. Ну не люблю я его, что тут поделаешь? Я что, должен вот так взять и полюбить его, чтобы попасть в это гребаное Гатри? Да, черт возьми, именно это я должен сделать.И что самое удивительное, я чувствую, что действительно могу это сделать, надо только убедить себя. Сейчас, в этот знаменательный момент я, именно я, Генри, сейчас я сильнее своего шестого чувства и всех своих способней вместе взятых. Сейчас все зависит только от меня. Как Я скажу, так и будет. Я скажу, и ловушка развалится. Да, именно так это и работает...Осталось только сказать: "Я люблю тебя, Фрэнк Синатра". Не просто сказать, а так сказать, чтобы все внутри поверило. Те океаны, что внутри, те неподвластные мне таинственные дали, все они затаили дыхание и слушают меня сейчас. И они поверят мне безоговорочно и бросятся разрушать неразрушимые преграды, стоит мне намекнуть им, кого я люблю на самом деле.Но дело в том, что я никого не люблю. Громады моих способностей работают вхолостую. Потому что там, в подсознании, я не привязан ни к кому на столько, чтобы свернуть ради него горы. Чтобы разорвать к чертям оковы времени и пространства, как это делает Анук. Интересно, кого Анук любит... Вряд ли Гая. Наверное, она любит кого-нибудь однажды безвозвратно потерянного (врага общества номер один Джона Диллинджера, например). Наверняка, в случае с Анук была большая драма. Великая любовь, которую Анук потеряла, и возможно, именно поэтому и пустилась сквозь десятилетия, чтобы найти виновника, что вернуть себе причитающееся...Все же только на этом и держится, верно? На любви. Чаще всего, на любви потерянной. И я тоже ее обрету. Обрету сразу потерянной, моей настоящей она так и не будет, разве что, в вспоминании вчерашней ночи.Все так, как и должно быть. Почему же я медлю? Чего я жду? Я жду именно так, как и должен ждать. Прежде чем полюбить, чтоб было побольше никому не нужной драмы, я должен сполна осознать, что меня ждет.Я никогда не любил раньше. Родители и братья не в счет, да я уже, если честно, забыл их. Я не любил не потому, что я такой бесчувственный сухарь, а потому что я особенный. Я такой же как Анук. Я люблю только раз. Я цвету только раз в жизни.Я особенный внутри, и любовь моя тоже особенная, такая же, как и любовь Анук. Это любовь необычная. Она необычная для меня и для того, в кого такие, как мы Анук, умудряемся влюбиться. Мы с Анук путешествуем во времени. Мы с Анук владеем настоящим волшебством. Мы с Анук искажаем законы физики. И все это лишь по одной причине. И причина эта - наша любовь. Любовь промелькнувшая в нашей вечности в тот момент, когда мы ни о чем не догадывались. Любовь промелькнула и скрылась для нас навсегда, разбудив ту самую бесконечную пустоту внутри. И не запахами вовсе эта пустота заполняется. Она заполняется одним единственным мигом, мучительным и болезненным, самым лучшим и самым дорогим, самым любимым, который не повторится.Вот оно как получается. Колодец заставил пустоту внутри меня приоткрыть глаза. Пустота звала меня, но я от нее отмахивался. Двадцать лет отмахивался, но больше не получится. Пустота ждет заполнения. Терпеливо ждет, чтобы я признался ей, что люблю. И только тогда пустота заработает на полную мощность. Только тогда с полным усердием за меня примется и будет гонять меня по всей вселенной, гонять за тем, чего не поймать больше. За тем, что прошло, и не вернется. И даже в прошлом его не найти, оно ушло глубже, куда-то туда, куда, возможно, ведет тонкая ниточка "Искусства умирания".Это произошло с Анук. Но, как ни странно, этого не произойдет со мной. Со мной этого не произойдет, я же знаю, что стану гангстером и подохну через двадцать лет. Почему я не стану таким, как Анук? Не то что бы мне обидно или завидно, просто... Просто интересно, почему в моем случае это не сработает? Пока не знаю. Этого даже мое шестое чувство не знает. Какая-то тайна за семью замками, ну и хрен с ней, не очень-то и хотелось.Я буду избавлен от этой участи. Я не стану таким как Анук. Но все равно, стоит мне полюбить в первый раз, и моя жизнь, считай, загублена. Стоит мне поверить, что я люблю Фрэнка, хоть на секунду, как мое шестое чувство поверит в это навсегда. И избавится от этого, вытащить из себя Фрэнка уже будет невозможно. Он станет моим наказанием и моим спасением, как Беатрикс для Аккермана. Я каждым вздохом буду дышать только им. Буду проворачивать невозможное, буду искать его снова и снова, как Лебель Аделину. И никогда не найду. А может, найду. Этого я не знаю, надо бы у Анук бы спросить. Нашла ли она? Раз она была три дня назад здесь, значит, у нее есть след. Есть какая-то надежда. Какая-то цель.Это цель могла бы быть и у меня. Этой целью мог бы быть Фрэнк. Не Фрэнк Синатра, звезда сцены и любимец публики, а Фрэнк позавчерашний, семнадцатилетний (или сколько там ему?) Такой, каким я его впервые увидел.Я же помню, каким. В мой первый вечер в Америке, в баре "У Фредди", в компании Луки Гурино... Но нет. Пусто. Вместо четких воспоминаний только обрывки. Это больше не принадлежит мне.Что-то произойдет и я не стану таким, как Анук. Мой огромный потенциал будет профукан. И я не буду ясновидящим. И я не буду любить Фрэнка, как полагается. Я буду избавлен от этой печальной и лучшей участи.Но если я полюблю его сейчас, то любить мне его все равно придется. Пусть не так масштабно, как это могло бы быть, но тоже довольно хреново. Я буду лишен абсолютно всех своих сил. Буду лишен возможности искать Фрэнка позавчерашнего. И именно поэтому искать я его не буду. Не получится, даже если попробую. Но и я пробовать не стану. Буду делать вид, что ничего не было. Это я умею это никто другой.Проклятье, как же я до этого докачусь? Ведь докачусь и совсем скоро. Недолго мне быть ясновидящим, не долго мне быть всесильным. Не долго мне любить Фрэнка. Все внутри меня разрушится. Я сам это с собой сделаю.Серьезно? Нет, нет, я не стану... Да нет, стану. У нас с Фрэнком ничегошеньки не выйдет. И смерть нас не разлучит, потому что нечего будет разлучать.Вот оно будущее. Я не забуду Фрэнка. Не забуду, но и страдать не буду. Лишившись своих сил, я потеряю свое право любить его. Я буду уже не достоин подобного. Я останусь без шестого чувства, а без него мне этого просто не переварить.

Поэтому я стану гангстером. И проживу двадцать лет в Эмпайр-Бэе. И буду беречь крохотные осколки выдернутой из меня пустоты. Беречь в дальнем углу подсознания, не особо о них задумываясь. И о Фрэнке я задумываться не буду. Не буду слушать его песни, разве что, случайно натыкаясь на них на радио, стоит мне включить его. И фильмы с участием Фрэнка смотреть буду, за исключением тех случаев, когда буду включать телевизор или ходить в кино. Каждый раз, на каждом экране он будет ждать меня, даже если я куплю билет на немое кино, оно все равно непостижимым образом превратиться в цветной фильм с участием проклятущего Фрэнка Синатры.Ну его к черту. Я не буду ходить в кино. И не буду включать телевизор. И почти не буду слушать радио, изучив все его песни наизусть. Я научусь курить. Не дымить большими сигарами, а аристократично держать в пальцах тонкую сигарету. И еще я буду убивать. Это станет одной из моих постоянных обязанностей в семье Клементе.Я стану гангстером. Я убью больше народу, чем Макферсон и Аккерман вместе взятые. Но конечно, это не сопоставимо. Ведь дело не в количестве, а в качестве. Я буду убивать в перестрелках, убивать врагов. Я в жизни не подниму руку на девушку. Но все равно убью я стольких, порой невиновных и безоружных, что догоню и перегоню Аккермана по весу вины. И буду ли я наказан? Да буду. Через двадцать лет. Возмездие за всех убитых и преданных мной. И все эти двадцать лет я буду наказан Фрэнком, пусть это наказание и будет не особо суровым.Я стану обычным. Но нормальным не стану. Я так и буду болтаться по середине, как это всегда и было. Без своих способностей, но с прежними заморочками. И с Фрэнком глубоко сердце, как с занозой, так глубоко, что не выковырить и не достать, но так больно, стоит только задеть. Задевать я буду регулярно в течение двадцати лет. А потом все закончится для меня.А что будет с Фрэнком? Ну конечно, с ним, как и положено, ничего не будет. После сегодняшних событий он погрустит и забудет, найдет себе девушку. Остепенится и оперится. Будет скандалить и разводиться. Давать интервью и жениться на красотках. Но главное будет петь. Как мой крольчонок когда-то, будет жить ради одного факта существования чего-то прекрасного. И этого вполне достаточно.И все-таки он будет обо мне вспоминать. Иногда. Когда ночью не спится, и ничего другого не остается, кроме как шариться по своему прошлому. Он и не должен будет помнить обо мне в другие моменты. Так правильно. Он будет жив и более или менее счастлив. Вот и отлично.Правда, один раз мне удастся, в некотором смысле, заполучить его. В сентябре пятьдесят первого, когда я умру, он это почувствует. Наша разорванная и сломанная, по большому счету не существующая связь передаст ему одно единственное сообщение. До пятьдесят первого он ни разу ничего от меня не услышит. Не услышит и после. Но на ту пару минут, что я умираю, ему станет известно, как сильно я его люблю. И что мог бы любить еще в сотни раз сильнее, но не сложилось...Ну и ладно. Я поднимаюсь с бетонной земли. Солнце через стену посылает своих первых разведчиков в холодное небо. Как же все грустно в моей будущей жизни. Впрочем, и в настоящей невесело. Не знать бы всего этого...Сейчас самое время заставить себя шагнуть в пропасть и полюбить Фрэнка. Я поднимаюсь на эшафот. Я закрываю глаза и подключаю воображение. Так будет проще. В своем воображении я превращаюсь в адвоката на громком судебном процессе.Слушается дело "Все на свете против Фрэнка Синатры". Все мои способности стали благочестивыми, неподкупными и непредвзятыми присяжными. Шестое чувство - главным судьей, строгим, но справедливым. Главный обвинитель почему-то выглядит как Анук. И мой подзащитный, семнадцатилетний. Сидит, опустив голову, так, что мне не видно его лица.Сначала выступает главный обвинитель. Выступает чисто символически, ведь на этом показательном процессе все и так решено. Но Анук все равно болтает. Болтает, что удивительно, на итальянском. Анук говорит, что Фрэнка нельзя пускать ко мне в сердце (признать невиновным), потому что из-за этого я лишусь своих способностей и буду несчастным остаток своих дней.Но слова Анук ничего не значат. Присяжные ее даже не слушают. Слово берет адвокат обвиняемого, то бишь я. Я оказываюсь из той породы адвокатов, что в большей степени актеры, чем юристы. Мне в первую очередь нужно произвести впечатление на присяжных, и пол дела сделано. Присяжным я нравлюсь, ведь я красавчик, и именно моя голова - их пристанище.Я расшаркиваюсь и вызываю первого свидетеля защиты. Это моя первая ночь в Америке, когда мы с Фрэнком уснули в холодной кровати, прижавшись для тепла друг к другу спинами. Первый свидетель уверено заявляет, что Фрэнк невиновен. Что Фрэнк милашка, и в него можно влюбиться с первого взгляда.Пока присяжные нахмурившись кивают головами, я вызываю второго свидетеля защиты. Мое первое утро в доме Анук, когда я ловил третий запах в ванной, но слишком увлекся и, не зная как остановиться, чуть не скопытился, но Фрэнк вернул меня. Второй свидетель с убежденность говорит, что Фрэнк, хоть сам того и не понял, спас меня. И за одно это я могу проникнуться к нему нежными чувствами.Присяжные, похоже, уже впечатлены. Подождите, господа. Суд вызывает третьего свидетеля защиты. Конец моего второго дня в Америке. Я сижу перед приоткрытой печкой, раздумывая о чем-то давным-давно пройденном, таком очевидном, что уже и не вспомнить. Со второго этажа доносится шум, и я зову Фрэнка. Он появляется в дверном проеме. Раздетый по пояс, с таинственной от отсветов печки кожей.Третий свидетель защиты скромно опускает глаза и говорит, что в тот момент Фрэнк был самым красивым, кого я только видел в своей жизни. И что тогда в каком-то шустром прогоне моей головы проскользнула-таки некая постыдная мысль (но это, лишь домыслы, поэтому последнее заявление свидетеля суд во внимание не принимает, все строго).Присяжные начинают переглядываться. Они уже почти готовы вынести решение, но у меня есть еще свидетели. Я приглашаю войти в зал четвертого свидетеля защиты. Все та же вторая ночь в Америке. Мы с Фрэнком лежим в кровати, и я вижу зрачки его глаз в темноте. Свидетель слово в слово передает то, что Фрэнк сказал тогда: "Генри, я тебе верю, хоть это полнейшее сумасшествие... Мне хочется тебе доверять. Я понимаю, тебе сейчас, наверное, хреново. Так вот, я тебе верю и помогу тебе, если... Если что-то от меня потребуется. И не буду задавать лишних вопросов". Свидетель многозначно оглядывается на присяжных и добавляет: "Я так и знал. Мой герой". После этого свидетель скромно изрекает, что после таких слов я просто не могу не привязаться к Фрэнку и не могу его больше бросить.Кое-кто из присяжных охает. В зал бочком втискивается пятый свидетель защиты, который, как уверен адвокат, развеет сомнения, если они еще у кого-то остались. Встречайте, дамы и господа. Та ночь, когда погибла Банни. Возможно, этот свидетель не к месту на суде, но мы должны его выслушать. Этот свидетель сам почти обвиняемый, но ему есть, что сказать. Тот самый момент, когда я снова бросил своего крольчонка и ради Фрэнка. Впервые увидел будущее, но это не столь важно. Окончательно забыв про Банни, я начал искать четвертый запах. И чтобы поиски были результативнее, обнял Фрэнка, прижал его крепко к себе, а он обнял в ответ.

Пятый свидетель путается в показаниях, и, похоже, присяжным он не особо нравится. Я уже успеваю пожалеть, что вызвал этого свидетеля, когда он все-таки собирается с мыслями и говорит то, что собирался сказать. А именно. Я бросил крольчонка ради нового поля. И это прекрасное поле уже тогда стоило сотен жизней убитых проституток. Пусть я жалею об этом, я забыл о них. Забыл и обнял Фрэнка. И будь я проклят, если делал это только ради поиска четвертого запаха. Я обнимал Фрэнка еще и потому, что мне это нравилось. Вот так вот. Мне нравилось держать его в своих руках и обострившимся осязанием чувствовать сквозь куртку короткие удары его птичьего сердца. Мне это нравилось, хоть я тогда в этом себе не признался, да и не до этого было, вы же помните, что случилось после? Но не будем о грустном. Ах да, господа присяжные, примите во внимание, что Фрэнк обнял меня в ответ. Обнял, хоть это было необязательно и даже странно с его стороны в тот момент. А тот факт, что Фрэнк забыл следить за шлюхами, еще больше говорит о том, как он увлекся физическим контактом со мной. Ему это нравилось еще больше, чем мне, он был почти счастлив тогда. Он хотел бы продлить это, но я его оттолкнул. А он уже тогда, должно быть, любил меня. Спасибо, что выслушали. Будьте благоразумны. Храни вас бог.Некоторые из присяжных все-таки изменили свое мнение. Кое-кто считает, что моя привязанность к Фрэнку стала причиной гибели крольчонка, а значит, Фрэнк виновен, и не все хотят вечно видеть его в моем сердце. И не все готовы его полюбить. И не все готовы положить свои силы на то, чтобы добраться до Фрэнка сквозь Гатри.

Но ничего. У адвоката остался последний, главный козырь в рукаве, который развеет все сомнения. Встречайте, леди и джентльмены. Шестой, последний и главный свидетель защиты. Все та же ночь, но смерть Банни уже в далеком прошлом. Я, до смерти уставший от плутания по ночному городу, сижу в машине Фрэнка. Синатра сидит замерев, без единого движения, а я завороженно смотрю на него, пока мне не приходит в голову назвать его имя. И тогда все срывается в ту самую пропасть. Фрэнк целует меня, и главный свидетель с пылкой уверенностью заявляет, что мне это очень понравилось. Мне понравились его холодные губы, его руки, обнимающие мою шею, его тяжесть на моих коленях. Мне все это понравилось просто ужасно, и я хотел бы, да, очень хотел бы повторить это снова, и, черт возьми, повторять каждый день своей жизни, заходя все дальше и дальше, когда избавителей в лице пятого запаха больше не будет.

Все в зале суда, даже достопочтенный судья, чуть смутились, но разошедшийся свидетель продолжает и, уже потеряв вежливый тон, сбиваясь, объясняет, что я люблю Фрэнка. Физически это точно. И я бы все свои предстоящие двадцать лет запросто бы отдал за то, чтобы еще хоть раз его увидеть. Да, это невозможно, но теоретически же можно представить? Я хотел бы его увидеть. Я хотел бы его обнять. И поцеловать тоже, да. И больше всего, хотел бы сказать ему, что он самый лучший для меня, что его люблю его больше всего на свете... Я хотел бы сказать ему это раньше момента собственной смерти...Присяжные впечатлены. Они не удаляются на совещание. Они и так солидарны. Судья стучит молотком и промакивает белым платочком слезы. Приговор - признать Фрэнка Синатру невиновным и любить его, пока свет в моих глазах не померкнет, как бы больно это ни было.Это мой адвокатский триумф. Присяжные аплодируют. Я хочу поздравить с победой Фрэнка, но он уже куда-то подевался. Ах да, его больше нет со мной.Вот и все. Вот я и люблю его и не понимаю, как можно было не любить. И пока не догадываюсь, что вырвет у меня из-под ног эту мощнейшую опору. Разве хоть что-то способно?Я люблю его. И я даже немножко счастлив. И все мои шесть чувств радостно хлопают в ладоши. Теперь у них есть цель. Есть причина загоняться на полную мощность. Есть причина, по которой я со своими способностями теперь заодно, теперь мы прекрасно ладим, преследуя общую цель. И вместе мы всесильны. Мы непобедимы. Мы сильнее, чем Анук, кстати.Господи, как же я его люблю. Это чувство, это действительно что-то неземное. И думать о том, что продлиться это совсем недолго не хочется. Сейчас хочется думать, что передо мной не устоит не одна преграда. Время у меня на побегушках. Пространство ходит на цырлах. Я не боюсь больше ничего. Убийца? Какой убийца? Ах да, убийца! Если я увижу его теперь, то даже не поморщусь. Я нащупываю в кармане револьвер. Держись, Макферсон, скоро ты подохнешь! И не придется Виктории любить Ричарда. И Аккерман не нарисует "И смерть разлучит их". И я буду с Фрэнком столько, сколько захочу. А хочу я вечность. Я сделаю так, что секунда будет длиться годы, и мы не будем стареть. Ох, Фрэнк, не стать тебе величайшем певцом двадцатого века! Ты будешь только моим. Навсегда.Я с ухмылкой перевожу взгляд на стену. Как по заказу, в нескольких метрах от меня темнеет большая трещина, в которую запросто можно пролезть. Отлично.Я направляюсь туда. Лазейка для меня маловата. С трудом, но я протискиваюсь в нее и оказываюсь на задворках Гатри. Утренний свет уже обрисовывает тополя вдалеке и очертания небольшого особняка впереди. По скользящей под ногами снежной грязи, я торопливо иду по направлению к площади.Я чувствую, как мое счастливое и всемогущее состояние и приподнятое настроение потихоньку спадают. Все правильно. Силы не покидают меня, а возвращаются в строй и и встают по стойке смирно. Сейчас мне нужна холодная голова, чтобы во всем окончательно разобраться. Грустное предвидение будущего уныло плетется обратно за мной по пятам, но я прошу его помолчать, хотя бы до поры до времени и не сбивать меня с толку. Оно с кислой миной еще раз произносит: "Все сложится так, как и должно сложиться", - и, слава богу, затыкается.Внезапно я замечаю шевеление на крыльце ближайшего дома. - Эй, кто здесь? - я говорю по-английски, будто бы всю жизнь только на нем и говорил. Что-то мне подсказывает, что сейчас на столько крут, что могу говорить на всех языках, что когда-либо звучали. - Ты чего шляешься по моему участку? - брюзгливо вопрошает из тени под крышей крыльца стариковский голос. - Надо и шляюсь. Ты - Вуди? - А тебе какое дело? - Сейчас эта дорожная ловушка работает. Почему бы тебе не попробовать пройти ее? Возможно, она выведет тебя в какое-нибудь другое время. Тебе ведь надоело здесь, не так ли? - Да пошел ты! Убирайся, а не то копов вызову! - Вуди скрывается в доме, я слышу, как он громыхает засовом. - Ну давай, вызывай...Да хрен с ним. Какое мне до него дело? Миновав полуразвалившийся особняк Вуди, я впервые оказываюсь на другой стороне площади. Отсюда наш дом как на ладони. Стоит весь такой темный и мрачный.Я пересекаю площадь и замираю перед домом. Даже мои способности чуточку растерялись. По идее, я собирался идти в подвал, но сейчас я не уверен, что мне нужно туда.Неужели во мне проснулось тщеславие? Кажется, да. Не мудрено, когда я такой сильный. Сейчас не время для этого, но я ничего не могу с собой поделать. Я со своими чувствами в одной упряжке и теперь не могу сделать то, что сделал бы один. Будь я сам себе хозяевами, я бы пошел в подвал, держа наготове оружие. Я бы снес Макферсону голову и спас бы Фрэнка. Обнял бы и, если бы он был в порядке и в сознании, сказал бы ему как сильно его люблю. Сказал бы ему, что никогда его не оставлю и никому его не отдам, и именно так бы все непременно и было... И за этот вариант развития событий голосую я сам, моя память, мое сердце, все что есть у меня, все мои пять чувств, все мы солидарны и все тянем руки и рвемся спасать Фрэнка...Но один голос против перевешивает нас всех. Раскидывает нас как котят и нам ничего не остается, кроме как покорно поскуливая подчиниться, опустив глаза в пол. Один голос против. Самый главный теперь. Голос шестого чувства. Шестое чувство действительно работает, и хоть мы с ним заодно, но именно оно командует. Все это равенство лишь показуха. Никакой демократии. Кто сильнее, тот и правит. Шестое чувство сейчас сильнее всего на свете. Оно царь и бог, а я лишь на побегушках, таскаю его в своей голове и пикнуть не смею.Я ведь до сих пор не понимаю, что это такое, шестое чувство. Я явственно его слышу, но понятия не имею, что оно из себя представляет. Мне никогда этого не понять. Я могу лишь слушать его и выполнять его приказы, а как оно работает - не моего ума дело.И именно шестое чувство - появившийся лев в моем прайде. До этого были лишь львицы - мои чувства и способности, все они грызлись друг с другом и не было никакого порядка, и охота была бестолковой, разрозненной и почти не результативной, по сравнению с моим теперешним состоянием. Но я теперь люблю Фрэнка. Это привело в голову монарха, царя зверей. И царю зверей, шестому чувству, как оказалось, плевать на Фрэнка. Ну, не то что бы совсем плевать, но на первом месте, у него самолюбие и гордость. И сейчас оно даже не требует, а просто приказывает.Шестое чувство гонит меня не в подвал. Оно ведет меня в дом. В кабинет. К узкой, шатающейся лестнице, все выше и выше по ступенькам. Вот, что задумало шестое чувство. Оно хочет заглянуть в клетку на втором этаже. Ту самую клетку, перед дверью которой я стоял несколькими днями ранее и содрогался от одной мысли, что там, за дверью. Там где Анук укрощала тираннозавров.Запах-монстр. Запах-стихия. Мое любимое очищение "Очищение духа" и в подметки ему не годится. Шестое чувство взяло надо мной контроль. И диктует мне желания, которые без него у меня бы не появились.Это желание испытать свою всесильность. Ведь там за дверью достойный противник. Ничем, кроме шестого чувства, с ним не справится.Только сейчас. Когда я такой сильный, что кружится голова. Когда Анук осталась далеко позади. Я не буду церемониться с этим монстром. У меня получится заткнуть его одним словом. И это и будет настоящий триумф. Настоящий подвиг, величайший, какой только может быть.И Фрэнк уже как-то на втором плане. Спасу я его парой минут позже, что ему станется? Да даже если он умрет, плевать, это не станет для меня преградой. Да, пускай умирает, я смогу потом его вернуть, как раз плюнуть. Фрэнк и монстр за дверью - их не сравнить. Идти за Фрэнком - это остаться дома и не рыпаться. А открыть эту дверь - это отправиться в крестовый поход и оставить по себе великую славу завоевателя гроба господня, священного Грааля, головы Бафомета и ключей от рая в придачу. И тем круче вернуться со всем этим все туда же, домой. Дом ведь никуда не убежит. И Фрэнк никуда не денется.Задней мыслью, каким-то чудом оставшейся независимой от шестого чувства, я понимаю, что все это ужасная ошибка. Именно так я и погибну. Именно так я и потеряю все. И Фрэнка. И свои силы. И все на свете. И именно так, твою мать, и должно быть! Шестое чувство должно затащить меня наверх, чтобы там я всего лишился. Я понимаю это, но понимание - лишь попискивание мыши под плинтусом, забиваемое утробным мурчаньем шестого чувства. Горделивого и самовлюбленного. Это оно или я? Это я, но без него я бы не стал таким.

Шестое чувство здесь не для того, чтобы помочь мне, а чтобы меня в итоге погубить. Но без него я бы в Гатри все равно не оказался...Я замираю на площадке второго этажа. Свет из окошка ясно обрисовывает обшарпанные стены и мощную дверь. За дверью - ни звука. И света, как тогда ночью, тоже нет. И, как ни странно, я не чувствую никакого благоговения и трепета. Запаха-монстра здесь будто-бы и не было. Мне не страшно. Мне даже не интересно. И именно поэтому я будничным жестом берусь за ржавую ручку.И тяну на себя. Ничего не выходит. В голове успевают промелькнуть мысль "неужели обойдется?"Но нет. Я толкаю дверь и она бесшумно растворяется.