Глава 5. Аран (часть 2) (1/1)

О чем я только что думал до всех этих размышлений? Ах да, контрабандисты.Ну ладно, давай шестое чувство, покажи на что ты способно. Мои каналы восприятия отвратительно узки, но ты уже знаешь, как со мной работать. Как завуалировать нужную мне информацию под очередную таинственную историю так, что бы я понял. Что бы понял последнюю часть того, что приведет меня к целому.Контрабандисты... Я закрываю глаза. Мне немножко страшно, потому что я понимаю,что вот-вот все пойму. Все."Контрабандисты" - это название одной из картин Марка Аккермана. Она была написана им много позже пражских событий. От картины этой веет спокойствием, умиротворением и счастьем. Своеобразным, уставшим и исстрадавшимся, счастьем.На картине изображена океанская бухта большого города в теплых тонах. В приглушенно-красных и желто-розовых бликах. Никаких ассоциаций с кровью нет и быть не может. Это город Сан-Франциско. Собираясь туда следует запастись цветами в своих волосах. Сан-Франциско стоит на берегу океана, и прибрежная линия усеяна бухтами и стоянками сотен яхт, лодок и маленьких кораблей. Те, у кого есть паруса, дремлют у причалов, спустив их. А те, у кого нет парусов, беспробудно спят.Аккерман изобразил первые рассветные лучи над городом. Ветреное розовое утро. Солнце еще не выползло, но предваряет свой восход красноватым туманцем, стелющимся по воде. В этот ранний час людей не видать. Предрассветное спокойствие баюкает лодки на мягких волнах. Все они привязаны носами к тропкам причалов. Все они спят. А на розовом горизонте высятся неясные силуэты города. Высотки, внушительные здания и покровы деревьев скрыты красноватым сумраком умирающей ночи. Волны, на которых катаются лодки серовато-красные... Как же красиво. Хотел бы я там побывать. Встретить рассвет там, напихав в волосы ромашек.Почему картина называется "Контрабандисты"? Вот уж не знаю. Людей на картине нет, кроме одного, сидящего на корме одной из лодок. Только одна фигура посреди рассветно-спокойного пейзажа. Скорей всего, именно эта лодка принадлежит контрабандистам, что ввозят в город паленую выпивку. Это судно мерно покачивается на волнах среди всех остальных.

Один из контрабандистов с этой лодки наверняка ночевал там, завернувшись на палубе в клочкастое одеяло. Он остался на ночь на судне, чтобы охранять его. Мало ли, копы нагрянут или конкуренты прознают, да и вообще, так спокойнее. Ежась от холода ранним утром, контрабандист-охранник просыпается. Он трет руками глаза и удивленно оглядывается в неземном красном тумане. А потом зевает, потягивается и поднимается. Долго шарит по карманам в поисках курева и наконец находит. Свертывает косяк и, сидя на корме и глядя в сторону восходящего солнца, закуривает, с наслаждением вбирая в себя согревающий дым. Контрабандист встречает тревожный рассвет, и это снова самый красивый рассвет на свете. И это и есть частичка счастья контрабандистов, до которой дотянулся Аккерман на своей картине.Теперь вся жизнь Аккермана у меня как на ладони. Он покинул Прагу, избежав наказания, хоть его, стараниями Макферсона, так или иначе раскрыли. Отец Марка, американский посол Херберт Аккерман, смог прикрыть все это дело, использовав свои связи. Убийства проституток в итоге свалили на все того же, исчезнувшего из поля зрения полиции Густава Макферсона, чью подружку тоже убили. Все это стоило Херберту Аккерману работы. Он, наверное, сделал правильны выбор, когда оставил службу и переехал обратно в Америку, прихватив с собой полоумного сына. В Америке Марка сдали в психушку, откуда тот уже никогда не вышел. И поделом.На самом деле Марку и не нужно было выходить. Макферсон не успел ему помешать, и Марк постиг все, что ему было уготовано. Он прошел путь своего искусства до конца. Какие-то высшие истины ему открылись после претворения в жизнь высших замыслов. Это уж точно не мое дело.Марк окончательно двинулся и провел остаток жизни в психушке. Жизнь его была долгой и, как ни странно, не бессмысленной. Он никогда не бросал рисование. Не бросал искусство. "Искусство умирания" ему открылось сполна, и, кто знает, что по этому поводу происходило у него в голове? Уж точно не я. Я знаю лишь, что Аккерман рисовал. Сотни замечательных картин, среди которых и "Контрабандисты".

"Контрабандисты" написаны Марком, но ни "Арсмориенди", ни "Искусство умирания", ни прочая мутотень не имеют к этому отношения. "Контрабандисты" - это картина без посвященной ей смерти, без шедеврального запаха и даже без глубинного смысла. Просто футуристический пейзаж розовой предрассветной бухты Сан-Франциско. Возможно, Аккерман видел этот пейзаж из окна. Возможно, из зарешеченного окна своей палаты он видел, что происходит на одной из лодок, и поэтому был чуточку причастен к изменчивому счастью контрабандистов, которое и запечатлел.Жизнь Марка в психушке была разной. Его при разных врачах, то пытались вылечить, то оставляли в покое. То пичкали таблетками и уколами, превращая в овощ, то просто выдавали краски и холст и позволяли творить - это было лучшим лекарством. Временами Марк становился безумным, временами вполне адекватным. Настолько адекватным, что рисовал портреты медперсонала. Но портреты эти чаще всего выходили жутковатыми, поэтому оставались неоцененными по достоинству.Одним из таких портретов стал "Беатрикс". Эта картина была написана Марком уже на излете жизни, когда он забыл Прагу настолько, что смог полюбить. Марк полюбил Беатрикс, милую приветливую медсестру, заботившуюся о нем. Беатрикс была замечательной, высокой и стройной, настоящей красавицей, которую, неизвестно как, угораздило проникнутся нежными чувствами к своему подопечному.Наверное, Беатрикс, знающая толк в искусстве, оценила талант Марка. А возможно, Марк смог заговорить ей зубы и опутать речами художественной лести. Но скорей всего, Беатрикс было просто жалко Марка, плюс они проводили вместе много времени. Беатрикс приходила к Марку каждый день, поэтому неизбежно, в течении нескольких лет они становились все ближе друг к другу.Вот оно как оказывается. Даже самый жуткий и страшный маньяк, помещенный в дружелюбную и безопасную для окружающих среду, способен влюбиться. Влюбиться в ту единственную, которую он, в глубине души, надеялся встретить с самого начала, но не встретил. Не встретил и докатился до сумасшествия. А всего-то нужно было - чье-то ласковое слово. И убийства забыты. Убийства остались в прошлом. В настоящем была Беатрикс. Беатрикс была ангелом, приносящим Марку завтрак, делающим спасительный укол, поправляющим постель и хвалящим художества Марка. А больше и не нужно, чтобы полюбить всем своим отравленным, изгнившим и жестоким, но, вот ведь чудо, способным на нежность сердцем.Это была любовь самая обыкновенная, простоватая и неизбежная, но для Марка она стала величайшим открытием. Раньше ему не давали любить. Не давали детские травмы. Не давали жестокий отец и бросившая сына мать. Не давали мертвые проститутки, исправно занимающие свое место на картинах. Не давали промозглые, плохо освещенные, вечно туманные, пустынные и грязные, покрытые синяками улицы Праги. Не давали речные каналы и туннели канализации. Но теперь всего этого не было. Не было год, два, три.Поэтому Марк стал забывать потихоньку. А может, лечение подействовало. Марк много лет провел в светлой, уютной, скучной, изученной до мельчайших подробностей палате. И в этой палате невозможным для Марка стало не полюбить свою Беатрикс. И Марк полюбил, аккуратно и восторженно, осыпая комплиментами каждое ее появление и со скромной улыбкой ловя ее руку для целомудренного поцелуя. И чтобы подольститься к Беатрикс еще больше, Марк предложил написать ее портрет. А Беатрикс согласилась, почему бы и нет?Портрет "Беатрикс" получился одной из самых, да нет, самой доброй картиной Марка. В ней было ни то что смерти, даже намека на боль или отстраненность. Эта картина была наполнена теплом и лаской, белым и желтым.В светлой, пронизанной лучами солнца палате на кушетке сидит медсестра. Это Беатрикс. Она сидит в красивой позе, аккуратно согнув в коленях и подобрав под себя свои стройные ножки. Ее тонкие изящные руки сцеплены в замок. Беатрикс одета в немного более откровенный, чем на самом деле, наряд медсестры. Маленький белый колпачок на голове, скрывающий убранные волосы, белый халат с короткими рукавами, темные туфли без каблуков, запредельно короткая юбка, открывающая длинные красивые ноги. Лица Батрикс почти не видно. Она склонила голову против солнца, и все, что можно сказать о ее лице, так это то, что оно идеально правильное и на нем застыло выражение медсестринской заботы, грустного спокойствия и глубинной отрешенности от мира. Беатрикс будто бы не здесь. Она будто бы древняя статуя, с застывшем на лице немым укором и безразличием одновременно.Настоящая Беатрикс не была такой. Марк здорово ее приукрасил. Настоящая Беатрикс выкроила в своем распорядке пару часов, чтобы попозировать, и все время вертелась, смеялась, вскакивала с места и меняла позу. Марк еще никогда так долго не рисовал. Еще никогда не был так терпелив. Еще никогда так тщательно и неуверенно не прорисовывал каждую линию.Для Марка прошли те времена, когда он рисовал за считанные минуты, летя на мощных крыльях вдохновения. Прошли те времена, когда натурщицы были неподвижны, замерев навсегда в необходимых позах. Теперь Марк с ангельским терпением снова и снова отрывался от мольберта, чтобы усадить Беатрикс с нужное положение. Но это было ему не в тягость. Он прикасался к Беатрикс, он улыбался ей, и с каждым штрихом становился все ближе для нее.Когда через несколько дней портрет был готов, Беатрикс не узнала себя. Никто, даже лечащий врач Марка, не мог поверить, что этот сумасшедший Аккерман написал такую изумительную картину. Ведь на картине не медсестра Батрикс, да она на нее даже не похожа вовсе! На картине ангел, самый настоящий. Ангел, со светлой грустью думающий о грешниках и с сожалением понимающий, что нет им прощения. Ангел невинный и благородный. Ангел мятежный, но покорный. Ангел с тяжелой судьбой и тяжелым сердцем, но такой прекрасный, что слезы на глаза наворачиваются. Ангел с длинной изящной шеей, по которой бродят солнечные лучи. Ангел с бронзовой от загара кожей, хоть сама Беатрикс была бледной, да и не такой уж стройной как на картине. И уж тем более, на лице Беатрикс отродясь не бывало такого выражения. Это выражение создал Марк, возможно, заглянув перед этим в последний раз в свои закрывающиеся глубины "Искусства умирания".Конечно, Беатрикс понравился портрет. Он занял почетное место у нее дома. А Марк занял особое, почетное место у нее в сердце. Для Беатрикс, там, вподнадоевшей психушке, не было таких приятных, обходительный, а что самое главное, талантливых пациентов, как Марк. Марк стал единственным, для кого Беатрикс приходила на работу. У них была довольно большая разница в возрасте, но Марк все еще был симпатичным. Все еще оставался черноглазым, черноволосым мальчишкой, с пальцами, перепачканными в красках. Все шло к этому. Ради Марка, не знавшего в своей жизни любви, Беатрикс согласилась стать его любовницей. Хотя бы потому, что Марк был талантлив, а к талантливому человеку отношение особенное. У этой связи не было будущего, Беатрикс это понимала и позже не раз ругала себя. Вскоре Беатрикс обнаружила, что беременна. Ей пришлось уволится. Марку она ничего не сказала.Просто однажды Беатрикс исчезла из жизни Марка. Он спрашивал о ней, но ему никто ничего не говорил. Только лечащий врач через несколько дней обмолвился, что она уволилась по собственному желанию.Марк к тому времени уже разучился ненавидеть и злиться. Он просто впал в некий анабиоз. Он отказывался от еды и почти не двигался. И через пару месяцев умер.

Не было ли это предательство единственной, кого Марк полюбил, возмездием за всех тех, кого он убил? Это не сопоставимо. Но кто знает, что чувствовал Марк, о чем он думал перед смертью. В его жизни было открытое и пройденное до конца "Арсмориенди". Было открывшее ему свои глубины "Искусство умирания". Были такие тайны, каких не было ни у кого. Но все это отобрала, вырвала из него за несколько последних лет Беатрикс. Беатрикс, сама того не заметив, заставила Марка отречься от великих свершений, от великий шедевров, от небес, только Марку доступных. Беатрикс его вылечила. И Марк, хоть и помнил о своем прошлом, прежнего доступа к нему больше не имел. Ему стало наплевать. Как ни странно, наплевать на свои океаны и на все, чего он добился. Даже наплевать на картины - смысл его жизни. Марк отрекся от всего. Он благочестиво не вспоминал, каким был чудовищем. Перед смертью он думал только о Беатрикс. Марк не винил ее, не злился. Марк желал ей счастья. А себя он жалел и тихо плакал уткнувшись носом в подушку.

Вот такой конец великого художника и жуткого маньяка. Он умер со слезами на ресницах. Совершенно обычный человек, чье сердце исстрадалось от любви. Марк забыл обо всем, чего достиг. Он думал не десятках отнятых жизней, а только об одной, которую бы он не смог бы отнять, даже если бы была возможность. Марка вылечили. Его тихая смерть пахла апельсинами.А Беатрикс переехала в Чикаго и родила сына. Мальчика, похожего на отца как две капли воды, она назвала Ричард. Свой портрет Беатрикс продала и больше не вспоминала о нем. Она устроилась сиделкой в дом престарелых и жизнь ее потекла размеренно и спокойно. Беатрикс была наказанием и спасением ужасного маньяка, но на ней это никак не сказалось. Позже она вышла замуж и родила еще нескольких детей. А Ричард называл отчима отцом и рос замечательным, талантливым мальчиком.Внешне Ричарда нельзя было назвать милашкой. Как и в его отце, в нем было что-то воронено-змеиное. Огромные черные глаза и иссиня-черные волосы. И какое-то внутреннее коварство на бледном лице, на тонких бесцветных губах и сероватой коже над веками. В нем чувствовалась глубинная угроза и сумасшедшинка.Но все это было только лишь внешне. У Ричарда было полно друзей, потому что стоило узнать его получше, как становилось понятно, что он замечательный. Что он скромник и добрейшей души человек. Прекрасный собеседник и знаток искусства. Законопослушный гражданин и любитель посидеть в темном углу на шумной вечеринке. Удачливый бизнесмен и чтец, и жнец, и на дуде игрец.

Отцовские гены не сработали, потому что Беатрикс, со своей тайной способностью исправлять и превращать плохое в хорошее, их забила. Она, как плохая мать, любила Ричарда больше остальных своих детей. Она старалась воспитать его хорошим человеком, и у нее получилось.Беатрикс побаивалась, что с возрастом у Ричарда начнутся проблемы с головой, но время шло, и этого не происходило. Ричард, понятия не имея, что его настоящий отец был художником, с детства тянулся к искусству. Он неплохо научился играть на пианино и скрипке, но больше всего любил рисовать. Перед ним никогда не стоял вопрос, чему посвятить свою жизнь. Он посвятил ее живописи. Но художником так и не стал. Да, он хорошо рисовал, но сюжетов у него не было. Поэтому Ричард нашел свое призвание в другом. Он стал искусствоведом, реставратором, знатоком живописи и просто большим ее ценителем. Он не только работал со старыми картинами и именитыми художниками, но и занимался художниками молодыми и неизвестными. Ричард продавал картины, искал спонсоров, организовывал выставки. К этому у него обнаружился настоящий талант.

Ричард был очень хорошо воспитан и интеллигентен. Он был умным и образованным, абсолютно неконфликтным и совершенно неспособным на агрессию. А еще он был очень добрым и отзывчивым. Даже немного не по-мужски внимательным и чутким. Настолько хорошим, что его можно было принять за гея. Впрочем, так оно, скорей всего, и было, но только не в случае с Викторией.С Викторией они познакомились совершенно случайно. Более разных людей трудно себе и представить. Ричард - щепетильный искусствовед и добряк, в жизни не повысивший ни на кого голос. Такой деликатный и внимательный, что его доброта кажется обманом. И Виктория - резковатая и уверенная в себе, идущая напролом девушка-полицейский, круто умеющая стрелять и драться.Их необъяснимо потянуло друг к другу. У них были разные интересы. Ричарда интересовали картины, а Викторию интересовали убийства. У Виктории никогда не было времени, а Ричарда его всегда было полно. Они хотели разного. Они любили разное. Но любили еще и друг друга.Ричард звонил Виктории и спрашивал, как дела у нее на работе, делая вид, что ему интересно. Виктория, не отрываясь от отчетов о вскрытии, терпеливо ему рассказывала и ходила на организованные Ричардом выставки, делая вид, что ей интересно. Они и сами не понимали, почему возятся друг с другом, но когда они встречались, все становилось как никогда просто.У Ричарда появлялось о ком заботится, о ком думать и кем восхищаться. А у Виктории появлялось для кого строить из себя милашку. Они лицемерничали друг с другом безмерно, и сами того не замечали. Но они любили друг друга, не смотря ни на что, и шли на бесконечные компромиссы. Они были настолько разными, что даже поругаться не могли. А может, дело было в другом. И их тянуло друг к другу, потому что они оба были очень благородны внутри, были хорошими честными людьми, никогда не сворачивающими на неверный путь, генетически в них заложенный. Уж конечно, они не могли знать, что отец Ричарда и дед Виктории деланы из одного теста. А возможно, именно в этом и крылась основная причина.Причиной было глубинное зло, передавшееся по наследству. Отнятые жизни мертвым грузом перекочевали с отцов на детей. Отцы были плохими. А дети - бесконечно хорошими. Как будто бы специально настолько хорошими, чтобы отмыть грехи предков.У Ричарда стояла на рабочем столе фотография Виктории. Ричард хотел сделать ей предложение, как только она будет готова. Ричард очень любил Викторию.Виктория пока не хотела связывать свою жизнь с кем бы то ни было, ведь она принадлежала работе. Виктория была уверена, что с Ричардом у них все рано или поздно закончится, и поэтому не особо к нему привязывалась, хоть любила очень сильно. Звонок с работы отрывал Викторию от Ричарда. И оба понимали, что так и должно быть.Как раз той зимой, когда Виктория вела свое первое крупное дело и охотилась на чикагского маньяка, Ричард наткнулся на очень интересного художника. Так у него бывало и раньше, но в этот раз это была любовь с первого взгляда. В захламленном букинистическом в патриархальной Праге Ричард совершенно случайно увидел картину. В Праге Ричард был по делу, а в букинистический забрел от нечего делать. Ричарда всегда привлекали такие старые пыльные заведения, где на всех поверхностях толстыми пластами лежит исторический покой и вековая культурная тишина.Именно там, в богом забытом отделе классической английской литературы, над рядами потрепанных книг, в широком оконном простенке висела удивительная картина, которая поразила Ричарда до глубины души. Это была "И смерть разлучит их", полвека провисевшая на одном месте. Сказать, что эта картина затронула Ричарда за живое, значит ничего не сказать. Он был потрясен.Ричард не вернулся из Праги, пока не заполучил эту картину. У Ричарда был нюх на действительно стоящие вещи. Все что Ричарду удалось вызнать в букинистическом, это только название картины и имя художника - Марк Аккерман. Ричард ни разу не слышал этого имени раньше, поэтому с головой бросился в поиск информации.Вернувшись домой, Ричард выяснил, что биография художника была не очень-то насыщенной. Родился и вырос в Америке, попутешествовал несколько лет, вернулся на родину и загремел в психиатрическую больницу, где и провел остаток жизни. Аккерман умер сорок лет назад, не оставив после себя ничего, кроме разбросанных по Европе и штатам картин. Но каких картин! Их было очень много и каждая из них была уникальна и по-своему гениальна. Известных полотен, занимающих свое место в музеях и прочих общественным местах отыскалось совсем немного. Но зато Ричард смог найти в интернете существующий клуб почитателей таланта Аккермана, где были представлены фотографии многих его работ и всякая оккультно-порнографическая дребедень, на которую Ричард легкомысленно не обратил внимания.Ричард с энтузиазмом принялся разыскивать картины Аккермана, чтобы изучить их, систематизировать, собрать вместе и открыть миру талантливейшего художника. Именно в этом Ричард и видел свое жизненное предназначение. Тут был и некий корыстный расчет прославиться, открыть шикарную выставку и продать некоторые картины подороже.

Ричард буквально влюбился в Аккермана, стал скупать его картины, платя за них порой немереные деньги, а порой гроши. Ричард старательно изучал биографию Аккермана, и выяснил довольно много.Оказывается, отец Аккермана был политиком и одно время послом в Чехии. В семейной жизни отец Марка, человек суровый и принципиальный, был тираном и деспотом. Жена сбежала от него, оставив пятилетнего Марка с отцом. Марк с детства страдал психическими расстройствами, отец же объяснял его ненормальное поведение только одним - непослушанием и наглостью, и жестоко его наказывал. Поэтому Марку с детства доставалось от отца, который любил сына, но даже от самого себя это держал в тайне. Так что, расшатанной психике Марка есть объяснение.Ричард не знал почему именно, но чувствовал в себе что-то необыкновенное, когда речь заходила об Аккермане. Он мог говорить о нем, о его таланте, о его восприятии мира часами. Ричард впервые ощущал свое непонятное и восхитительное родство с художником. Будто бы Ричард видел жизнь его глазами. Будто бы вся эта жизнь была его собственной. Ричард придирчиво изучал каждую заполученную картину. Ричард буквально растворился в Марке Аккермане, обожая его и собирая по крупицам его жизнь. Дошел даже до того, что догадался, что Аккерман, в ряде своих картин пражского периода, должно быть, изобразил страшные серийные убийства, происходившие в Праге как раз в то время.Все это было очень интересно и захватывающе для Ричарда, как для человека, увлеченного искусством, это и было его любимым занятием. Он мог собой гордиться. Ведь он собственноручно открыл для мира доселе неизвестного гениального художника.Искать картины Аккермана было трудно. Непонятно, где именно их можно было найти. Зачастую они попадались Ричарду случайно и в местах неожиданных, будто бы картины сами стремились к Ричарду, что еще больше его распаляло. Картины Аккермана можно было найти в музейных архивах, и в магазинах оружия, и в ресторанчиках итальянской кухни, и в домах обычных людей. Ричард, только-только завидев знакомую манеру рисования, бросался рассматривать полотно на наличие подписи в уголке - "М. А.", и чаще всего находил. После этого Ричард долго упрашивал хозяина продать картину и, если не добивался этого, тогда настаивал на том, чтобы картину ему одолжили для выставки работ Аккермана, под залог, конечно же. Ричард заболел Аккерман, как это простительно восторженному ценителю живописи.Только добравшись до картины "Беатрикс", Марк начал что-то подозревать. Беатрикс к тому времени уже умерла от рака, и Ричард не мог спросить ее. Осталось только догадываться. Мать Ричарда на картине Марка Аккермана? Теоретически это возможно, ведь она всю жизнь проработала медсестрой, в том числе и в психиатрических клиниках. Но с другой стороны, девушка на картине не похожа на на мать Ричарда. Да и вообще, в Америке полно Беатрикс, конечно, не так много как Мэри или Кэтрин, но тоже хватает, да и название картины - это необязательно имя изображенной девушки...Марк предпочел думать, что на картине действительно его мать, тем более что временные рамки сходились, но никому об этом не распространялся. К счастью, в благочестивую голову Ричарда мысль о том, что Аккерман его отец, так и не закралась.

К декабрю Ричард добыл достаточное количество информации и работ Аккермана, чтобы открыть выставку. Раньше Ричард организовывал выставки для других художников, но теперь он делал ее как будто бы для себя, и поэтому не жалел ни денег, ни времени, ни сил.В итоге выставка получилась шикарной. В большом зале музея современного искусства Ричард оформил просторную галерею, идущую вдоль стен. На стенах в золоченых тяжелых рамах висели картины Аккермана. Между картинами стояли и висели длинные и пышные, стелющиеся по полу растения в горшках. Стены и пол были белых и темно-серых, мраморных цветов. Перекрытия посреди зала, фальшивые колонны и оформление были наполнены сиренево-голубоватым полупрозрачным стеклом. Посреди зала, в окружении стекла и красного гибискуса, был устроен небольшой фонтанчик с маленьким озерцом с искусственными водяными лилиями и камышами.По замыслу Ричарда, посетителям галереи должно было казаться, будто бы они попали в туманное утро в горах, где взгляд заволакивают чуть грозовые облака и воздухе висит звон ручья. Утро высоко в горах, в окружении стекла и тумана. Высоко в горах, почти что в небе. И в этом облачном небе ярчат отголоски отшумевших жизней - картины Аккермана, пугающие и темные, обжигающие своей энергетикой и поднимающие стада мурашек.Картины Аккермана крадутся сквозь туман, словно маньяки-убийцы, охотящиеся ранним утром. Всюду слышны их осторожные шаги по зеленой листве и поверхности искрящейся воды, но ты видишь их только когда они перед тобой - обжигающие страхом, болью и смертью. Взмахивающие тонким изогнутым ножом и сражающие наповал своей властной силой. И стоит отвернуться, как в спину летит их бессильное, но убийственное дыхание шедевра и непостижимой тайны, доступной только сумасшедшему художнику. Надо отдать Ричарду должное, он постиг внутренний мир Аккермана.На выставке были представлены "И смерть разлучит их", и "Очищение духа", и "Контрабандисты", и "Беатрикс", и "Мост над бурными водами", и "Улицы Праги", и "Прощенная грешница", и "Потревоженное убежище", и "Покинутая", и "Идеальная любовь" и еще многие и многие другие. Ричард ходил по готовой к открытию выставке королем. Оглядывал картины своего любимого художника, уже изученные до последнего штриха. Но каждый раз глядя на них, Ричард снова с удивлением ощущал в себе какой-то глубинный трепет, который, как он надеялся, почувствуют и все остальные. Мурашки изнутри, бабочки в животе, тихий восторг, восхищенно идущей к убийце жертвы.Как искусствовед, Ричард мог часами стоять у каждой картины, рассказывая о палитре красок и глубине проработки сюжета, о внимании к деталям, о самом Марке и влияний событий его жизни на его творчество. Он мог заливаться соловьем почти бесконечно, лишь бы было кому слушать.Ричард чувствовал триумф. Еще бы, такая замечательная, шикарная выставка. Гениальный художник, им, Ричардом, открытый. Великолепные картины в замечательном состоянии. Подробные аннотации к каждому полотну. И картины действительно сильные, берущие за душу. Выставка наверняка, нет, она должна, обязана произвести фурор в высококультурных кругах, когда она откроется. Имя Марка Аккермана станет известным, критики по достоинству оценят его искусство...Ричард был счастлив. И особенно счастлив потому, что чувствовал свое внутреннее родство с Аккерманом. Будто бы это для него Аккерман рисовал. Будто бы только он понимает его полностью. Будто бы все эти картины Ричардом и нарисованы. Выставка Ричарда была готова к открытию. Но он все медлил.Потому что мечтал об одном. Ричард хотел, чтобы первым посетителем стала Виктория. Он хотел заманить Викторию в музей, показать ей все эти картины, только ей одной рассказать о них так, чтобы она все поняла. Ричард мечтал, чтобы Виктория почувствовала то же, что и он, чтобы оценила. Желание его вполне объяснимо, ведь он очень любил Викторию и ждал в первую очередь ее одобрения. Потому что добиться одобрения Виктории было ой как не просто.Но Виктория была занята по уши в ловле своего чикагского маньяка. Ричард не хотел надоедать ей звонками и все ждал, когда она придет. Ведь она обещала.Откуда было знать Ричарду, что Виктория взяла след. Да еще какой! На чердаке загородного дома своего отца она обнаружила дневники деда. Ее любимого дедушки, по примеру которого Виктория с детства мечтала стать детективом. В сундуке, закрытом на хитроумный кодовый замок из карточных мастей, Виктория нашла древние сокровища: черную фетровую шляпу времен тридцатых, любимое платье своей бабушки, старые фотографии, рисунки деда, но самое главное - его записи о событиях семидесятилетней давности.

Дневниковые записи об одном деле, которое дед Виктории распутывал в Праге. В тридцатых годах там орудовал маньяк, убивавший проституток. Дед Виктории в ходе запутанного расследования вычислил маньяка, им оказался художник Марк Аккерман, но было слишком поздно. Аккерман скрылся, а в убийствах обвинили деда Виктории. Ему удалось уехать в Америку и начать жизнь сначала.И теперь Виктория, читая дневниковые записи, с удивлением обнаружила, что маньяк, которого она ловит, старательно копирует почерк Аккермана. Убивает так же, как он.И вот, наконец, Виктория, сбившись с ног и окончательно запутавшись, выкроила немного свободного времени и пришла-таки на выставку, еще не зная имени автора картин. Она была первой посетительницей и понимала, как это важно для Ричарда, уже пару месяцев бредящего каким-то старым художником.Виктория пришла на выставку, просто чтобы развеяться, и Ричард с воодушевлением повел ее мимо картин, рассыпаясь в подробных объяснениях, рассказывая все как настоящий экскурсовод. Виктория слушала не перебивая. Слушала, как всегда насупясь и все более недоверчиво глядя на полотна. Особенно долго Виктория стояла перед картиной "И смерть разлучит их"."Мой лучший шедевр, мистер Макферсон", - так сказал Аккерман Макферсону перед убийством Иды."По-моему, это его лучший шедевр", - так сказал Ричард Виктории семьдесят лет спустя.Все сплетается воедино. Виктория понимает, что маньяк, усердно водящий ее за нос, каждое свое преступление посвящает и обставляет так же, как оно выглядит на картинах Аккермана. Аккерман убивал и рисовал. Чикагский убийца идет за ним след в след. Виктория знает, кто такой Аккерман. Виктория знает, кто на картине "И смерть разлучит их". На картине дед Виктории. Виктории Макферсон...Я скидываю занозу со своей ладони и поднимаюсь.Как Макферсон? Виктория Макферсон? Дед Виктории - Густав Макферсон? Тот самый Макферсон, который будет гоняться за Аккерманом в Праге через пару лет? Но ведь тогда получается, что... Что сегодняшний убийца - Густав Макферсон! Как? Как так? Я ничего не понимаю.Макферсон, с которым я говорил вчера. Макферсон, на чьих глазах убьют Иду. Макферсон, которому суждено столкнуться с "Арсмориенди" два раза. Этот самый Макферсон побывал на этом складе пару часов назад?Но он же полицейский! Ну и что? Разве это мешает ему убивать? Но он показался мне хорошим человеком! И что с того? Но я же говорил с ним вчера! Почему меня не пробрало? Просто потому, что я не знал, что он убийца. Меня сбили с толку пражские события. Меня сбила с толку эта чертова Виктория на пару с Аккерманом.

Твою мать! Неужели все так просто? Проклятие, я же заметил, что от Макферсона пахнет масляными красками! Почему же я сразу не обратил на это внимание, как только понял, что убийца - художник? И царапина на лице Макферсона! Его содранная, рассказавшая мне о его внучке кожа под ногтями четвертой жертвы! Какой же я болван!Я выхожу со склада, оставив двери нараспашку, и плетусь к машине. Вот оно значит как все будет. Густав Макферсон - сегодняшний убийца. Я остановлю его, а он удерет в Европу. И будет там рисовать картины и заниматься частным сыском. Я правильно догадался - как художник, Макферсон Аккерману не ровня. Макферсона занесет в Прагу, где он встретит Иду, которую убьет Марк и нарисует "И смерть разлучит их". И это и будет своеобразное наказание Макферсону за сегодняшние убийства. А еще это будет наказание от "Арсмориенди" за то, что запорол высшую цель обретения шестого чувства.Иду убьет Аккерман, а Макферсон выживет, найдет себе другую и уедет от висящих на хвосте пражских копов в Америку. И в Америке Густав женится и нарожает детишек, а потом у него будет внучка Виктория, которая пойдет по стопам деда и станет полицейским, станет защитником справедливости...

А Макферсон будет вести подробные дневники о пражских событиях, и спустя много десятилетий эти дневники прочитает Виктория и узнает на лучшем шедевре Аккермана своего деда. И именно картины Аккермана в галерее Ричарда помогут Виктории вычислить место следующего убийства. И Виктория успеет вовремя и остановит подражателя...Я забираюсь в остывшую машину. Взгляд как-то сам собой падает на заднее сиденье. Там все так же лежит "Ключ к герметической философии", брошенный Фрэнком. Причем же здесь эта поганая книжонка?Чувствуя что вот-вот откроется предпоследняя тайна, я перебираюсь на заднее сиденье и беру в руки книгу. Она открывается посередине. Я нетерпеливо перелистываю на начало. На ту самую страницу, где написано название и информация об издании. Имя автора - Hugo van der Gustav McPherson, год издания 1951.Только тут меня накрывает ужасающей волной собственной тупости. Какой же я идиот!!! Эта книга, найденная Гаем и перекочевавшая в руки Анук много лет назад, эта книга, оказавшаяся в моих лапах двумя днями ранее... Весь смысл всей этой треклятой книги, вся ее ценность для Анук, но, в первую очередь, для меня, ведь Анук и так об этом знала, все, что я должен был понять - это два единственных слова из всей писанины. Эти два слова на английском, но я способен их прочитать. Плевать, о чем эта книга. Плевать совершенно. Мне, дуболому, нужно было было осознать всего два слова, имя автора - Густав, мать его, Макферсон! И год издания, будь он проклят, - 1951!Эту книгу написал Макферсон! Это книга из будущего. Макферсон напишет ее через двадцать лет. И ее напечатают в тысяча девятьсот пятьдесят первом году. А еще через пару десятилетий эту книжонку занесет в Абхазию, а потом она попадет в школьную библиотеку, где ее найдет Гай, ведомый, "Арсмориенди"."Арсмориенди" связано с "Ключом к герметической философии" одним только тем простым фактом, что автор "Ключа к герметической философии" читал "Арсмориенди". Вот и вся связь, но этого вполне хватило, чтобы "Арсморинеди" заглянуло к Анук. К Анук оно заглянуло, только лишь для того, чтобы через ее шрам на затылке велеть Гаю добыть "Ключ к герметической Философии". Эта книга попала к Анук. Анук долго не могла взять в толк, в чем ее значение, но потом все-таки поняла. Сбежавшее "Арсмориенди", лишь махнув Анук хвостом, исчезло. Исчезло в одном единственном направлении, для Анук неизвестном.И найти это направление можно было одним единственным способом. Через "Ключ к герметической философии". Через его автора. Автора, связанного "Арсмориенди".Я не ошибся, когда предположил, что Анук может путешествовать во времени. Она и не такое может. Не удивлюсь, если именно в Гатри она это и провернула, нечаянно захватив с собой Вуди и выкинув его не в том десятилетии. Анук родилась в конце двадцатого века. А здесь, в тридцать первом, она для того, чтобы быть ближе к "Арсмориенди". А "Арсмориенди" сейчас там, где Густав Макферсон.Вся эта история про голову Бафомета - правда. Густав, сбежав отсюда, когда я остановлю его, отправится в Париж, где займется живописью и частным сыском. И он станет главным действующим лицом всей прочитанной Фрэнком истории, наряду с Кауфнером, Дальпеном и Аделиной и хрен знает кем. А потом Густав отправится в Прагу. Вряд ли он догадается о причастности "Арсмориенди" к убийствам Аккермана. Нет, Макферсон не догадается (скорей всего, он уже ничего не будет помнить), но "Арсмориенди" будет впечатлено. Ведь это случится впервые. Впервые человек, "Арсмориенди" брошенный, отправится за ним и, что самое невероятное, найдет. Выследит и встретится с "Арсмориенди" лицом к лицу второй раз, хоть и не поймет этого.

Именно в этом невероятная уникальность этого ублюдка Макферсона. Найти "Арсмориенди" дважды и дважды упустить. Наверняка "Арсмориенди" отметит Макферсона как выдающегося и необыкновенного. Именно поэтому написанный Макферсоном "Ключ к герметической философии" будет так ценен.А вся эта история про голову Бафомета будет любимейшей историей Виктории, из всех, что дедушка ей рассказывал. История про Париж, мистическая и загадочная. Густав будет рассказывать Виктории про Париж, но не будет рассказать про Прагу, и уж тем более, про Эмпайр-Бэй. Про Эмпайр-Бэй Виктория никогда не узнает. Эмпайр-Бэй будет лишь вскользь упомянут как причина, по которой Густав уехал из Америки в Европу. О Праге Виктория узнает из дневников деда уже много после его смерти... И мистическая и загадочная история про Париж будет единственным литературным опытом Макферсона, напечатанным в тысяча девятьсот пятьдесят перовом (год моей смерти, кстати).Я захлопываю книгу и бросаю ее обратно на заднее сиденье. Кое-что не сходится. Почему я раньше не понял, что Макферсон - убийца? Почему? Я глупый, непонятливый придурок, это ясно, но причина не только в этом. Что же меня, вернее, мое шестое чувство смутило?Я перелезаю на переднее сиденье и пытаюсь завести машину. Куда мне теперь ехать? Где искать Макферсона и Фрэнка? На что еще я не обратил внимания? Что показалось мне странным?В голову приходит прошлое утро. Вчера утром так много всего сразу навалилось, что я решил разобраться с тем, что показалось мне тогда первостепенно важным - с книгой. "Ключ к герметической философии", с этим я уже сполна разобрался. Это книга, заумно написанная Макферсоном, в которой он налегает на философию, попутно рассказывая историю про Париж. К моменту написания этой книги Макферсон дважды столкнется с "Асмориенди". Скорей всего, "Искусство умирания" хоть и не открылось Макферсону, но за два раза здорово прошлось тяжелыми сапогами по его голове. Так здорово, что оформленные на бумаге размышлизмы Макферсона несли на себе отпечаток грубых сапог "Арсмориенди". Макферсон, вот кто настоящий любимчик "Асрморинеди", а вовсе не Аккерман. Аккерман закончил в психушке с вдребезги разбитым сердцем, наплевав на "Искусство умирания".А Макферсон, наверное того не осознавая, подобрался к "Арсмориенди" достаточно близко, но не губительно вплотную. Поэтому его голова осталась более менее целой. Поэтому "Арсмориенди" и питает к нему, и даже к его потомку Виктории, особые смешанные чувства. Как к избранным. Но "Искусство умирания" Густаву, моими стараниями так и не открылось. Не знаю, как Аккермнау, но Густаву, чтобы постичь "Арсмориенди" и "Искусство умирания" нужно воспользоваться шестым чувством. Шестым чувством, приобретаемым после пяти. Пять чувств, пять убийств у него уже есть. Теперь Макферсону осталось последнее, шестое убийство и он откроет нараспашку шестое чувство. И шестым чувством познает "Искусство Умирания". Так же, как это сделал Аккерман, но другим способом.Хрен тебе Макферсон! Обойдешься и пятью. Шестого чувства тебе не получить. Фрэнк не умрет, ты останешься с носом. Это я расстрою твои планы. Знать бы еще как."Арсмориенди", может ты мне подскажешь? Ты должно быть там же, где и Густав. Там же, где и Фрэнк. Что вы там втроем делаете? Ждете момента, когда я появлюсь и не дам Макферсону постичь "Искусство умирания"? Хорошо, подождите еще чуть-чуть, я скоро буду. Вот только пойму, где вы находитесь...Так, так, так. Что еще было вчерашним утром, после книги? Колодец, ирландский свитер Фрэнка... Ах да, подвал! Вход в подвал с восточной стороны дома показался мне подозрительным. Оттуда исходил такой же запах, как от Фрэнка и постукивание. Тогда Синатра сбил меня с толку своим появлением и своим свитером, и я и думать забыл про подвал, переключив внимание на никчемный "Ключ к герметической философии".Я возобновляю попытки завести машину. Получается плохо, и мне приходится заглянуть под капот. Но это чисто символически. После просьб и уговоров машина все-таки заводится. Я еду туда, куда меня ведет шестое чувство.