Глава 3. Кроличий мех (часть 2) (2/2)

Все последующие столетия, раз в двадцать-тридцать лет душа Лебеля переходила из тела в тело. Переход этот назывался трансмиграцией. Лебель сохранял свои знания, воспоминания и опыт, и накопленные капиталы тоже, понятное дело, сохранял. Всю свою бесконечную жизнь он посвятил основанному им Братству Розы и Креста, которое было, чем-то вроде маленького французского филиала ордена Тамплиеров и которое Лебель содержал на свои деньги. Лебель, меняя тела, все время оставался главой братства и вместе с участниками занимался изучением древних книг и артефактов, правда ничего существеннее головы Бафомета у них не водилось, а также алхимией, всяким сатанизмом и прочей дребеденью. Лебель свой секрет никому не открывал. Когда очередное тело изнашивалось, он подбирал себе приемника, запудривал ему мозги и затем перебирался в него по его предварительному согласию - иначе было нельзя.Кроме того, Генри, не думай, что все так скучно в этой истории. Есть и любовная линия. У первого человека, в чье тело перебрался Лебель, была дочь - Аделина Декламси. И Лебель в эту девушку очень сильно влюбился. Ну знаешь, как это бывает, один раз и на всю жизнь. Но Лебель был в теле отца Аделины, поэтому вряд ли у них что-то сложилось. Вскоре Аделина умерла. Лебель, конечно, здорово горевал, но сам умирать не торопился. Он совершил новую трансмиграцию и именно в момент перехода души из тела в тело, он увидел перерожденную Аделину. Оказывается, душа этой девушки тоже жила вечно, но она рождалась заново и ничего о своей прошлой жизни не помнила.

Таким образом, Лебель трансмигрировал снова и снова, пытаясь найти Аделину, и порой у него почти получалось. Но как только он приближался к ней слишком близко, она ускользала или умирала. А потом она снова рождалась маленьким ребенком где-то в другом месте, возможно, на другом краю света. А Лебелю, чтобы снова напасть на ее след, нужно было заново трансмигрировать, ну и, это уж как повезет, прождать пару-тройку десятков лет.Так что, можно сказать, Лебель в свою вечность не скучал: не теряя надежды искал и никогда не находил Аделину, возглавлял братство Розы и Креста, которое в зависимости от эпохи обладало разной степенью популярности и влиятельности, также Лебель занимался алхимией и прочей хиромантией, богател и медленно, но верно, выживал из ума.Наверное, у него было слишком много воспоминаний и слишком много опыта. Его душа износилась, медленнее, чем изнашивается тело, но, в конце концов, стала слишком слабой. И поэтому ближе к двадцатому веку Лебель, совершая трансмиграцию, терял все больше воспоминаний. Он, конечно, все записывал и, переродившись, мог освежить память. Но в любом случае, от него постепенно ускользала суть происходящего. Одним из последних тел для души Лебеля, уже в наше время, стал Грегуар Дальпен. Дальпен после трансмиграции сохранил о прошлом Лебеля только обрывочные воспоминания, и в большей степени остался самим собой.

И вот, собственно, интрига. Вся эта вышеизложенная история - правда, или Грегуар Дальпен - просто напросто выживший из ума старикашка, возомнивший себя крестоносцем? Эту-то загадку и пытался разгадать автор в начале книги.

В Париже наших дней Дальпен - глава могущественного братства Розы и Креста, один из богатейших и влиятельнейших людей Франции, который, однако, живет затворником. Дальпен, сам не совсем понимающий кто он такой и окончательно запутавшийся, обращается к психиатру, доктору Эрику Кауфнеру. Дальпен раскрывает все свои тайны, и Кауфнер, будучи адекватным человеком, ему, разумеется, не верит, но подобный случай кажется психиатру интересным, поэтому Кауфнер сближается с Дальпеном, и через несколько лет соглашается стать новым сосудом для души Лебеля.

К тому моменту Кауфнером движут в основном корыстные мотивы. Он уверен, что ему ничего не угрожает, и все чего он хочет - это заполучить богатства Дальпена после его смерти. Кроме того, Кауфнер увлекается идеями братства Розы и Креста и ничего не имеет против того, чтобы возглавить братство после Дальпена. И дело не в магии или алхимии, а в огромных деньгах, исторических реликвиях, влиятельных друзьях и власти.Именно тогда в Париже появляется София Блейк. Автор не объясняет, кто она такая и откуда взялась, о ней вообще сказано мало. София нанимает двух парижских мошенников, Пола и Грейси Итонов, чтобы они выкрали у Дальпена голову Бафомета. Их план прост: Грейси должна разыграть из себя переродившуюся Аделину, охмурить Дальпена, втереться к нему в доверие и спереть Бафомета в момент ритуала очередной трансмиграции, а это единственный момент, когда Дальпен достанет голову из тайника.По плану, Грейси обращается к Кауфнеру с теми же проблемами, что и Дальпен: она считает себя родом из средневековья. Кауфнер, хоть и подозревая, что что-то здесь нечисто, сводит Дальпена и Грейси. Дальпен действительно принимает Грейси за Аделину. Это просто самообман, но Дальпен счастлив как никогда. Именно поэтомуон решает поскорей провести очередную трансмиграцию, чтобы перейти в тело Кауфнера и счастливо жить с Аделиной до конца ее дней.Дальпен полностью доверяет своей новоприобретенной Аделине и позволяет ей присутствовать при трансмиграции. И вот, когда душа покидает Дальпена, Грейси крадет голову Бафомета и удирает, тем самым нарушив процесс. От Дальпена остается только мертвое тело, а у пришедшего в себя Кауфнера едет крыша. Он отчасти остается собой, со своей памятью и своими мотивами, а отчасти и впрямь воображает себя Дальпеном-Лебелем, одержимым жаждой мести и одним огромным желанием - вернуть себе голову Бафомета, потому что без нее в ближайшие сорок лет он умрет.Кауфнер находит и убивает Пола и Грейси Итонов в номере отеля, где они жили, но Бафомета не обнаруживает, так как его успели перепрятать. Кауфнер перелопачивает пол Парижа в поисках и выходит на человека, к которому через десяток рук перешла голова. Но человек этот...Генри, смотри! Это, наверное, и есть подружка Луки! - Что?.. - я не сразу понимаю смысла последних слов Фрэнка, но машинально поворачиваю лицо вслед за его рукой. Первая мысль - весь этот рассказ дешевая бредятина.Вот уже полчаса я сижу, словно загипнотизированный, смотря в одну точку и слушая. Я забыл не то, что следить за временем, а вообще где я.Сейчас перед моими глазами залитая романтичным сиренево-желтым светом набережная выглядит более оживленной, чем раньше. И невдалеке от нашей машины неторопливо прохаживается та, кого скорей всего зовут Банни. Как Лука и говорил - длинная темно-серая шуба, которую можно принять за норку. Или за кроличий мех. Мои мысли переползают с одного предмета на другой медленно, словно улитки. Ну конечно! Третья жертва. - Пошли, поговорим с ней.Мы одновременно выбираемся из машины и догоняем девушку, идущую вдоль парапета. - Привет. Ты, случайно, не Банни? - слова Фрэнка заставляют ее не ходу обернуться...И я никогда не видел таких красивых.Я просто падаю в пропасть, туда, в Калвер.Скорей всего, дело в освещении, в обледеневшей мостовой, в морозной ночи, в обрыве, в легком ветре... Да, черт возьми, именно в этом все и дело. А еще в том, что это именно та девушка. Это именно она, та, кто нужен убийце и мне, та, на которую наложило лапы "Арсмориенди". Особенная. Настолько особенная, что у меня подкашиваются ноги и закрываются глаза.Это она. От нее так точно пахнет кроличьим мехом, что я почувствовал бы его за километры. Не так, как от Фрэнка. От Фрэнка пахнет мило и по-простецки, как от маленького глупого крольчонка. А от Банни веет совершенством. Ее кроличий мех взяли из природной среды и работали с ним долгие годы, обучали его в институтах и водили на светские рауты, он читал умные книги и постигал тонкости этикета, его гранили как алмаз, делая из прозрачного камешка бриллиант. Кроличий мех принадлежащий Банни - это аристократ по сравнению со своим потерянным братом-близнецом из социальных низов, которого таскает на себе Фрэнк.Просто кроличий мех, но сейчас он так хорош, что лучше и придумать нельзя.А еще от девушки пахнет духами, помадой, одеждой, ее волосами, ее жизнью. Но над всем этим, словно звездное небо над грешной землей реет кроличий мех. И любоваться им, как и звездным небом, можно бесконечно.Я стою, не в силах пошевелиться. Стою, оглушенный. Сквозь океаны до меня доносится английская речь, голос Фрэнка, голос девушки. Ласковый смех, легкая рука опускается на мое плечо. На исковерканном итальянском девушка произносит: "Что с тобой, красавчик?.."Я наконец разлепляю глаза. Меня только что пригвоздили к месту запахом, а теперь еще и придавили тяжелейшим, прекраснейшим грузом увиденного.Если девушка и может быть похожа на кролика, то это Банни. Скорей всего, отсюда и пошло ее прозвище. Возможно, не каждому покажется красивым ее лицо, напоминающее заячью мордашку, но она, черт возьми, прекрасна. И ее ничуть не портят оставшиеся с детства, чуть выступающие передние "кроличьи зубы". И ее ничуть не портит, маленький вздернутый нос. Как и темно-серые глаза без зрачков. Как и черные блестящие волосы, собранные в прическу.Ее пушистая шуба из неизвестного меха имеет в свете фонарей металлический отблеск. Проклятье.Неужели, я влюбился? Банни кажется мне ангелом во плоти. Не что-то в отдельности, а именно вся, вместе с металлической шубой, темно-серыми глазами, кроличьим мехом и исковерканным итальянским.Я машинально поднимаю руку, и Банни кладет свою ладонь в мою. Ее маленькие руки в облегающих серых перчатках из замши. Надо ли говорить, что они нежные и мягкие, как лапки моего крольчонка? Надо ли говорить, что ее взгляд такой же,как в тот гребаный вечер, когда я ушел с чердака? Она и есть тот крольчонок, снова встретившийся мне уже в другом обличье. Перерожденный, как неведомая Аделина Декламси. И будь я проклят, если снова позволю ему умереть из-за моей нерасторопности.Банни тихо смеется и поворачивается к глупо улыбающемуся Фрэнку. Они снова о чем-то непринужденно болтают. Наконец разговор закончен, и Фрэнк утаскивает меня обратно в машину. - Это она! Это точно она! Фрэнк, мы должны не дать ее убить! - Да все ясно, Генри. Только не ори...Оказавшись в машине, я приклеиваюсь взглядом к удаляющейся фигуре Банни. - Что она сказала?Фрэнк недовольно ерзает рядом. Краем глаза я замечаю, что он достает из бардачка револьвер и заглядывает в барабан. - Она сказала, что за ней уже три дня следит какой-то тип. Близко не подходит, но все время пасется на расстоянии и выглядит подозрительно. Она помашет нам рукой, если заметит его. Если у нее появится клиент, то они зайдут вон в ту парадную, что у парикмахерской... Знаешь, Генри, Банни рассказала, что Роза Блейк перед смертью тоже жаловалась на то, что за ней кто-то следит... Но я не думаю, что здесь можно чего-то опасаться. Набережная хорошо освещена, народу немало. Не нападет же убийца у всех на глазах. Ведь так? - Я не знаю... Возможно, тот, кто следит за ней, это не убийца вовсе, а просто какой-то скромный воздыхатель. Но сегодня убийца появится точно. Что если он снимет ее? И убьет там, в помещении? Мы ведь этого не увидим. - Боюсь нам ей этого не объяснить. Давай тогда пойдем следом и проверим? - Давай.Совсем скоро к Банни присоединяется еще несколько разодетых девушек. С какой-то странной ревнивой гордостью я отмечаю, что Банни самая красивая из всех шлюх. И самая ухоженная. Черт, если ее услугами пользуется Лука, зачем ей вообще выходить на улицу? Впрочем, я не разбираюсь в этих тонкостях...Сегодня вечером у девушек работы явно немного. Они просто медленно бродят кучкой под фонарями, курят и болтают, алчно посматривая на проходящих мимо мужчин. За все время только к одной из девушек подходит какой-то хрен, и они вдвоем скрываются в ближайшем переулке.

Фрэнку быстро надоедает слежка, и он снова утыкается в книгу. Минут через двадцать он захлопывает ее и кидает на заднее сиденье. - Снова какая-то бредятина пошла. Генри, хочешь узнать, чем закончилась история про голову Бафомета? - Не сейчас. - Она закончилась тем, что какой-то умник уничтожил голову, разбив ее о каменный пол. А Кауфнера обвинили в четырех убийствах и повесили... Но это только половина книги. Интересно, что там дальше. Но на сегодня с меня хватит... Генри? - Черт, Фрэнк, если тебе плевать, то мне нет! Я слежу за Банни, так что не приставай ко мне сейчас. - Да что с ней станется посреди улицы и в окружении других шлюх? Расслабся, Генри, все в порядке... Я хотел спросить, какой четвертый запах? - Я не знаю. - А что надо сделать, чтобы ты его узнал? - Я не знаю. - А кто знает? - Фрэнк, отвали! Сейчас не до этого! - Твою мать, Генри! У нас, на сколько я понял, еще два дня, а на третий меня пришьют! Мне кажется, я имею право тебя поторапливать.- Сейчас самое главное - не упустить Банни. - Я уже понял. Но одно другому не мешает. Что толку, что ты в Банни дырку взглядом сверлишь? Давай, ты пока принюхаешься как следует, а я послежу за шлюхами. Им и одной пары глаз хватит...Черт. Внутренний голос говорит мне, что я не должен отвлекаться... Но с другой стороны, Фрэнк прав. Мне нужно начинать искать четвертый запах. Возможно, если мы предотвратим третье убийство, убийцу это не остановит, и он примется за четвертое... Проклятье. - Понимаешь, Фрэнк, я не могу в машине. Тут гибискус все забивает. - Гибискус? В смысле Суданская мальва? Да, я чувствую какой-то сладковатый запашок. Он был в машине с самого начала. Я уже привык и не замечаю... Так, подожди, это от меня или от машины? - Это не от тебя. Ты тоже пахнешь гибискусом, но по-другому. Я думаю, в машине остался запах смерти предыдущего хозяина, - я наконец отрываю взгляд от Банни и поворачиваюсь к Фрэнку. Он удивленно смотрит на меня, жуя губами ворот свитера. - А так бывает? И что же, этот запах никогда не выветрится? - Я не знаю. - Ничего-то ты не знаешь... Ну хорошо, Генри, давай... Давай тогда выйдем на улицу, и ты попробуешь определить там. Или скажешь, что тебе ветер мешает? - Я не знаю, получится ли на улице. Понимаешь, я до этого специально запахи не искал. Они сами ко мне приходили. Самый первый - недозрелые яблоки, я почувствовал, как только увидел тебя. Второй - гибискус, тем же вечером, когда мы ужинали в баре у Фрэдди. Кроличий мех я почувствовал вчера утром, когда ты вернулся с колодца. Но я его не определил сразу. Вообще-то, я пытался его определить и чуток перестарался, поэтому и потерял сознание в ванной. А потом, помнишь, мы сидели в машине, и я спрашивал тебя о яблоках и гибискусе? Ты проронил в разговоре слово "крольчонок". Только тогда я догадался о кроличьем мехе, и, наверное, поэтому потерял сознание снова. Я не знаю, почему, но сильные воспоминания, они утомляют мой мозг. И так здорово утомляют, что я отрубаюсь.- Да ты прямо кисейная барышня! От запахов в обморок хлопаешься. - Вовсе не от запахов. И ничего смешного. - Генри, давай выйдем из машины, и ты определишь четвертый запах. Я серьезно, мне надоело сидеть и ничего не делать, - Фрэнк с уверенностью распахивает дверь машины. В салон залетает морозная ночь и чуточка идеального кроличьего меха, ставшего сейчас еще более совершенным и понятным. - Я не знаю как, и я не знаю, что будет после этого. И вообще, мы должны следить за Банни... - я из последних сил цепляюсь за то, что я должен. Но я понятия не имею, что будет правильным. В моей голове в течение всего разговора скачет олененок и тоненьким голоском вопит: "Глупый, глупый, глупый! Ты вот-вот наступишь на те же грабли! Ты отвлечешься на Синатру и забудешь про крольчонка. Ты сделаешь вид, что забыл, сукин сын, я знаю, ты всегда так делаешь! И пока ты будешь уделять свое внимание Фрэнку, твоего крольчонка снова разорвет какая-нибудь крыса, ты и глазом не успеешь моргнуть. Да-да, именно так все и будет. И ты снова будешь со всех сторон виноват, потому что ты безответственный идиот, не умеющий расставлять приоритеты! Я тебя знаю, скотина! Не делай этого!"

Но при всем этом, здравый смысл, говорит мне не терять времени и искать четвертый запах. Здравый смысл, низким прокуренным голосом, похожим на голос моего отца, размеренно втолковывает мне, перебивая олененка: "Фрэнк прав. Ну чего же ты ждешь? Почему раньше было не догадаться попробовать определить запах? Если бы ты постарался, у тебя были бы уже все карты на руках. И это определенно помогло бы тебе. Потому что это и есть твоя первостепенная задача - понять все пять запахов. Только это спасет Фрэнка, а не пустая трата времени. А ты трусливо не отводишь взгляда о Банни, боясь, что она исчезнет, стоит тебе отвернуться. Это так глупо..." - ... Ну надо же как-то учиться? Давай, ясновидящий, за пару минут ничего не произойдет, никто Банни не утащит, я буду следить за ней в оба глаза...Проклятье. Здравый смысл и Фрэнк звучат убедительнее. Я верю им, против своей воли. Проклятье. Я выхожу из машины, с силой захлопывая за собой дверь. Выхожу в ночь и холод, в сиренево-желтый свет фонарей, на подмерзшую мостовую, в ветер с Калвера, в подрагивающий легкий туман. Проклятье. Я все еще не хочу этого делать, но еще один шаг и будет поздно... А! Все. Уже поздно. Предчувствие-олененок, оскорбившись, замолкает, и я остаюсь без своего шестого чувства, так и не поняв, можно ли ему доверять.

Проклятье. Не нужно себя обманывать. Я снова делаю то, чего мне хочется больше. Мне надоело смотреть в одну сторону, и я хочу коснуться таинственной дали четвертого запаха, оставляя поднадоевший третий. Проклятье. Фрэнк - мое поле, Банни - крольчонок, я снова бросаю одно ради другого. Я все это понимаю, но здравый смысл разумнее. Я знаю, я не должен так делать. Я не должен... Но я делаю.

Чувствуя что совершаю непоправимую ошибку, я отрываю взгляд от удаляющихся проституток. От шубы, искрящейся в фонарях металлическим отблеском.- Фрэнк, смотри за ними и не смей отвлекаться. - Хорошо, хорошо, - Синатра быстро подходит ко мне и специально нахмурившись, поворачивает голову в сторону девушек.Сделав на собой усилие, я перевожу взгляд на Фрэнка. Я не просто смотрю, собирая всю свою силу воли и призывая все свои, неведомые мне, способности, вглядываюсь в него как в горизонт. Я смотрю на него сейчас, как смотрел на заляпанные отпечатками страницы "Ключа к герметической философии", как на дверь на втором этаже в доме Анук, как на солнце над Гатри.

Но ничего такого не вижу. Фрэнк стоит передо мной, чуть ежась от холода, прячет пальцы в рукава своего ирландского свитера и внимательно смотрит вдаль. Просто продрогший на ветру птенчик, выпавший из уютного гнезда в зиму. Бледный птенчик с тонкой, серебряной в свете фонарей кожей. Мне почему-то кажется, что... Что я не хочу, чтобы он был здесь, на обледеневших улицах. Пусть уж лучше сидит где-нибудь в вечерней школе. Пусть лучше перебирает коготками клавиши пианино. Пусть поет. Петь он будет, наверняка, очень красиво...Может, я действительно ясновидящий? Может, я впрямь, понятия не имея как, заглядываю на секунду в будущее? Скорей всего, именно это и происходит в следующий момент. Потому что я вижу, перед глазами проносится картина, словно вырванная из кинофильма... Кусочек грядущего, так же как "Очищение духа", навеянный несуществующим запахом. Запахом из будущего, который появится через пару десятков лет. Я предвижу этот запах, однажды я почувствую его, но это будет очень нескоро. Это произойдет через двадцать долгих лет, когда в один солнечный сентябрьский день случится еще одна смерть. "Арсмориенди" тут ни причем, это будет просто чья-то безынтересная смерть от глубоких ран и потери крови. И запах этой смерти будет абсолютно никчемен, по крайней мере, с "Очищением духа" не сравнится. Сквозь двадцать лет, сквозь стоящего передо мной Фрэнка до меня долетает аромат облепихи. Да, именно перезрелыми, темно-желтыми, сладко-кислыми ягодами облепихи будет пахнуть эта смерть.Липкая облепиха раскрывает передо мной картину из далекого будущего... Фрэнк, идеально одетый и изменившийся, постаревший лет, эдак на двадцать, стоит на сцене перед огромным залом. И нет ничего. Только сам Синатра, с поблекшими, поймано-голубыми глазами и сигаретой в руке. Только стойка микрофона... Наверно, есть что-то еще, но добравшаяся из будущего облепиха не в силах показать мне больше.

Фрэнк Синатра стоит перед пустым залом, проверяя акустику. Затягивается и протирает кончиком большого пальца уголок глаза. Он стоит молча и выглядит как никогда уставшим. Он отменил свой концерт сегодня. Просто так. Звезде так можно. Без причины. Вернее, причина есть, но Фрэнк об этом не знает. Просто двадцатилетняя память о разбойничей молодости почему-то выполза наружу именно в этот день. Почему-то именно сегодня, ни с того, ни с сего.

Фрэнк давно забыл, что в далеком тридцать первом провел в гнусном городишке, который, назывался, кажется, Эмпайр-Бэй, или как-то так, пару месяцев своей наполненной событиями бурной молодости. Забыл, что являлся соучастником в мафиозной семье Клементе, но потом бросил преступную деятельность и вернулся в Хобокен, чтобы начать все с начала. Фрэнк забыл об этом давно, но вспомнил сегодня. И совершенно не понимает, почему эта память заставляет его чуть ли не плакать, закрыв руками лицо и усевшись на краю сцены.Разве связано это с тем, что на другом конце Америки, в этот самый момент, в том самом Эмпайр-Бэе, некто Генри Томасино умирает мучительной смертью? Умирает под палящим сентябрьским солнцем в самом центре Линкольн-Парка, и смерть его пахнет облепихой. Умирает спустя двадцать долгих, по большому счету бессмысленных лет. Ах да, это я умираю. Гангстера, коим я стану, рано или поздно подставят и убьют. Поэтому я умираю от глубоких ран и потери крови, а Фрэнк Синатра не знает об этом, но почему-то...Ох, твою ж мать!!! Я аж подскакиваю на месте. Ничего себе откровение! Я только что видел свою смерть?! Да ну его к черту! Я не хочу о таком знать. Какого хрена я вижу подобные вещи?! Будущее Фрэнка в момент собственной смерти?! Нет! Нет. Нет. Спасибо, обойдусь без этого...Чуть запыхавшись, я мотаю головой, прихожу в себя и оглядываюсь. Вокруг все та же набережная, тонущая в подрагивающем тумане и сиренево-желтом свете фонарей. Фрэнк, снова семнадцатилетний (или сколько там ему?), не поворачивая головы, чуть нервно на меня поглядывает. Черт... Вот ведь присмотрелся на свою голову! Облепиха? Моя смерть через двадцать лет будет пахнуть гребаной облепихой? И я умру сорокалетним от ран и потери крови?.. Впрочем, не все так плохо, по крайней мере, Фрэнк там, в пятьдесят первом, живой здоровый. Значит, он не умрет сейчас. Значит, станет певцом... Так ладно, я подумаю об этом позже. Только не хватало снова потерять сознание... Я ведь собирался найти четвертый запах, а меня как всегда унесло совсем не в ту степь.Я поглубже вздыхаю, снова пытаясь сосредоточится, и закрываю глаза. Правильно. Да, я должен именно не смотреть, а внюхиваться в запах. Не дай бог, мне снова покажется какое-нибудь будущее. Я пока к этому не готов.Только запахи... Закрыв глаза, я ныряю в них. В темноте они намного более ощутимы. Я чувствую доносящийся от Банни кроличий мех и еще сотни и сотни запахов ночи, начиная спящими рыбешками в Калвере и заканчивая подгоревшей яичницей в кухне на втором этаже одного из домов. Но все эти запахи отбрасываются мной подальше. Задвигаются вглубь сцены. Впереди остаются только те, что стоят напротив меня.Я делаю шаг вперед и ловлю кроличий мех Фрэнка. Сейчас он будто психует, должно быть, чувствуя скорую смерть Банни, бросается на прутья решетки, пытаясь вырваться из-под кожи. Кроличий мех забивает остальные запахи, и чтобы услышать их, я делаю еще один шаг вперед. И чувствую легкое тепло от дыхания Фрэнка - он стоит вплотную. Наверное, со стороны это выглядит странно, но мне плевать. Потому что это срабатывает, и я улавливаю гибискус.Гибискус прогуливается кошачьей походкой вдоль позвоночника хозяина. Ему некуда торопиться - его время уже прошло. Только сейчас я запоздало вспоминаю, что вчера вечером от Синатры пахло гибискусом намного сильнее. Но теперь это уже не важно.Недозрелых яблок нет, но я знаю, в каком направлении нужно действовать. Я опускаю лицо и касаюсь носом волос Фрэнка, холодных, тяжелых и чуть влажных, как это всегда бывает зимней ночью. Еще пара секунд внимательного дыхания, и яблоки нехотя выползают мне на встречу. Позавчера они сами забрались в мою голову, хоть я еще ни о чем и не подозревал. Сегодня яблокам точно некуда спешить, они медлительны как черепахи.Но и что делать дальше? Остается только одно. Преодолевая неловкость, я поднимаю руки и осторожно обнимаю Фрэнка за шею, прижимая к себе. Он сначала удивленно замирает, но уже через секунду поддается. Я чувствую, что он тоже меня обнимает, его руки скользят по моей спине. Вот дурак, ему вовсе не обязательно это делать.Мне остается только прижаться щекой к его уху. Сжать объятия чуть сильнее. И еще чуть сильнее, уже делая больно... Ну да, вот оно.

Неужели все так просто? Четвертый запах, в такт ударам сердца, сквозь свитер и куртку начинает свое короткое путешествие ко мне в голову. Я уже слышу невесомую поступь этого запаха, он выходит из тени... Отлично. Этот запах не станет прятаться от меня или убегать, как олененок. Ему, кажется, вообще все равно. Он выходит словно солдат по приказу командира. Безэмоционально. Не торопясь, но и не спеша, вышагивает и издали машет мне рукой, убеждая меня, что никуда не денется, что вот-вот будет здесь.Остается только осторожно включить воображение, подкрутив мощность до минимума, и запах мой навсегда... Даже если я его не узнаю сейчас, я загоню его в какой-нибудь укромный уголок памяти, и потом смогу как следует над ним подумать, и определить его, найти в своем прошлом, дать ему имя.Под присмотром памяти воображение услужливо начинает свою ювелирную работу. Вода подергивается рябью. Темная, холодная вода. На глубине. Теперь только осталось привязать к этому...