Глава 2. Гибискус (часть 1) (2/2)

Я рассерженно открываю глаза, чтобы увидеть искоса смотрящую на меня Анук и слегка растерянного Фрэнка. Синатра, водружая кастрюлю с водой на печку, что-то лопочет на гребаном английском. А Анук, не отвечая ему, ехидно смотрит на меня. Смотрит и будто спрашивает: "Ну что? Ну как? Что там после гибискуса и яблок? Ты и понятия не имеешь, глупый! А я знаю".Не торопись, Анук, маленькая девочка. Я закрываю глаза. Время назад. Ты не исчез бесследно, маленький засранец, ты был здесь, а значит... Я пойду по твоим следам. Ты бывал в моей голове и не раз и не мог не оставить зацепок. Ты наверняка прячешься в этом доме. Ты не смог бы избежать этой участи. Анук нашла бы тебя, как бы ты не прятался. Анук нашла бы тебя и волоком притащила бы, никуда бы ты, голубчик, не делся.Я вдыхаю. Эй, все, кто есть в доме, все сюда! Я вам говорю! Слушайтесь!И они слушаются. Нехотя и ворча, но идут ко мне. Я быстро учусь. Я учусь со скоростью света. Я уже знаю, как пустить их всех по кругу. Их всех, и тигров, и травоядных, и притихших цепных псов, и птиц. Я окидываю беглым взглядом каждого. Накидываю лассо. Плету паутину. Не позволяю себя обдурить проходимцам вроде кошачьей шерсти и стертой замши. Сюда же подлезают шелк, мокрые желуди, воробьиные перья и семена мака. Но это не вы, не вы. Уходите! Дайте мне его. Его одного. Он нужен мне...Но его нет.

Я запоздало понимаю, что зря злюсь на него. Он не издевается надо мной и не прячется. Его просто нет здесь. Мой старый знакомый, маленький предатель - аромат подмерзших ягод ландыша, заговорщически мне подмигивает. Я беру его за трепещущую глотку. - Где он?! - О чем ты? - Не валяй дурака! Тот маленький серый засранец. Где он? - Его здесь нет.- Но он был? - Да был. Он сбежал вчера ночью, когда ты приперся. Он проскользнул мимо твоего носа, а ты и не заметил, глупый.Я отбрасываю в сторону аромат подмерзших ягод ландыша. Вчерашняя ночь. Время назад, назад, назад. Это трудно, но я справлюсь, я смогу. Прокрутить эту кассету с камеры слежения в моей голове, на которую записывается все, что я чувствую. Она запрятана глубоко и очень сложна. Она настолько наполнена неизвестным, что прочитать ее невозможно. Но я и не буду читать, я только перемотаю ее до определенного момента и остановлю. Я прокручу ее на километры назад. Надо только сосредо... - Эй, Генри! Генри, тебе плохо?Фрэнк. Синатра, да провалиться тебе! Фрэнк стоит напротив меня и что-то говорит. Я с трудом переключаюсь на слух. Как огромный завод с одного типа производства на другой. - Ну что тебе, Фрэнк? - Что мне? А я-то что? Это ты тут стоишь с таким лицом, будто у тебя, уж извини, несварение желудка, - Фрэнк улыбается. Смотрит на меня своими полевыми глазами. Такой хорошенький. Растрепанные волосы и сбившийся набок растянутый ворот свитера. Мертвецки бледная кожа. А под этой кожей свил себе уютное гнездышко маленький серый засранец. - Все нормально, я просто задумался. - Ты уж не задумывайся так, ладно? Мне и одной сумасшедшей хватит... Вот. Это Анук. Это про нее я тебе рассказывал. Она не говорит по-итальянски, так что, если приспичит пообщаться, могу побыть переводчиком... Доброе утро, Генри! - Привет. - Жрать у нас нечего, но вода, вот, есть. Бери горячую с плиты, если надо помыться. Или побриться. У тебя щетина, приятель, - Фрэнк весело толкает меня кулаком по щеке. -Да... Спасибо.Фрэнк отходит к плите, начинает возиться с чайником, при этом что-то напевая. Он красиво поет. Но я не хочу сейчас ничего слышать. Я перевожу взгляд на снова уткнувшуюся в книгу Анук. В какой-то момент в голове возникает желание спросить у нее, попросить Фрэнка перевести... Но я быстро понимаю, что это бесполезно. Что я спрошу? Что после гибискуса? Синатра не поймет моего вопроса, а Анук не ответит. С чего ей отвечать? Ей, маленькой девочке, знающей в сотни раз больше меня.Да и зачем мне спрашивать?! Я сам найду! Эта ревностная мысль заставляет меня сорваться с места, быстро подойти к печке и, обжигая пальцы, ухватить одну из кастрюль.- В комнате налево отсюда есть дверь - там ванная. Ну что-то вроде ванной. - Спасибо, Фрэнк, - грубовато бросаю я, и под аккомпанемент фиалковых глаз выхожу из кухни. Вдогонку мне несется голос Анук, что даже заставляет меня немного притормозить. Голос Анук нежный, но изменчивый, совсем еще девчоночий, чистый как ручеек, но бесконечно самодовольный. Она говорит что-то Фрэнку на английском, он отвечает ей. Да ну их к черту! Я иду в указанном направлении и оказываюсь в ванной комнате.

Тут стоит огромная, потрескавшаяся ванна на ножках в виде львиных лап. Тут же вычурная мраморная раковина. Единственный источник света - зарешеченное окошко под потолком. Какие-то полки, выбитый кафель на полу и огромное, покрытое темным налетом зеркало. Да уж, зеркало. Его опоясывает массивная ржавая рама с завитками и узорами. А само зеркало, вернее, его поверхность... Его поверхность словно гладь озера, покрытая рябью и непонятными темными кругами. Его поверхность будто бы даже двигается, там, на глубине. И я вижу свое отражение в ореоле из тысяч пылинок, вросших в стекло. И лицо мое кажется совершенно другим, чем я привык его видеть.

Я постарел лет эдак на пять. Я возмужал и похудел одновременно. Мои глаза потемнели с просто серых на серо-зеленые, или это игра света? Брови чуть опустились на глаза, сделав взгляд испытующе-печальным. Губы потрескались от мороза. А в остальном, все такой же стопроцентный сицилиец, черноволосый и смуглый. Разве что, черты мягковаты. Моему лицу всегда не доставало мужественности. Хотя, я, наверное, слишком строг к себе.Да вот только за всей этой внешностью, там, на глубине заросшего зеркала, на илистом дне подземного озера лежит то, чего я не вижу, но чувствую. И сейчас запоздало понимаю, что чувствовал и раньше, да вот только раньше... Раньше все как-то было не до этого. Одно, другое, жизнь, работа, девушки, драки. Такие мелочи, как гибискус не могли до меня достучаться. Да и запахи... Я слышал их и раньше, и даже догадывался, что слышу намного больше, чем другие люди, но не обращал внимания.

Наверное, еще в детстве я понял, что если пойду по этому пути, то дороги назад не будет. Либо я выберу то, что внутри меня, либо я выберу все остальное. И когда мне стукнуло двенадцать, я окончательно выбрал "все остальное". И все последующие годы старательно держался за это "остальное", за свою нормальную жизнь. И даже втайне гордился собой. Гордился, что не одинок, что у меня есть друзья, есть казаки-разбойники и подглядывания за девчонками, есть разбитое в школе окно и игры в карты до темноты. Гордился, потому что все это у меня было, несмотря на зияющую пустоту внутри, требующую заполнения. И заполнить ее нельзя было ничем, кроме запахов. Но я смог сказать этой пустоте: "Закрой пасть", и она и правда заткнулась. Ну как тут не гордиться собой?Пустота то и дело привязывалась ко мне и после, но что она могла? Меня надежно защищали любящая семья и друзья. Поэтому к моим семнадцати пустота, разбив лоб о стену игнорирования, окончательно махнула на меня рукой.

Как там говорил Фрэнк? Сумасшедшие? Восприимчивые личности? Что ж, одна такая, еще не до конца проснувшаяся, восприимчивая личность смотрит на меня мутно-зелеными глазами со дна зеркала. "Я такой же, как Анук", - от этой мысли по спине пробегают мурашки. Нет... Нет, не такой. Куда мне до Анук? Я абсолютно другой, но и с той же оперы.И с той же оперы...Я наконец ставлю кастрюлю, которую так и держу в руках, на край раковины. Здесь же нахожу мыло и тронутую ржавчиной опасную бритву и даже тряпку, которая может сойти за полотенце.Привожу себя в порядок. Бреюсь. Как могу тяну время перед тем, чтобы сделать то, что должен. Я должен решить.

А надо оно мне?

Еще не слишком поздно, чтобы все это бросить. Бросить и запахи, и Анук, и себя самого, и Фрэнка. Да, бросить Синатру придется в первую очередь. Бросить и сделать вид, что ничего не было. Скорей всего, у меня это получится, если я постараюсь. Нет, не так. Если я постараюсь, у меня все получится. Я смогу сделать то, чего даже Анук не может."Ты сильнее, чем сам себе кажешься", - тихо говорит мне отражение в зеркале. - "Ты создан для этого. Только подумай, сколько тебе откроется на этом пути... " - Почему я? - осторожно спрашиваю у зеркала. - Я, может, не хочу..."У тебя, мой мальчик, нет того, что есть у всех других". - Что? Ты ничего не путаешь?"Подумай, чего ты никогда не испытывал?" - Давай-ка без намеков, а? Говори прямо!

"Ты не боишься. Ты совсем ничего не боишься... А это редкость."Я удивленно смотрю в зеркало. Неплохой комплимент. Я даже никогда и не задумывался. Да, в детстве, если нужно было влезть в чужой сад или нырнуть с моста в реку, я всегда был в первых рядах, но разве это и есть бесстрашие? Никаких подвигов за мной, вроде, не числилось... Ну да ладно, плевать.Меня больше интересует другой вопрос, готовый сорваться с языка, но никак не находящий слов для выхода. И я почему-то спрашиваю про Анук. - А Анук?"Она тоже смелая. Но не смелее тебя. Просто она догадалась обо всем намного раньше. И не отказалась..." - последние слова звучат как упрек. Как горькое сожаление. Произнося это, нужно пожать плечами и выгнуть губы в дугу. Можно даже руками развести, лишним не будет.Мне немножко стыдно. Но разве я виноват? Разве виноват, что не хотел оставаться один? Разве виноват, что на уровне подсознания понимал, что если отдамся той пустоте внутри меня, то возведу непреодолимую стену между собой и всеми остальными? Я не хотел становится изгоем. Я не хотел оставаться один. Я и сейчас не хочу. Да... Виноват.Я споласкиваю бритву и бросаю ее на край раковины. Вытираю полотенцем лицо. - Ладно, - уверенно говорю я зеркалу. - Гулять, так гулять."Тогда ты знаешь, что делать. Знаешь, кого искать", - повеселев, отвечает мне зеркало. - "Ты быстро учишься. Намного быстрее, чем училась Анук..."Я упираюсь руками в края раковины. Ну ладно, посмотрим где ты, маленький серый засранец. Я опускаю голову и прислушиваюсь к себе. Это как гнать на санках с высокой ледяной горки. Я никогда не катался с горки, но запахи мне уже разболтали, каково это.Мое воображение, запущенное на полную мощность, даже меня самого пугает своей силой.Я несусь с огромной скоростью к вчерашней ночи. К тому моменту, когда Фрэнк распахнул дверь дома. Я уже чувствую могильный холод, забирающийся под свитер, уже слышу заунывный свист ветра в верхушках тополей. Холодный край раковины под рукой превращается в обледеневшую доску перил. Еще секунда. Стоп. Дальше - замедленная перемотка.Первым, с разгона, будто бы он только этого и ждал, в лицо ударяет запах свежей хвои. Он силен, и поэтому, растолкав остальных, вылетает на улицу, искать свою родину на заснеженных холмах. Я ему не мешаю. Уцепившись за хвост хвои, вслед проносится его близкий друг - светло-зеленый влажный мох, что наверное рос у подножья сосны, с которой Анук украла запах.Старая паутина, осока, лакрица, клубника, гниющее на солнце мясо, лягушка, мокрый картон, ваниль, земляные черви... Поглядывая исподлобья, они проходят мимо меня, маленькие эмигранты. А я стою на проходной, (это, конечно, только мое воображение) соблюдаю порядок, проверяю у каждого документы. И мимо меня мышь не проскочит, пусть только попробует! Еще немного и я найду его. Тот, кто мне нужен, он здесь, в толпе, я чувствую его присутствие, но не его самого.

Как я ни стараюсь, у проходной снова начинается толкотня. Даже в моей памяти запахи не хотят ждать ни секунды. Снова начинается драка. Я извлекаю из толпы зачинщика - коровий навоз, и выкидываю подальше. Убирайся к дьяволу, тебе здесь не рады!И вдруг из тени выходит целая группа ароматов. Ох, они просто шикарны... Они не спешат, они знают себе цену. Они уже встречались мне по отдельности, но сейчас они вместе - водой не разольешь. Держатся за руки, чуть ли не обнимаются. Они идеально дополняют друг друга, но не забивают. Переплетаются, но не смешиваются. Эти ребята настолько внушительны и прекрасны в своем союзе, что все остальные одинокие запахи почтительно расступаются. Они грациозно проплывают передо мной, позволяя себя как следует узнать. И это не трудно, тем более, что на каждом висит табличка с именем, подписанная кривоватым почерком Анук (разумеется, подписанные таблички это только мое воображение). Алые розы, застывшая кровь, мокрый шелк, склизкие камни, сталь изогнутого ножа и промозглый туман. И еще двое - невероятные, будто с другой планеты, дать им названия не смогла даже Анук. Ах да, еще вода, загнанная в бетонный мешок. И уж совсем никуда не годится - рваные раны на ухоженном женском теле и выколотые глаза (но это скорее не запахи, а их бледные тени). Предводитель этой компании - мокрый шелк, с уважением приподнимает шляпу-цилиндр и представляется: "Очищение духа".Я стою открыв рот, глядя, как они вышагивают мимо. Уже когда они скрываются в темноте, недоступной моей памяти, за ними все еще тянется их шлейф, и я запоздало понимаю, что это и был аромат чьей-то смерти. Да, смерти, я вижу ее, словно картину. Женщина (и важно ли, что она проститутка?) лежит на краю бетонного резервуара с водой (или это бассейн?) Она раздета, лишь накрыта ярко-красным шелковым покрывалом, большая часть которого плавает в воде подобно огромной алой розе (вперемешку с кровью этот цвет и вовсе фантастический). Ее каштановые, нет, темно-рыжие недлинные волосы стелются по мокрому серому камню. Ее тонкая белая рука закинута за голову, и это было бы соблазнительно, если бы глаза женщины не были выворочены, а покрывало не прятало бы глубокие раны на груди. Раны, оставленные длинным тонким лезвием, блестящим даже в полной темноте. И все это тонет в нескончаемом тумане, где-то на водяной мельнице.Я обалдело смотрю вслед "Очищению духа". Господи, где Анук это откопала? Мои яблоки и гибискус кажутся просто неразумными детишками по сравнению с этими великими художниками. И почему меня не оставляет чувство, что я уже сталкивался, нет, не с "Очищением духа" (такого я бы не забыл), а будто бы с его дальним родственником? И заметил в их лицах (у запахов, конечно, лиц нет, это только мое воображение) некое фамильное сходство сквозь поколения?Мне нужна минута, чтобы переварить. Этот запах... Обычный человек, даже если и почувствует, вряд ли назовет его приятным. "Приятным" - фу, как пошло и тривиально. Черт, когда это я успел стать таким снобом?Известно когда. Только что.Просто понюхать и сказать, хорошо или нет - это уже не для меня. С этой секунды подобное в моем случае не работает. Для меня теперь нет "приятно-неприятно". Для меня теперь, как для профессионала, имеет значение сама суть запаха, его глубина, его направленность. Его сложность. И чтобы научиться различать эту сложность, мне необходимо было увидеть на примере. Необходимо было услышать что-то вроде "Очищения духа". И я услышал. И теперь мне сам черт не брат.

Теперь я могу с видом знатока сказать (хотя кому мне это говорить?), что у меня есть один из самых сложных и глубоких ароматов. Я знаю "Очищение духа". Теперь знаю. Хоть он и не ясен полностью. Именно в этой неясности (так же как в лице Анук) и состоит его красота. Он как симфония среди разрозненных нот - одиноких запахов. Симфония всего из одиннадцати звуков, но эти одиннадцать так идеально подогнаны друг к другу, что являют собой совершенство.Шедевр. Тот, кто создал его - гений. И Анук тоже - гений, потому что нашла его, потому что смогла привести к себе в дом и распознать. Хоть и не смогла удержать. Впрочем, удержать его было невозможно в принципе. Слишком самостоятелен этот запах.

Запах - шедевр. Картина - шедевр. Смерть - шеде... Черт! Мне не нужно думать в подобном направлении. Хотя, судя по всему, мне таки придется думать, и именно в этом направлении, раз уж я пошел по этому пути...И тут-то я понимаю, что сглупил. Что слишком много внимания уделил "Очищению духа". Слишком долго на него пялился, забыв обо всем на свете. Так долго, что остальным запахам надоело ждать своей очереди, и они уже пару минут как бьют копытом. Я превысил лимит времени. Я поворачиваюсь к маленьким эмигрантам и понимаю, что не смогу. Я устал, и мне не удержать их. Я не в силах вести такую же тщательную проверку, как до "Очищения духа". Но как выйти отсюда, как остановить воображение, я понятия не имею. Не читал инструкцию по применению.И поэтому, как только нетерпеливые запахи видят слабину на моем лице, так сразу теряют всю свою кротость и бросаются на меня гурьбой. Опрокидывают на спину и топчутся по мне. С улюлюканьем бьют мне по ушам и отдавливают пальцы, устраивают маленькую сумасшедшую сиесту в моей голове, цель которой побыстрее сбежать, перед этим вдоволь набесновавшись. Мой мозг будто пинают ногами.Черт. Черт. Черт! Я же не знал, что так бывает. Что это небезопасно. Хотя, чего именно я не знал? Что во всем надо знать меру?

Мой процессор перегрелся, а у меня нет вилки, которую можно выдернуть из розетки, чтобы все остановить. Кнопки аварийного выключения тоже нет. Поэтому я падаю на выбитый кафельный пол, но не чувствую удара, потому что бьюсь под переменным током. Остановите, я сойду... Но остановят только вылетевшие пробки...И вдруг среди шумной вакханалии в моей я голове, я будто бы слышу звон колокольчика. Я, не в силах поверить, распахиваю глаза. Я не вижу его, но он здесь. Он здесь, близко как никогда. Но где? Где?!Запахи носятся вокруг не останавливаясь ни на секунду. Если бы они притормозили хоть на мгновение, то я бы его ухватил... Но все скачут, как сумасшедшие. Они - космический мусор, а я - переполнившаяся черная дыра, которая вот-вот взорвется. Я уже не могу их поглотить, но и не могу перестать держать, не могу их узнать и не могу отпустить. Все закончится большим взрывом совсем скоро. Космический мусор несется так быстро, что сливается в одну полосу. Мой маленький воздушный гимнаст тоже здесь - наматывает вокруг меня круги. Попался, засранец, но толку от этого мало.Звать бесполезно. Я не знаю его имени. Я из последних сил собираю размазанные по выбитому полу остатки силы воли. Я уже не соображаю, знаю только, что должен, во что бы то ни стало должен поймать его. Я перекатываюсь на живот. Голова разваливается от боли. Но... Я же сильный? Я же сильнее, чем сам себе кажусь, так какого черта? У меня еще осталось для тебя немного воображения. Иди сюда, маленький ублюдок, мы еще незакочили! И за что ты меня так ненавидишь?Словно ответом на мой вопрос, до меня долетают искорки, выбитые точеными копытцами. По орбите космического мусора скачет, все пытаясь от меня удрать, олененок (воображение подсовывает мне олененка? Чтож, пусть так).Убегает, но я его вижу. Он шевелит слишком длинными для олененка шелковыми ушками в розовых прожилках. Он прячется в невидимой траве, за ветками несуществующей виноградной лозы, но вот он! Вот он! Вот он, мой милый...Хрупкий олененок, с удивительной шерсткой. Она серебристо-серая, отливает металлом. Металлический цвет, такой мягкий и нежный, совсем далекий от железа и стали. Нет-нет, жесткие металлы - это из другой оперы. Круп моего олененка покрыт самой мягкостью. Спинка моего олененка в черных подпалинах, а подшерсток - пегий. Его глазки блестят темно-серым, они смотрят на меня недобро. Но что я тебе сделал? Ну если и сделал что-то, то прости. Я не хотел...Олененок быстро меня прощает, стоило мне извиниться. Оленята, они такие. Звонко цокнув копытцами, он проносится мимо моего лица, металлическая шерстка щекочет мне губы. Еще одно усилие, и я вдохну его запах. Он сам приподносит себя на блюдечке...- Генри! Генри, очнись! Какого черта, Генри?!Меня с силой вышвыривает из космического вихря на щербатый кафельный пол. Меня, такого большого и сильного, за долю секунды протягивают через соломинку из одного мира в другой. Мгновенно вся шумиха прекращается, как и вся боль. Как топором отрубили. В ушах звенит тишина. Чьи-то холодные пальцы оттягивают мне веко.Фрэнк... Ну твою мать... Если бы у меня были силы, я бы его ударил. Неужели нельзя было вернуть меня секундой позже? Или, чтобы не было так обидно, парой минут раньше?Фрэнк мечется вокруг, водружает меня в сидячие положение. Его рука на моей щеке. Холодная. Его глаза плывут напротив. Как полевые вьюнки. - Генри, какого хрена ты в обморок шлепаешься? Эй, ты меня слышишь? Скажи что-нибудь... Ты такой горячий. У тебя температура, небось, под сорок. Все же только что нормально было, что случилось? Черт, это, наверно, Анук, стерва, с тобой что-то сделала. Она и не такое может... Ведьма, блин, недоделанная!..