Часть 6: Работа над собой (1/1)

Уважаемые читатели!Нет никаких слов, чтобы выразить то, как я сожалею, что мне пришлось так резко и так надолго исчезнуть. К сожалению, реальная жизнь - вещь непредсказуемая, и на длительный период времени я оказалась лишена возможности продолжать сво писательскую деятельность. Тем не менее, спешу вас заверить, что работу я забрасывать ни в коем случае не собираюсь, и в ближайшем времени постараюсь стабилизировать выход глав.Хочу выразить огромную признательность тем, кто, несмотря на некорректное поведение с моей стороны, продолжил просматривать эту работы и оставлять отзывы - пожалуй, именно этот фактор заставил меня взять себя в руки и выкроить время для написания последующих глав. Помните: Ваша критика всегда приветствуется, равно как и вопросы по сюжету - в свое время то, что кажется не до конца понятным сейчас, раскроется, но я буду рада прояснить для Вас ситуацию, если потребуется.Эта часть планировалась быть в два раза дольше, но в итоге я решила разделить ее на две отдельные части, поэтому в конце присутствует некоторый элемент незавершенности. Вторая половина главы последует до конца мая.Благодарю за внимание,Ваша SupernovaПриятного чтения!И понеслась.Вдохновения выше крыши. Мы действуим как слепые котята – по наитию; куда ведет гармония, туда и летим. Придерживаемся стиля, который, по словам Тео, олицетворяется строгим английским костюмом – консервативный, но никогда не выйдет из моды, загадочный, мрачный местами, но утонченный и романтичный. Словно конденсаторы, накопившие в себе заряд энергии и вдохновения, мы работаем не покладая рук, учимся понимать инструменты и друг друга в надежде научиться говорить о чувствах на языке музыки. Этот заряд ревел, сотрясал стены, предвещая нечто фатальное в случае вырывания за пределы нашего маленького жилища.Надо сказать, Тео вцепился в это не на шутку – он свято верил в успех этого проекта и решительно отказывался зацикливаться на имевшемся провальном опыте. Практически на следующий день после возвращения из Вероны он, как ни в чем не бывало, позвонил нашему бывшему продюсеру: ?Хэй, Бифф, здорово, как ты? А мы с Адамом тут альбом записываем, не хочешь спродюсировать будущих брит-поп звезд??. И ведь согласился же! Под напором Хатчкрафта тяжело не дать пробоину. Уж кто-кто, а он умеет добиваться желаемого.Мы выпали из реальности, замкнувшись в четырех стенах, и сыпали разноцветными искрами идей часами напролет, развивая их, дополняя, переделывая, добиваясь идеала, запрещая себе и думать о чем-то меньшем, потому что знали: этот шанс - последний,но вместе с тем и самый лучший. Еще никогда у нас не было возможности создать что-то по-настоящему свое. Не столько ради успеха, моды и популярности, сколько ради удовлетворения собственного желания раскрыться, поделиться нашим внутренним миром и историей, научить чувствовать по-нашему этот глухой и слепой мир, который совершенно ничего не понимает.

Тео говорит, что хочет добавить нечто такое, что еще никогда не приходило в голову ни одному музыкальному коллективу; ищет уникальную изюминку, которая стала бы нашей отличительной чертой. Я возражаю, что ?изюминка? - далеко не решающий фактор, и можно быть успешными музыкантами даже просто качественно исполняя и сочиняя совершенно обычные вещи. Хотя едва ли в искусстве можно применять это слово как таковое – в искусстве у всех, как бы они ни старались скопировать, все равно почерк остается своим. Но, тем не менее, я не могу не признать, что создание образа однозначно повысит популярность даже на самых начальных этапах – люди хотят иметь идеалы. Так что компромисс мы находим и, признаться без обиняков, внешнему виду решаем уделить не меньше внимания, чем всем остальным составляющим нашего дуэта как целого. Мне дороги эти простые, но такие волшебные моменты обсуждений, когда мы сидим на кухне, где единственным источником освещения являются свечи и экран ноутбука – в целях экономии электроэнергии и создания романтической, творческой атмосферы –, я просматриваю какие-то сайты, иногда сворачиваю их, чтобы свериться с той или иной программой, в которой уже открыт недавно записанный трек, а Тео неспешно раскачивается на стуле туда-сюда, задумчиво вертя карандаш в руках. Мы вполголоса переговариваемся, наслаждаясь тем, как наши мечты гармонично переплетаются с реальностью, пусть пока еще не так явно, еще не имея физической формы, витая над нашими головами словно облако воодушевляющего дурмана, но понимание того, что мы даже в моменты расслабленности включены в процесс и именно из этого самого процесса черпаем силы всегда заставляет воспрять духом нас обоих.Думаю, было бы несправедливо сказать, что мы обрели счастье, потому что весь наш внутренний баланс держался лишь на вере в то, что конец этим бесконечным рекуррентным тревожным мыслям уже не за горами, потому что мы, черт возьми, настолько устали от этого однообразия, неумолимого страха оступиться, от этого гадкого чувства, которое возникало всегда, стоило нам пройтись по центру города, что мы – вредоносные паразиты, которые лишь отравляют своим существованием землю настоящих, достойных людей, поглощая их драгоценный воздух и прочие ресурсы. Я устал изводить себя мыслями о Тео, которые становилось все труднее и труднее контролировать. Я думал, это будет несложно – прервать романтическую привязанность к тому, от кого взаимности не получишь, наверное, никогда, как и простых знаков внимания – именно такого внимания –, но не тут-то было. В основном по причине того, что Хатчкрафт, как раз-таки, вдоволь одаривал меня последними. То наклонится слишком близко, практически опустив свою голову на мое плечо, чтобы взглянуть на монитор, после чего я замирал, боясь сделать вздох, чтобы не выдать себя тяжелым дыханием, опаленный жаром его кожи и страшащийся вдохнуть его запах, а он как будто специально продолжал измываться, томно и вкрадчиво отпуская какие-то комментарии, которых, конечно, я уже не слышал. А бывало и так - похлопает он меня по спине, а потом его рука соскользнет ниже, чем заставит меня вздрогнуть, после чего он тут же отдернет ее как ни в чем не бывало.В моих мечтах мои тормоза много раз сдавали, я прижимал его к стенке со словами ?сам напросился, вертлявая задница? и целовал его, не давая возможности отстраниться пока я сам того не захотел бы, а потом бросал ему в лицо ?И делай теперь с этим что хочешь?, избавляясь от этой проблемы, перекладывая ее на его плечи. А что, я ведь уже вдоволь повозился с ней, и ведь не моя вина-то; ученые вещают, что виноваты гены да внутриутробные гормоны. Впрочем, я бы им возразил: в моем случае виноват Теодор Хатчкрафт, он и он один.Но естественно я не мог так поступить. Не мог и все тут.Ведь больше всего мне досаждали все те же внутренние демоны – они постоянно находили изъяны в моей внешности: слишком большой нос, слишком бледная кожа, слишком кривые зубы и еще невесть что. Они также не упускали возможности сообщить мне, стоило только моей композиторской работе застопориться, что я – бездарность, что Тео работает со мной лишь из жалости, что в итоге наша пластинка будет содержать на себе божественный вокал и хилое, неинтересное музыкальное сопровождение – подстать мне самому. Я изо всех сил старался сдерживать собственные эмоции, потому что не хотел действовать ими на нервы Тео – вот у него действительно творческие муки, и было бы просто нечестно обременить его еще и моими.В общем, своим суммарным весом эта громадная туча неопределенности, страхов и несбывшихся – уже или еще – желаний нас, двух закаленных проблемами мечтателей, сделала фактически пуленепробиваемыми, если проводить аналогию между пулями и единичными невзгодами. Иными словами, мы научились превознемогать позывы безысходной депрессии и не сдвигаться с места, пусть и кровоточа сердцем, когда угождали в бурю.Мы стали самим спокойствием в его человеческом обличии.Помещение, в котором нам пришлось трудиться, отличалось от того, в котором мы работали еще в составе Daggers – оно находилась в здании студии танцев, поэтому из-за частых интерференций со стороны скачущих подRnB молодых девиц и парней мы и работать там толком не могли, предпочитая приходить либо рано утром, либо поздно вечером, перед самым закрытием. Студия находилась всего лишь в четырех кварталах от нашей квартиры, но все же эти вечерние прогулки до туда всегда поднимали Тео настроение. Он говорил, что представляет, как здорово будет хвастаться на интервью – когда мы уже будем обладателями двух-трех Грэмми и пару раз станем хедлайнерами Гластонбери и Ридинга, конечно – , что эти свои шедевры, которые сейчас блуждают по всему белу свету, заглядывая даже в самые далекие уголки, мы ?родили? в крошечной студии в Манчестере, где штукатурка регулярно осыпалась с потолка от топота танцоров сверху нам на головы. Эти его полушутливые, но в то же врем наполненные искренней надеждой реплики всегда вызывали у меня добрую улыбку; почему-то я находил их трогательными и от всего сердца желал, чтобы все так и случилось – не ради наград и славы, а просто чтобы эти светлые мечты Тео воплотились в жизнь.Тео удается отыскать это самое нечто, что сделало бы наши выступления, да и звучание, отличными от большинства – он сразу метит высоко и хочет, пусть и с ограниченными возможностями, добиться богатого, величественного звука. Одним вечером он приходит домой, небрежно швыряет свой рюкзак в неопределенном направлении и, заприметив меня, тут же кидается в мою сторону; на его лице сверкают и переливаются восторг и радостное возбуждение.- Эй, Адам, я сейчас такого мужика встретил, с ума сойти можно! Пошли сядем, я сейчас все тебе расскажу.Мы перебираемся на диван, и он продолжает рассказ.

- В общем, знаешь такую церквушку, я мимо нее каждый день раньше ходил, когда еще в универе учился? – киваю, хоть на места у меня память и слабая. – Так вот, я туда заглянул...- Ты? В церковь? Шутки шутить вздумал? – неверяще переспрашиваю я. - И что ты там забыл, интересно?- Да ничего такого, - он заметно смущается, покрываясь легким румянцем. - Просто проходил мимо, хотелось выпасть ненадолго из городской суеты, там внутри такое умиротворение... Да и вообще, какая разница? Ну, зашел и зашел, ты сам разве никогда в соборы не ходишь?Решаю оставить вопрос о своих религиозных убеждениях открытым и многозначительно приподнимаю бровь.– Ладно, – отмахивается Тео, – Не о том речь. Зашел я, значит, в эту самую церковь, а там как раз служба шла, хор пел. И был там в хоре один здоровенный мужик, у которого был просто охренительный голос – оперный, конечно . Я остался до конца службы, подкараулил его, а он как посмотрит на меня взглядом а-ля ?Че надо, мелюзга позорная??, мне аж нехорошо стало. Но я его разговорил, оказалось, он очень даже приветливый, просто немного закрытый в себе. А сам все это время примерялся, как бы его голос звучал на заднем плане в наших песнях. Мне кажется, что это пришлось бы очень кстати. Я тонко намекнул, что и сам музыкант, и что, возможно, в перспективе я бы хотел, чтобы он рассмотрел вариант сотрудничества.– Ну ты даешь, конечно, – я откидываюсь на диване и ухмыляюсь. –Во все тяжкие, да? Уже и оперников привлекать будем? Если попытаться вспомнить, из этого мало когда выходило что-либо дельное.– Ну а отчего бы и нет? У нас много классических элементов, и если правильно распорядиться наличием подобного голоса, звук может в разы усилиться.Я задумчиво почесал подбородок, силясь вспомнить хоть один известный трек, где настоящий оперник и эстрадник звучали вместе более-менее гармонично. Почему-то никакие идеи, кроме самого очевидного, в голову не приходили, поэтому я потянулся за ноутбуком и нашел через интернет живую запись ?Барселоны? Фредди Меркьюри и Монсеррат Кабалье.Тео тут же скривился и запустил в меня подушкой.– Да нет, блин, не дуэт, а именно на подпевки!– А с ним ты уже это обсудил?– Нет, но обсужу. Мы договорились о встрече в следующее воскресенье. Причем ты должен пойти со мной. Мне нужно, чтобы и ты высказался на его счет, не могу же я в одиночку принимать решения за нас.– В церковь? Серьезно? – я состроил страдальческую мину. – Я ж там усну!– Именно, друг мой, – Тео похлопал меня по плечу.– Надо же хоть иногда, ради разнообразия одухотворяться!И в следующее воскресенье два нищих и грешных музыканта-пьяницы под маской джентльменов в идеально выглаженных костюмах заявляются на вечернюю службу. Она тянется долго и местами нудно, но полумрак, голос священника, отдающийся гулким эхо от каменных стен и высоченного потолка, разноцветные витражи и, конечно, люди – прихожане, в эти мгновения искавшие бога внутри себя в поисках ответов и внутренней гармонии, их лица, преисполненные благоговения – это все нагоняло какую-то таинственную атмосферу, и через полчаса даже мне начало казаться, что ко мне подбирается невидимая сила, окутывает меня, проникает вовнутрь и... принимает?– Вон тот, крайний слева – это он, – шепнул Хатчкрафт, склонившись к моему уху. – А ты знаешь, что в церквях специально делают такие высокие потолки и широкие залы, чтобы человек ощущал себя ничтожным перед святой обителью?Странно, но именно здесь, в этой самой святой обители, где ангельские голоса переливались, словно связуя тонкими ниточками общего для всех пространства все осязаемое и неосязаемое, материальное и духовное, я не чувствовал себя приниженным, не чувствовал себя паразитом. Совсем даже наоборот – все внезапно начало наполняться смыслом, ценностью, и почему-то я почувствовал себя так близко к Тео, как никогда раньше; меня разрывало на части чувство близости, какой-то удушающей нежности.Все проблемы постепенно растворялись, блекли, исчезали. Оставалось лишь теплое чувство покоя и защищенности, даже некоторого одобрения.После завершения службы мы поднялись и отправились куда-то в нишу за углом основного зала, где нам пришлось подождать некоторое время, после чего оттуда начали выходить люди. Я видел по их спокойным, словно источающим свет лицам, что именно в этот самый момент они общаются с богом – сумели отыскать его внутри себя, и он подарил им некоторое время абсолютного довольства всем. Тогда и только когда, увидев это собственными глазами, я начал понимать, почему религия имеет такое значение для стольких людей.Наш оперник вышел одним из последних, Тео тут же подлетел к нему и начал жать руку, осыпая комплиментами. Я же успел осмотреть его: он был двухметровым великаном внушительной комплекции и имел очень глубокий голос, который раскатистым громом ударял по ушам, когда он смеялся.Я уловил, как Тео указал пальцем в мою сторону, поэтому поспешил представиться самолично.– Адам Андерсон, – я протянул ладонь, и великан тут же закрепил наше знакомство мощным рукопожатием, от которого мои кости затрещали так, что я уж начал переживать о том, что Тео придется искать другого инструменталиста.– Очень приятно, – низкий голос глухим порывом ветра окатил эхом мои барабанные перепонки.– Теодор о Вас говорил в нашу прошлую встречу. Вы, кажется, пианист?– И гитарист, а еще прекрасный композитор, –влез Хатчкрафт. – Как я уже говорил, мы с ним образуем скромный музыкальный дуэт, и теперь, когда мы оба поимели возможность насладиться Вашим талантом, нам бы хотелось сделать Вам деловое предложение и привлечь к нашей работе.В мыслях я с облегчением выдохнул, убедившись в том, что в будущих интервью Тео с легкостью сможет управляться за нас двоих.Обсуждение продолжалось, мы переместились в кафе прямо напротив и теперь вели деловую беседу за чашкой чая. Я витал в своих мыслях, стараясь не сильно выпадать из разговора, иногда просто для галочки вставляя какую-нибудь фразу.Интересно, Всевышний одобряет гомосексуальные отношения?В одних религиях это страшный грех, в других – не более, чем выбор каждого индивида. Я никогда не причислял себя к религиозным людям, хоть и склонялся к тому, что есть нечто незримое, что повелевает нашими судьбами, но ведь раньше и парни мне не нравились. На выходе из собора я не мог избавиться от ощущения, будто высшая сила вселила в меня немного уверенности в завтрашнем дне; одухотворенные лица прихожан словно бы напоминали мне о том, что жизнь бескрайне многогранна, и решение найдется всегда. Мне бы хотелось ощутить то же самое относительно моей любви. Мне бы хотелось, чтобы хоть кто-то узнал об этой ноше, а еще о том, как многого я лишаюсь из-за невозможности поверить в себя – в то, что я могу понравиться Тео, в то, что я его достоин, в то, что я сумею его не подвести. Это чертовски тяжело, когда у тебя есть один очень близкий и родной человек, которому ты бы без колебаний доверил все, что у тебя есть, включая саму твою жизнь, и когда у тебя есть тайна, которая разрывает тебя на части, но именно этому человеку ты доверить ее не можешь.С того дня поход в этот собор стал моей навязчивой идеей. Провидение вело меня, завлекало невидимыми приманками, которые звонко шелестели, и эта тихая, убаюкивающая музыка казалась ласковым другом, на которого можно было положиться.Я знал только одно: если я и могу кому-то доверить свою самую темную и самую драгоценную тайну, то только Всевышнему.Для паломничества в церковь я выбрал дождливый день и самый разгар рабочего дня, чтобы уж наверняка не оказаться в очереди или не пересечься с кем-то из знакомых. Конечно, перед этим я основательно переворошил все религиозные форумы, связанные с этим местом, разузнав время осуществления исповедей, а также изучил религиозный подход к разнообразным насущным вопросам, сверившись с обсуждениями, посвященными этим темам. Все-таки из-за отсутствия какого-либо опыта я, несмотря на то, что религия преподносила себя как дверь, раскрытую для всех людей без исключения, осторожничал, боясь наступить на грабли отторжения и тотального непонимания.

Стоило только толкнуть массивную дверь из темного дерева, как я вновь оказался в чарующем своей умиротворяющей энергетикой помещении, в параллельном мире, созданном специально для персональных рандеву с богом.

Ожидаемо, в зале оказалось всего несколько человек, глубоко погруженных в свои переживания и мысли, полностью оторванных от реальности. Тем не менее, я все равно чувствовал себя неловко. Бог полностью завоевал мое предрасположение и доверие, но я не мог сказать того же о его посредниках, которым мне предстояло исповедаться, раскрыть тайну, которую, как я раньше считал, я не раскрыл бы никому и под страхом смертной казни. Религия должна помогать вычищать скверную шелуху из духа, находить нить твоего пути в кромешной тьме, разрешать неразрешимое, а значит, практически любой грешник способен, теоретически, обрести душевный покой. Надо понимать, однако, что священники – люди, со своими заморочками и со своим толкованием истин, то есть, для одного воровство – грех страшный, а для другого воровство ничто по сравнению с изменой.

Ну а содомитов, как я понял благодаря все тем же пресловутым форумам, все равно мало кто любит, как бы ни пытались они прикрываться политически выгодной толерантностью.

Так что я решился на свой страх и риск, предусмотрев тот вариант, что за мою тайну меня пинками вытолкают из церкви, предварительно чуть не утопив в святой воде, и до синяков закидают крестами.

Я рассматривал и другие варианты, конечно. Телефоны доверия всякие. Но почему-то меня не отпускает боязнь того, что операторы подобных служб сидят себе в нескольких метрах от трубки, в которой надрываются и взахлеб распинаются о своих трагедиях такие как я, сидят, закатив глаза, плюют в потолок и только иногда дежурно вставляют ?Да-да?, ?Вот как!? и ?Расскажите об этом подробнее?.

Я не мог доверить свои чувства именно по отношению к этому человеку – самому особенному из всех – людям, которые никогда не смогут понять, кем является Теодор Хатчкрафт.Не поняли бы они, пусть даже я бы извернулся всеми известными мне способами в красноречии, и описал бы, как восторженно сияют его большие внимательные глаза, когда мы прослушиваем какой-нибудь из наших треков, как мягок и тягуч его бархатный голос – обволакивающий, успокаивающий, но при этом мощный. Они бы не поверили, расскажи я им что нет на свете человека, сложенного лучше, чем он – высокий, тонкий, статный, гладкая смуглая кожа и упругие мышцы, придающие его очертаниям рельефные контуры – найдется ли еще такой? Он умен, он уверен, он загадочен, он вежлив, он умеет удивлять, а теперь он приобрел такое ледяное спокойствие, которое присуще в основном мастерам боевых искусств. Невозмутимо шагая по Манчестеру, он всем своим видом словно сообщал каждому, кто удосуживался бросить на него взгляд: ?Мой внутренний дух непоколебим?. И, боже, прости, но это его совершенно новое поведение было безумно привлекательно, как бы я ни пытался взглянуть на него в ином свете. Стоило только ему обратить на меня свой взор, когда он находился в этом образе, и я забывал о том, в какую форму часами закручивал свои извилины, пытаясь настроить себя на режим обороны. Нет, чтобы начать понимать меня, необходимо как минимум услышать, как Тео поет одну из наших песен – да еще и представить, что это вы сами написали эту песню, которую он так старательно исполняет.Да и не знакомы мне люди, которые, не проведя с ним бок о бок несколько лет его стилистических и поведенческих метаморфоз, могли бы понять его – по-настоящему понять.

А вот бог – это совершенно другое дело. Говорят, бог наблюдает за всеми нами, бог знает, что мы чувствуем и как живем, поэтому уж кому-кому, а богу должно быть известно не хуже, чем мне, кто же такой Теодор Хатчкрафт.Именно поэтому я и оказался здесь вновь. Это стало моей жизненной необходимостью – выговориться, узнать, что думают об этом другие, пусть лишь однажды, пусть анонимно, но я не мог держать в себе нечто настолько гигантское и всеобъемлющее и мастерски сохранять вид незаинтересованности так долго. Это же небезызвестный синдром психопата – оные как раз подсознательно стремятся к тому, чтобы их раскрыли и оценили их труд. Ужаснулись, восхитились - плевать, главное – пусть будет хоть кто-нибудь, кто будет знать, что я сотворил. В моем случае – что я несу в себе.

Я, наконец, осмелеваю, направляюсь к исповедальне и сажусь поодаль, дожидаясь своей очереди, пытаясь успокоить себя нервными поглаживаниями гладкого дерева скамьи.Когда наступает моя очередь, я, успевший в своих мыслях уже трижды воспроизвести красивую речь признания, все же робею, и, когда, наконец, оказываюсь внутри, резко выдавливаю из себя первое, что приходит на ум, попутно хватаясь за стену и ища такой угол, чтобы меня никакими усилиями не сумели разглядеть, пусть даже и окошко между двумя отсеками исповедальни затянуто плотной темной материей.– Я грешен, святой отец.Интересно, им, священникам, не надоедает общаться одними и теми же обращениями? А сколько конфессий они начинают именно с этой стандартной фразы?

Ответом мне доносится из соседней кабинки мягкий низкий голос, который тут же напоминает мне отца в его лучшие дни, когда он подзывал меня к себе и давал особенно ценные жизненные советы.– Все мы грешны, сын мой. В чем же ты хочешь покаяться?Я все же опускаюсь на скамью, вытягивая ноги. Глаза все больше привыкают к полутьме кабинки. Осознаю, что все это время тереблю петлю на кармане куртки и силой воли заставляю взять себя в руки.– Я познал любовь.– И какой же это грех, сын мой? Господь создал нас всех для того, чтобы мы познавали любовь, разделяли ее между собой и дарили другим. Быть может, ты уже связан узами брака, и в твоей жизни появилась та, кто по-настоящему прельстил тебя?Что-то мне становится с каждым его словом сложнее и сложнее заставить себя говорить правду. Хочется согласиться и разделить этот простой грех с миллионами других нормальных мужиков, очень хочется, как никогда прежде, поверить, что я все это себе напридумывал от скуки и одиночества, и нет у меня никакой убийственно божественной любви к лучшему другу. Хочется, да вот только не можется.– Нет, отец, –я облизываю пересохшие губы и прочищаю горло. Вслух это сказать куда сложнее, чем я думал. – Я влюблен... в мужчину.Я ожидаю грома, но мне отвечает тишина. Тишина переплетается с густыми комьями полутьмы, они смешиваются, сливаются в бесконечный омут бездны. Кажется, меня только что поглотила черная дыра.– Ты в этом уверен? Многие люди ищут любви у людей одного пола просто потому что с ними проще контактировать и понимать друг друга. Пойми, мы посланы сюда ради человечества - ради продолжения рода, ради помощи друг другу...– Я уверен, – прерываю я его, параллельно пытаясь протереть глаза, чтобы вновь вернуть восприимчивость к тусклому свету. – Я люблю его так сильно, что Вы и представить себе не можете. Он для меня все. Я был с ним, когда у него не было ничего, и сейчас, когда он стал тем, кем всегда хотел быть, я все еще с ним. Но даже если он потеряет себя, даже если изменится, я все равно всегда буду с ним.Дурацкие, дурацкие слова, неспособные к передаче полноты тех чувств, которые они были призваны описать - да разве подвластно вас донести все те переживания, что томятся в недрах моей трепещущей души? Используемые изо дня в день в самых различных ситуациях, словно разменная монета, переходящая из один рук в другие – кто способен по-настоящему прочувствовать то, насколько ты ценна?

В кабинке душно, и с каждой минутой мне становится все тяжелее делать вдох.– Я пришел просить совета, святой отец. Мне больше некому рассказать об этом, кроме бога. Он никогда не должен узнать о моих чувствах, потому как я его недостоин. Но мне так хочется рассказать ему, хочется, чтобы он понял, как сильно я ценю его на самом деле, как драгоценно для меня каждое его действие. Все совсем не просто.– Молодой человек, – а вот в голосе священника изменилась интонация – теперь мягкость разбавляется жесткими контурами твердых звуков. – Бог не одобряет подобных отношений, но если Вы таким родились, значит, так должно было случиться, и это было неспроста. До тех пор пока вы не предались греховным плотским утехам, Ваше чувство вполне безобидно. Если Вы не стремитесь склонить Вашего возлюбленного к разврату, а просто безвозмездно желаете оберегать его и быть рядом, то, быть может, самим господом богом Вам была поручена работа оказывать помощь его ангелу-хранителю. Ведь Вам не запрещается любить его, но при этом Вы могли бы подумать о создании собственной семьи. Не разрушайте его жизнь по своей прихоти – вот мой совет.Так и знал, что примерно этим все кончится. Я безмозглый придурок, которому не на что больше опереться, не к кому больше прислушаться, а потому эти слова оказали на меня непредвиденно сильный эффект – я воспринял их как святую истину. Возможно, я патологически склонен к страданиям и мазохизму, но горько-сладкая капля удовольствия разнеслась по моему телу от того, что хоть кто-то укорил меня, хоть кто-то подтвердил мои страхи и наконец придушил надежду на зарождение этого чертового "чего-то большего", которая предательски нашептывала сердцу небылицы, разгоняя и распаляя его.– Хорошо. Спасибо за Ваше время, святой отец, – резко встаю и практически выбегаю из кабинки, а потом уже и из самого собора, стараясь не смотреть по сторонам. Теперь все в этом месте выглядит так, будто стены перешептываются, и рокот неодобрения колышет ровно горевшее до сего момента пламя свечей.

Уходить отсюда немедленно.На улице меня встречает шумный быт бетонно-кирпичного Манчестера, где ничего особо не изменилось за то время, что я изливал душу божьему служителю, разве что концентрация диоксида углерода повысилась в атмосфере. К счастью, если глобальное потепление это и спровоцирует, то не сегодня, так что катастроф не предвидится, да и для возникновения эпидемий, в общем-то, тоже особых оснований нет. Жизнь продолжается как ни в чем не бывало.

Только вот очень уж мне хреново.А на что я рассчитывал, это же Манчестер. Он никогда не принимал меня, пока я был закрыт, но хотя бы не тормошил, ведь не было никакого толку, а сейчас, пусть даже я сам пошел на контакт, все равно не принимает, но еще помимо этого приобретает какую-то враждебность. В каждом бледном лице, в каждой вывеске, даже в каждом чертовом облаке читается неодобрение. И как только информация распространяется так быстро? Неужели и впрямь все в этом мире настолько крепко взаимосвязано, что эмпатическая информация передается со скоростью света всем живым и неживым обитателям планеты, подсознательно вселяя в них определенное отношение к тому или иному предмету?Ну что же вы все так смотрите, не моя это вина, право, не моя.Желания идти домой нет никакого, хоть там и работы невпроворот – все-таки запись альбома в самом разгаре. Причем не хочется скорее из лучших побуждений, нежели из эгоизма – ну зачем мне сидеть там с понурым лицом и отравлять своей меланхоличной аурой жизнь Тео?

В итоге, пройдя пару кварталов, я заруливаю в какое-то небольшое кафе, где с отсутствующим видом делаю заказ на крепкий черный кофе и утыкаюсь взглядом в одну точку где-то посреди улицы, которая кажется еще серее, чем есть на самом деле, сквозь слегка запыленное витринное стекло. Кофе безвкусен, удовлетворения не приносит, а мне даже подумать и переварить полученную информацию толком не удается – мыслей много, но они все ни о чем. Легче от такого откровенного прожигания времени не становится. Да что ж за напасть такая?Я просиживаю в кафе еще часа полтора, после чего покорно плетусь домой просто потому, что больше-то и некуда.Застаю Тео сидящим за компьютером, из колонок которого доносится легкая ненавязчивая мелодия в стиле босса-нова.- Привет, - он откидывается на стуле, и я вижу, как, несмотря на легкомысленную улыбку на его лице, его внимательные глаза оценивающе сканируют меня. Тео делает для себя какие-то выводы и не лезет с претензиями относительно того, где я пропадал все это время и почему не отвечал на звонки. Как же я благодарен ему в такие моменты.- Привет, - глухо отзываюсь, стягивая ботинки. – Все о’кей?

Он встает из-за стола и подходит ближе, и мне становится не по себе – вдруг мысли мои прочтет? Вдруг у меня все в глазах читается? Теперь я убежден так сильно, как никогда раньше – если он все-таки узнает, катастрофа будет куда серьезней глобального потепления. Во всяком случае, в моей личной вселенной.

А он просто смотрит все тем же немигающим изучающим взглядом, и длится это несколько секунд, хотя мне кажется, что намного дольше, и это такая своеобразная пытка – не сломаться под напором, сдержать ту самую оборону, ради которой я чуть ли не медитирую каждый день часами, словно мантру проговаривая про себя ?У меня нет никаких чувств, у меня нет никаких чувств. Я – айсберг, я – льдина, я – непотопляем. Нет у меня никаких чувств. Никаких?.

И в один момент он порывисто прижимает меня к себе – так, что я едва умудряюсь удержать равновесие и не плюхнуться на него плашмя. Он с какой-то даже нежностью похлопывает меня по спине и, все так же приобнимая за плечи, мягко улыбается.- Не раскисай, мужик. Уже недолго осталось. Совсем скоро все образуется. Будут у нас и деньги, и путешествия, и инструменты покруче, и девушки...Так вот чего, по-твоему, мне не хватает? Денег да баб? Хотел бы я, чтобы ты был прав!- Хорошо, - я выдавливаю кривую улыбку и неуклюже хлопаю его по плечу в ответ, - Я в порядке. Пошли работать?- Что, сейчас? – Тео всплескивает руками в притворном ужасе, но я-то знаю, что этот заводной генератор жизненной энергиив любое время готов все бросить ради того, чтобы заняться любимым делом.- Сейчас, сейчас. Пошли, нечего время зря терять! – я подталкиваю его в сторону гостинной, и он весело усмехается, тотчас позабыв о своем напускном недовольстве.Тяжкие раздумия, впрочем, не исчезают – лишь отходят на второй план. И то хорошо, что по-настоящему важные вещи все еще занимают законное первенство среди моих приоритетов.