Andante cantabile con espressione (2/2)
...Он сам был как загадочный иероглиф, который ложился на меня печатью. Вокруг стояла городская ласковая полутьма, он ласкал меня вместе с этой полутьмой, и под кожей ходили волны, я теряла свою форму и обретала ее вновь. А когда он овладел мной, я распалась на черные раскаленные шарики - и наверное, это должно было меня потрясти. Но я уже родилась, и что такое эта боль в сравнении с прежней... эту боль, телесную, я умела растворять в себе, а сейчас и эта боль была словно горькое, но необходимое лекарство. Я распалась - и снова собралась, я обняла его, загнанно дышащего; я знала, что сейчас он получает гораздо больше меня, но я была сильна и щедра, он был сейчас моим ребенком, которого надо было накормить. И я кормила его собой, позволяя двигаться в глубине моего тела, и это было сладко и прекрасно до того, что я ничего уже не видела из-за слез.
Он забился в моих руках, словно пойманный, а потом затих, тяжело дыша - совсем не так, как Лили. У Лили после занятий любовью был сытый томный взгляд хищника, вернувшегося с удачной охоты, и мне порой чудились потеки крови из уголков ее рта. Это было красиво, но от этого становилось холодно, и я думала, что именно так все и должно быть. После секса мы с Лили отстранялись друг от друга, лежали и смотрели.А с Соном напротив хотелось прижаться теснее, утешить и утишить его собой, и утешиться им самой. Я лежала и слушала, как колотятся в темноте наши сердца.
Он поцеловал меня куда-то у глаза и, видно, почувствовал, что я плакала, и хотел что-то спросить, но я принялась гладить его волосы на затылке, прямые и жесткие, они упруго проскальзывали между пальцев. Как перья сильной птицы. И он молчал, обнимая меня.- Прости... - услышала я, засыпая. С ним хорошо спать. Прижаться и спать. Тепло...СонОна уснула, как уставшая от полета птица, уткнулась в мое плечо, устроилась в моих руках, как в гнезде - я только и успел испугаться, что сделал что-то не так, что боль была слишком сильна. Успел ощутить под губами солоноватую влагу на ее щеке. Успел попросить прощения - и поймать тихий и сонный ответный вздох. Без укоров и обвинений, тихий как поцелуй матери.
Я даже успел задремать сам, увидел тихие падающие хлопья не то снега, не то пуха, услышать играющую тихую прекрасную музыку, она плескалась в сердце как лунный свет. Этой музыки я еще не слышал - но музыка оборвалась движением, сильным, резким и отчаянным взбросом. Нина едва не вырвалась, вскочила, и мне стоило усилий удержать ее. Было страшно смотреть в расширившиеся темные глаза, ставшие сейчас черными провалами.
- Ты... - не вскрикнула, а выдохнула в меня, взяла за лицо обеими ладошками, желая удостовериться, что я действительно я, не кто-то привидевшийся ей в кошмаре.
НинаСнова черные крылья, коршуньи, острые, с растопыренными перьями - они кружатся посреди большой гостиной просторной модерной квартиры - рояль с рошенными на него нотами, шарашащееся углами и остриями мертвое дерево на стене... крылья так знакомо кружатся в знакомой квартире. Кружатся, кружатся, мелькает над ними страшная образина - черная, хищный нос-клюв, не разорвет, не сожрет, а что-то неизмеримо страшнее...Нет, нет, не бойся - улыбается красивое хищное лицо; тянет, тянет - к себе, в себя...
"Не хочу, чтобы нас что-то разделяло..."Смеется, кривится, гримасничает, и клюв нацелен, и глаза пусты как игольное ушко... Из-за его плеча, из-за крыльев выглядывает мать, глаз у нее нет, а из глазниц вытекает тьма.
"Куда делась моя милая девочка?"У нее в глазах жидкая тьма, она не видит меня, ищет, ищет..."У тебя много их было?"Клекочет, свистит клюв. Много... много... было. "Я был!" - вырывается хриплое хищное свистящее - клекочущее, словно у налетевшего на добычу. И я кружусь, кружусь с ним вместе..."Я был у тебя... ты была у меня... ты моя... моя..."
С ним, с черным, страшным, с коршуном - вместе...Последним усилием я выхожу на фуэтэ - кружусь и все теряется, и я вскакиваю, рвусь куда-то...- Это я, я, - слышу я теперь испуганный шепот. Слабый, и нет за ним властной музыки. Но он, Сон - живой.- Ты... - шепчу я, утыкаясь в него лицом, обнимая, раскрываясь перед ним как книга. Это был он, а не коршун. Со мной он, а не коршун, и не Тома, и нет страшных черных провалов, и не кружит, и не закруживает...
Он снова наваливается на меня, сильно и правильно, и тепло его тела, и касания, и поцелуи поднимают меня - это так же нужно, как и тогда, когда мы были одни в моей с Лили квартире, когда лежали на одной постели, одетые и близко-близко. Бесполые как тот, в фойе, с одними крыльями. С одними душами. Сейчас - так же и не так. Тогда было ближе и бесплотнее, сейчас - дальше и телеснее. Я путаюсь в словах, в мыслях, я ловлю его движения и они эхом отзываются во мне - громче, громче во мне эхо, пока не обрушивается каменным обвалом литавров и такой оглушительной кодой, что я на какое-то время забываю, где я и что я.
А потом - за окном ходят столбы ночного света, и Сон тихо дышит рядом. И так же, как в маслянистой тьме, куда провалилась Лили, нас обоих чутко ждет беда. Сторожит - вместе с моей мертвой матерью и Коршуном. Но это уже неважно.