3.2. Panic Room (1/1)
Still waiting, hands shakingMaybe the coast will clearBut these voices, these strange noisesThey followed me in hereОна слышала лишь эхо каблуков, отражающееся от белых стен в длинном коридоре и с каждым шагом ей казалось, что они всё ближе к ней, всё больше сжимают, как капкан.Джессика будет просто в восторге.Она выдыхает воздух с тихим шипением через зубы, сглатывает накопившуюся слюну и ком в горле. Алкоголем от неё уже не пахнет, но она всё ещё чувствует, как он плещется в её венах, горько обжигает горло. Она уже давно не пьяна, но почему-то только сейчас последствия похмелья наконец-то начали её догонять и наваливаться всем своим весом.И не только они.Вечеринка-попойка.Идеальное место для принятия самых важных решений на свете.Вечеринка продолжалась ещё многие часы, но ей удалось выскользнуть почти сразу, как началась делёжка мест для пьяного ночлега. Тенью она прокралась через дверь в небольшой дворик, оттуда уже прокравшись к машине, минуя толпы подвыпивших дам, которых хорошо было бы кому-то развести по домам, когда свободные метры в доме подойдут к концу. И откровенно говоря, Виктории хорошо было бы выручить своих пока-что-одногруппников как одной из самых трезвых против своей же воли, ради пары очков в копилку популярности, но…Ей просто не хотелось.И простая правда этого била по мозгам как наждачка.Было три ночи, когда она отправила письмо ей на электронную почту.В семь утра пришел ответ.В восемь она была готова, замазав синяки под глазами.В девять тридцать она была на месте.На самом деле, ей не было страшно. Точнее, было, но это сама Виктория себя накручивала больше, чем это делала с ней сама Джессика. Потому что это ещё осталось в ней и даже вместе с алкоголем никак не выветрится.Подчинённые боятся вышестоящих.И как бы она не пыталась это укрепить в положении вышестоящей и отрицать в положении подчинённой, это всё равно осталось с ней, как дрянное наследие.Джессика не сделала ей ничего плохого.Её родители не сделали ей ничего плохого.А ей всё равно было немного страшно.А если и не немного?— она этот страх возрождала как могла, бережно культивировала до влажных ладоней. Страх всегда рождал осторожность, а осторожность?— внимательность к деталям. Недоверчивость. Невозможность ошибки.Однажды кто-то умный сказал ей, что ей не обязательно играть по их правилам.Однажды она себе сказала больше не слушать мечтателей.Теперь это были её правила.И она обязана подчиниться.Виктория входит в кабинет с гордой осанкой, чувствуя, как полуоткрытую спину холодит воздух утреннего, ещё сонного и, как обычно, туманного Сиэтла. Сквозь небольшую белую раму окошка её кабинета она видит бескрайние серые, с редкими золотыми полосками солнечного света облака до тонкой полоски тёмно-зеленых гор, а впереди сверкали какой-то витающей влажностью серые и грязно-красные угловатые крыши домов. Весь Сиэтл словно уместился в эту маленькую рамку, толкаясь и сжимаясь, и эта рама словно сама была фотографией.Маленьким кусочком времени.Она в очередной раз теряет фокус и пытается сконцентрироваться на том, что действительно важно.Виктория не могла поверить, что покидает это место вновь и даже не знала, что и чувствовать: тоску по чему-то родному и несуществующему, или глупую детскую радость побега от тревог и обязанностей.—?Я не скажу, что это было неожиданно, хотя мне бы и стоило. —?Начинает Джессика беззлобно, скорее, просто констатируя факт, не отрываясь от экрана рабочего компьютера и Виктория ей просто молча кивает, присаживаясь перед её рабочим столом, гордо отвернувшись от города. С улицы веет привычной прохладой.Они успели поймать единственный теплый денёк.—?Будут ли какие-то проблемы? —?Она спрашивает тихо, аккуратно, но с небольшим нажимом. Да, она боялась. Но Джессике это знать необязательно. Сама женщина на секунду бросает на неё оценивающий взгляд, такой, что даже её зелёные глаза казались какого-то выцветшего, серого с белым отливом цвета. Виктория выдерживает его с прямой осанкой и строгим безразличием на бледном, как мрамор галереи, лице.—?Нет. С моей стороны?— нет. —?Джессика что-то быстро печатает и больше не смотрит на неё. Виктория же не была удивлена тоже. Она висела на Джессике почти что мертвым грузом. Да, она подбирала тут и там опыт, да, она была её будущим партнёром, но Чейз была звеном в цепи, в которой ценится краткость. Она вновь кидает взгляд на серое небо. —?С своей матерью, я думаю, ты сама разберёшься. Как и с Матильдой. Доделай свои бумаги и можешь быть свободна.Викторию пожирает неприятное чувство, что она делает самую ужасную ошибку в своей жизни, но она коротко, но четко благодарит и встаёт с кресла, слабо ощущая собственные ноги.Но походка её неизменна.—?Только одно дело. —?Она замирает, прищуриваясь. Её плечи напрягаются сами собой и она даже не пытается их расслабить. Она не могла её так просто отпустить, даже учитывая свои собственные плюсы. Слишком рано расслабилась, Виктория.Жди удара.За спиной слышно как тяжёлая рука протягивает по столу ручку.А когда она оборачивается, то видит всего лишь маленькую желтоватую бумажку-памятку под ней.—?Распишись, пожалуйста. —?Говорит Джессика спокойным тоном, слегка поворачивая экран монитора. В руках у неё блестит трещинами на углу белый телефон и быстрые ноготки выбирают камеру где-то снизу. Виктория слегка улыбается. Её работа не была идеальной и полностью чистой и это приносило ей и какое-то неправильное удовольствие, и лишний страх. Это не было чем-то серьезным. Это было то, что она узнала сразу же и чему научилась. Подделывать подписи оказалось сложнее, чем она думала, но и гораздо безобиднее. Достаточно, чтобы убедить горе-фотографов, но недостаточно для суда и иска. Любая экспертиза подтвердит подделку. Рабочая формальность. Она успевает лишь коротко осмотреть блики на ручке, когда слышит секундную трель записи из телефона. Подписывается аккуратно и медленно, красиво выводя завитки и резковато перечеркивая их все в конце, едва-едва нажимая на ручку.Она смотрит на свою подпись и изнутри что-то противно скребётся.Когда-то и она так же получила подпись своей матери.И было что-то в этом бесконечно неправильное.Но требования не надо обдумывать. Надо лишь соответствовать.—?Спасибо. —?Джессика, даже не взглянув на неё, останавливает запись и убирает листок лёгким прикосновением двух пальцев.Виктория выдыхает только за дверьми.И не помнит, как вышла из галереи.Решение принято.Приговор подписан её руками.Господи, во что она втянулась?Но помнит как обдало её щеки этой привычной изморосью Сиэтла, оседающей на стеклянных дверях галереи, скрывая содержимое и даже не давая возможность, обернувшись, посмотреть, что она потеряла.Она видела лишь лужи на сером, пятнистом граните, что шли рябью, слышала как из-под колес машин поднимались волны, окатывая прохожих с шумом цунами, что собирались под навесами, пробираясь через лужи, чувствовала как медленно волосы тяжелеют, укладка теряет форму, одежда прилипает к телу.Она стояла на граните посередине улицы в дождь и смотрела, как черные небоскребы, соединяясь где-то в вышине с её родной галереей, что как мать над ней склонилась, пытаясь защитить от чего угодно, но не от дождя, держат серое, ребристо-мягкое монохромное небо, сквозь которое золотистыми отливами проливался солнечный свет.И чувствовала себя почти так же, как два года назад.Потерянной.Руки по привычке чувствуют тяжесть фотоаппарата, но она себя одергивает.В конце концов, дождь усиливался.И кажется, она слышала гром.Пусть эта картина останется лишь в её голове.А гром действительно звучит где-то далеко-далеко, за её спиной.Промокшая Виктория садится в машину, почти сразу врубая нагрев сидений и вжимаясь в них, складывая острые плечи, утопая в грубой ткани, с ощущением выгнанной из дома бунтарки. И, просидев в полнейшей тишине минут 10 без единой мысли в голове, набирает подрагивающими пальцами номер знакомой зоогостиницы.Ей нужно хоть с чего-то начать разгребать этот кошмар.