2. Shallows (1/1)

Dry your smoke-stung eyesSo you can see the lightFind meIn the shallowsLying on my backI'll beWatching stars collideЕй страшно.Ей по-настоящему страшно.Она срезает путь через парк, аккуратные туфельки стучат по асфальту словно крошечные копытца, свет солнца течет через ветки и листья полупрозрачной золотой шалью, спадает на идеально сухой асфальт и она, пользуясь древними советами врачей и отцов, вдыхает этот сухой солнечный воздух полной грудью, чувствуя как внутри он отдает лёгкой прохладой и закручивается спиралью.Она поворачивается, чтобы посмотреть на берег, чтобы узнать, как будто это важно, отчаялись ли люди или всё равно уперто пришли даже в такой день на реку, но почти сразу же эта мысль вспархивает из её разума, словно белые голубки с мраморных статуй. Глаза закрываются сами собой от прохладного острого ветра, слезятся неосознанно, и она не видит ничего, кроме кремовой нежной пелены, когда солнце берет её лицо в свои ладони, проводит большими пальцами по векам, целует её солнечными лучами в лоб, оставляя теплым пятном помаду, которую тут же утирает прохладное, слегка шероховатое дыхание озера, усыпая её щеки мельчайшей стеклянной крошкой.Это намного лучше, чем грубые осколки, которые ей раньше дарило небо.Ветер за её спиной тихими хлопками играет с подолом её платья, непослушные волосы бьются о плечи, и она больше не чувствует рук солнца. Не видит их больше. Лицо напрягается само, до складок между бровями. Она открывает глаза и последние солнечные прикосновения тают на её глазах льдинками, оставляя её совершенно одну, скрываясь за облаком.Солнце ещё тянет к ней свои последние лучи, ветер гонит такие многочисленные и такие одинокие облака всё дальше и девушке становится неспокойно. Черная вода извивается рваными волнами, кусает ветер, ударяясь о берег, малыши строят замок на сером берегу реки, украшая его разноцветными камешками и горлышком разбитой бутылки, полные дамы поднимают поля своих соломенных шляп и сверкают недовольно маленькими глазками на скрывшееся светило. Другой берег тянется к ней тысячами одиноких причалов, но никак не коснется, лодки не колесят белыми лебедями по черной мгле.Её это вообще не должно волновать, на самом деле. Но после шторма, после крыши, всё это казалось ей каким-то… приглушённо волшебным. Может, она просто слишком много думала о вещах, о которых думать не стоит. Может, она слишком обращает на всё внимание.Но ей неожиданно спокойно, стоит ей взглянуть на жизнь тех людей, для которых городок Аркадия Бей остался лишь бегущей строкой в вечерних новостях.Поэтому она смотрит всё чаще. Поэтому она запоминает больше.Фотографирует и рисует тоже.Но в то же время ей хочется забыть всё, вплоть до этого дня.Она прижимает руки к груди, сжимает кожу плеч, и ей почти что хочется повернуть назад, но потом она вспоминает сообщение своего папы, которое она прочитала на ходу, впервые вступая в Сиэтл словно входя в крутой штопор, и тихую просьбу такой же тихой Линн, которую она прошептала, сжимая её плечи в объятиях и подарив ей на прощание ту самую свою улыбку.Она обещала ей открытку.И ещё кое-что.Мир вянет без солнечного света, она почти что видит как истекает он цветами в черную бездну воды, но вдалеке сверкает тысячами окон, разноцветными стеклами небоскрёбы, оставляя цветные, расплывающиеся радугой шрамы в её глазах.Тучи уходят дальше.И дома сверкают и гаснут в этой игре света и тьмы словно в калейдоскопе.А она уже здесь. И ей остался всего лишь один шаг.Она смотрит на на кроны деревьев сбоку, сверкающие изумрудами в лучах его и слышит как вспархивает стайка мелких воробьев, стряхивая вездесущий свет с тонких блестящих пёрышек.Она почти им завидует.Поворот на парковку прячется меж двух стволов, скрывается в зелёной тени веток и листьев, на асфальте проступают солнечные лужицы, стекающие с самых крон и медленно, ровной линией течет свет по побережью, сверкая в миллиардах песчинок, возвращая синеву в воду, позволяя белым бликам-рыбкам резвиться на самой поверхности, а листьям искрится в этом летнем ветре, словно сами деревья машут своими крошечными крылышками в попытке улететь отсюда за воробьями.Она смотрит в последний раз на небо, на темный животик облака и замечает, как сбоку, аккуратно выпутывается из ватной её шкурки солнце, и свет его всё ближе, волнами омывает носки её туфель.Достаточно сделать шаг.И она его делает. Уже даже не падая.Ей это нужно.Парковка совсем рядом.***Шаг словно сам собой замедляется, стоит ей обогнуть кусты и деревья, пройти чуть дальше, чувствуя, как макушку напекает летнее солнце, а шею сзади ещё обнимает ветер с озера, висит на ней, не пускает. Она ищет отговорки, чтобы не идти, хотя сама и позвала её сюда, сама приехала, сама выбрала место и время, а сейчас мнется, боится и хочется ей вернуться и смотреть на темную воду и дальше.Но числа на маленьком экране телефона говорят: время, чтобы взять себя в руки прошло. И обои с кроликами говорят ей: всё, что остаётся?— это идти дальше.На секунду какое-то облако махнуло своим плоским хвостом, закрыло солнце и Кейт неожиданно пробирает холодком. Тени исчезли с горячего асфальта и где-то далеко, там, среди других машин, она видит одну, черную и дорогую, на зеркальной крыше которой отражается маленькое затмение.Подходит ближе и замирает, узнавая фигуру.Все её фантазии о том, как это всё будет, рассыпаются перед ней солнечными осколками, оставляя в её разума лишь темную пустоту.Из всех людей, которым она когда-либо писала.Первой ответила она.И Кейт честно не знает, как чувствовать себя насчёт этого факта. Точнее, она знает, но едва ли чувствует это. Она должна была простить ещё тогда и уже всё давно забыть. Она и сделала это, когда-то давно.Но сейчас.Ей снова было страшно.Она стояла, оперевшись поясницей на машину и курила, выпуская длинные и тонкие струи дыма, приподнимая голову, чтобы дым не осел на её лице. В этой серой тени огонек сигареты кажется почти что вторым солнцем, освещая неровную с одной стороны щеку. Кейт подкрадывается чуть сбоку, прячась словно за машиной и коротко её осматривает, словно хотя бы такое знакомство прибавит ей уверенности. Нет. Не прибавит.Виктория выглядит напряжённой и недовольной в худшем смысле слова. Она хмурится, движения её напряжённые, точные и абсолютно деревянные. Она была одета в белую рубашку, застегнутую на все пуговицы, которая практически искрилась на сгибах своей белизной и, казалось, Кейт даже отсюда слышит её тихий ненавязчивый хруст чистой одежды. Черные брюки были, судя по матовым белым бликам, из кожи, и довольно простые для её семьи ботинки сверкали носками.Солнца внезапно становится слишком много, оно слишком ослепляет и теперь больше давит на голову теплым и плотным полотенцем, чем успокаивает. Ей кажется, что даже этот день стал жарче, чем был минут пять назад.Над машиной загорается идеально белая лампочка фонаря. Виктория поднимает голову, чуть склонив её набок, её мутный взгляд внезапно кажется чистым, в глазах сверкает идеально ровным кругом свет, и она выглядит практически потерянной. Сигарета догорает в её руке, но ей теперь не затмить саму Викторию Чейз в её родном элементе.Под светом.Короткие волосы её поблескивают под фальшью почти так же, как и золотые часы на её руке, такой же золотой чокер на шее и темные зелёные глаза. Одним движением руки она бросает сигарету на асфальт, даже не туша, и пускает стайку белых зайчиков по асфальту в бесконечный пляс, сама сверкая этой стерильной белизной, как новая лампочка в старом ржавом фонаре.В глазах у Кейт уже начинают плыть тёмно-синие пятна, а вокруг машины?— практически ядовитый жар от нагретого металла.Она моргает, но ничего не помогает, синие пятна, как призраки, витают вокруг, мешают ей видеть.И тогда она идёт вперёд.И даже немного рада, что лишь чувствует взгляд Виктории на себе.А Виктория видит, как огромное рыжее солнце сверкает золотым диском над головой девушки, которая минут пять мялась за углом чей-то машины, почти касается её макушки, течет своим бесконечным золотом за неё спиной, как спадает на город сквозь её тонкие пальцы, как прячет её лицо в своих слишком ярких лучах, словно в вуали. Как она держит спиной весь этот жар июля, одной рукой легко останавливает сам бесконечный свет и как силуэт её ложится перед ней, ещё немного и достанет до неё.Что-то внутри неё запоздало вспоминает, что против солнца не фотографируют.И ей искренне жаль, что она не может ослушаться.Теперь не может.—?Привет. —?Говорит ей она тихо и голос её совершено не изменился за это время. Кейт входит под купол белого цвета словно под ливень, зажмурив глаза крепко-крепко, но, открывая их, выдыхает слишком облегчённо.Её лицо кажется ещё бледнее, чем тогда, на крыше.—?Привет. —?Отвечает ей Виктория, смотря сверху вниз и ей кажется, что она даже слишком маленькая для тени, которую бросала.Но нет. Это просто Виктория слишком большая.А тень её под софитами слишком маленькая.В её волосах играет рыжее солнце, как блики в воде, но ровный белый свет от Виктории заставляет Кейт выглядеть по-настоящему мертвой.***Река плещется вином в закатных лучах солнца, омывает берега, вокруг бегают собаки и подбирают принесенные течением палки, переминаются с лапы на лапу, вешаются по три морды на палку и несут гордо её вместе сразу целой кучке хозяев, пока остальные прыгают вокруг с визгливым обиженным одиночным лаем.Кейт не была почему-то удивлена, когда Виктория высказала своё мнение на этот счёт. Хотя и была удивлена, когда узнала, что собака у неё действительно есть. Ну, точнее, это была собака её матери, но теперь, кажется, она стала её.Слишком навязчивая, слишком активная и слишком противно лает.Кейт бесшумно усмехается, не в состоянии прочитать Викторию и просто надеется, что она реально говорит про собаку.Говорить с Викторией было…тяжело. Даже несмотря на воспоминания. Кейт была уверена, что вся их прогулка обратится в неловкое молчание, но получилось, наверное, даже лучше? Она честно не знала. У них шел разговор, но с каждым словом ей казалось, что она касается бетонной стены: Виктория говорила холодно, твердо и шероховато, словно обычно она этой шероховатостью сдирала кожу другим, а Кейт может лишь трогать её и удивляться, почему она не блестит так же, как и остальная Виктория.Виктория шла всегда с одной стороны, своей привычной изящной походкой, лишь какой-то тяжести в ней прибавилось. И Кейт постоянно казалось, что она чего-то не замечает. Что она чего-то не видит. Она просто казалась такой… совершенно чужой, словно кусочек пазла от совершенно другой картины, человек в незнакомом городе, и вела себя она так же. Неправильно. Запутано. Викторию было невозможно читать: она была неподвижной, ровной и близкой, но каждый раз контуры её смазывались, Кейт могла лишь примерно понимать, что она чувствует, но никогда не ощутить самой, и казалось, что вот сейчас они смогут войти в какой-то тандем, но нет. Словно две нотные линии, они никак не хотели сходится в ритме. И никто не знал, что сказать.Солнце тонуло в красных водах озера Вашингтон, медленно, но верно, жертва шла вместе с жертвой и заглядывала ей в глаза с болезненно узкими зрачками, пока одну часть лица скрывала темно-бордовая тень.На самом деле, у Кейт был план, изначально. Был план, такой же как и у всех людей. Начать издалека, потом аккуратно подступить, потом попросить. И да, это было немного нечестно всё равно, но Кейт казалось, что так будет хоть немного лучше. Не хотелось использовать её.Но глупо было полагать, что Виктория не читает её в ответ.Она останавливается у какого-то дерева, у самой кромки воды, усыпанной собачьими следами, и достает новую сигарету голой, совершенно лишенной украшений, рукой, автоматическим движением, смотря вдаль, где горячее солнце плавится, стекает на воду, качается на волнах одной сплошной белой линией. Кейт идёт следом, смотря на следы на песке, но почему-то не на Викторию.Всё уже ясно и она теперь просто ждёт, когда Виктория привычно ткнёт её в её же ошибки, да ещё и сдавив шею посильнее, задушив в процессе.Но она этого не делает.А лишь тяжело вздыхает и сжимает губы.—?Это тупо, знаешь. —?Произносит она наконец, под звон металла бензиновой зажигалки, и Кейт понимает, что на самом деле слов было куда больше и они были куда обиднее, но прежде, чем она успевает оценить это, Виктория продолжает:?— Я тебе и так должна. Ты могла бы просто попросить. Нечего разыгрывать этот спектакль, как будто мы старые друзья.Кейт обидно, но она понимает, что Виктория права. Они никогда не были друзьями. Не то, что Кейт не хотелось это исправить, когда-то, но сейчас она не так уверена. Они гуляли уже около часа, а она всё никак не может понять, чего вообще хотела от этой встречи. Может, Виктория просто не тот человек, но у Кейт реально не было выбора.Нет его и сейчас.Виктория выдыхает дым, большим и округлым клубом, он затягивает собою ярчайшее солнце, обвивает его и словно тянет дальше в воду. За спиной Кейт, на горизонте, зажигаются первые звёзды, когда она говорит то, что потом никогда не вспомнит, даже если захочет, сжимая серую ткань платья в руках. Ветер тревожит деревья, листья аплодируют ей белым шумом, лай собак всё дальше, звёзды сверкают всё ближе, остриями впиваясь в её плечи, заставляя выпрямиться, чтобы хотя бы притвориться гордой, хотя бы раз в своей жизни. Фигура Виктории изгибается в талии, она опирается плечом о кривой ствол дерева, и сигарета тлеет в её пальцах, что слишком сильно сжимают край фильтра.Вода забирает с собой следы этого дня с тихим плеском белой пены.Виктория оборачивается и в её глазах тоже сверкают крошечные точки звёзд.—?Почему я из всех людей?Кейт не может прочитать её эмоции, не может понять даже тон. Она просто…сказала это, так пусто и пресно, как только могла. Но Кейт её понимала.Она так же думала обо всей этой идее, когда она пришла ей в голову.Чейз стоит перед ней, бледная, словно мраморная статуя в огне заката, стоит и смотрит ей прямо в глаза с абсолютно нечитаемой эмоцией, что впивается ей куда-то в душу ножом и изворачиваться лезвием, и не делает ни единой затяжки.Нет смысла больше врать.В конце концов, она заслуживает правды.Солнце догорает в её руке, как и сигарета, и пепел разносится ветром по пляжу, оседает на воде, убаюкивается волнами, и тонет, словно солнце, во тьме этого вечера, пока на другом берегу вспыхивают белыми осколками небоскребы.—?Потому что больше никого не осталось.