Part III. (1/2)
Сантименты, сантименты, и много воды, да. В который раз убеждаюсь, что я мудак, ну :DПотыкайте бетой. Ворд нагибает Эксель и махнул на меня рукой.
- Если ты скажешь, что-то вроде: «Нам каюк»,…- …я сброшу тебя за борт.
Джотто перевел потемневшие глаза с недружелюбно прищурившегося Алауди, стоящего по левую руку, на предупреждающе скалящегося Джи, потрясающего кулаком по правую, и сжал в руках подзорную трубу, так и не рискнув раздвинуть ее и взглянуть в самое сердце «Гарцующего Коня». Темная команда, темное дело, гиблое дело! Джотто вздохнул и покачал головой, на что жандарм раздраженно цокнул языком, а боцман хлопнул себя по лбу, обернувшись в пол-оборота и крикнув вглубь суетящихся матросов:- Эй, Кнакл! Тащи веревку!- Зачем тебе веревка? – выгнул бровь капитан. Джи зажал между зубов трубку, отвоеванную у француза, и быстро набил ее табаком, от души поджигая. На уровне лица тут же поплыл плоский белесый туман, разрываемый на клочки порывами морского ветра, и Арчери выдохнул, пуская дым колечками:- Мы привяжем тебя к мачте, и ты будешь смотреть, как мы сажаем этих гнусных пиратов на колени.
- Не бросайся в крайности…- В крайности бросаешься здесь ты!- Да поймите вы! – Джотто заискивающе посмотрел сначала на одного, потом на другого. – Это вам не китайские пираты, и даже не наши хитроумные морские разбойники. Это «Гарцующий Конь»!- Да мне хоть «Танцующие береты», - огрызнулся француз, забросивший свой плащ в каюте и подставляющий шею и руки по локоть солнцу, щелкая затвором револьвера. – Они ответят за нарушенную дисциплину и кражу королевского имущества собственной головой.
Джи хлопнул в ладоши и торжественно указал на Алауди, возившегося со своим излюбленным револьвером:- Вот. Вот это я понимаю, настрой. А у тебя что? Ты как команду собираешься вести в бой? С кислой миной и табличкой: «Мы все умрем, помните нас молодыми»?!- Все, не истери, - Джотто стиснул зубы, героически раздвигая подзорную трубу и поднося ее на уровень глаз. – И, кстати, была такая команда.- Какая?
- Береты. Танцующие.
Алауди фыркнул, на пробу пуская пулю в синюю рябь, а Джи возвел глаза к небу, будто прося: «Господи, дай этой голове ума. Аминь». Корабль, как до сих пор считал капитан, посланный на верную гибель, быстрыми темпами готовился к бою, обнажая ряд «черных зубов»: сверкающие на солнце черные пушки, чьи дула уверенно выглядывали из квадратных окошек правого борта, были готовы к своим громким речам, и матросы уже во всю прыть носили к ним коробки с ядрами разных форм и размеров. Джотто понимал, что с помощью пушек они добьются очень и очень малого результата. Сейчас главная огневая мощь «Вонголы» была нужна лишь для запугивания, чтобы на некоторое время вывести врага из строя. Было понятно, что стрелять напрямую в бывшую «Мадонну» они не могут: Его Величество вряд ли пожмет им руки, если они пригонят его драгоценную жемчужину в состоянии ситечка или, еще чего хуже, и вовсе отправят ее на дно морское. Поэтому Джотто прекрасно осознавал всю неизбежность вынужденного столкновения. Чтобы вернуть «Мадонну» в порт, им следовало довольно быстро и качественно скрестить с пиратами шпаги, чтобы обезвредить их в кратчайшие сроки. И Джотто понимал, насколько это будет трудно. Ему казалось, стук его сердца слышен в радиусе нескольких миль. Он боялся. И боялся не за себя: за команду, за тех, кого он вел в это смертельное путешествие.
Увеличительное стекло ровным счетом ничего не хотело показывать, а может, Джотто просто не хотел видеть того, что происходит на «Гарцующем Коне». Он знал наверняка, что борт вражеского корабля также ощетинился черными дулами, что по палубе, как муравьи, снуют матросы, лазая по канатам и мачтам, чтобы проверить судно на прочность и пригодность для проведения сражения. Джотто знал, что звон шпаг и свист пуль застанет их на палубе одного из кораблей, и он очень надеялся, что это будет не «Вонгола». Он опустил трубу, встряхивая головой, и почувствовал, как наблюдательный инструмент исчезает из его хватки, беспрепятственно оказываясь в ловких пальцах француза, тут же занявшего наблюдательный пост. Его револьвер, заряженный и перепроверенный для подстраховки, мирно висел на поясе, рядом с парой стальных наручников. Иногда Джотто думалось, что наручники – это некий символ удачи для жандарма, потому что не увидеть его без этих железок, способных решить судьбу человека, было невозможно.
Правильно рассудив, что капитан вряд ли что-то сможет толком углядеть, Алауди прильнул глазом к увеличительному стеклу, скользя взглядом по отполированному и сверкающему на солнце борту, украшенному черными точками, откуда вскоре раздастся грозный судьбоносный грохот, разрывающий тишину морских просторов. Чуть приподняв трубу, он зацепился за одного из пиратских матросов, резво взбирающегося на парус и яростно махающего кому-то внизу, и перевел взгляд ниже, стеля свое любопытство по заполненной пестрым великолепием рубашек, брюк, сапог, крюков, повязок и бород палубе. Несомненно, он искал капитана. Он не раз слышал об этой легендарной команде, о которой говорили как о проклятье, как о призраке морей. После них не выживали – так говорили горожане. Но если после встречи с ними никто не выживал, кто же стал распространять эти слухи?Алауди никогда не верил во что-то сверхъестественное. Он не видел этого своими глазами, ему не могли представить наглядные доказательства, – и он не верил. Он не верил в Бога, в его божественную силу, способную исцелять любые раны и зашивать след от любой боли, не потому, что он не видел, но потому, что он был свято уверен: никто не будет так честен с тобой, как ты сам, и никто не позаботится о тебе лучше, чем ты сам. Ему не помогла божественная сила, когда пираты разграбили его поселение, ему не помогла божественная сила, когда он сидел среди обугленных обломков и смотрел мертвым взглядом на обгоревшие тела родителей и близких. Рядом не было никого. И он не верил ни в кого, кроме себя.
Нет ничего невозможного, говорил он себе, переводя взгляд с мачты на мачту, с пирата на пирата, выискивая того лидера, вокруг которого обвилась плотная лиана слухов и легенд. Нет ничего сверх человеческих способностей, упорно повторял он, останавливая взгляд на высоком брюнете в простой подпоясанной рубашке с рукавом, закатанным по локоть, и простых парусиновых штанах, заправленных в высокие сапоги. Каким должен быть капитан команды, что сеет ужас среди закаленных морских волков? Золотые кольца в ушах брюнета покачивались в такт его плавных движений. Он жестикулировал и отдавал короткие команды, о чем было нетрудно догадаться по отрывистым движениям его губ. К его поясу была привязана пара пистолетов и абордажная сабля, с которой Алауди уже хотел скрестить свою шпагу. Он никогда бы не подумал, что капитаном мрачно известного «Гарцующего Коня» окажется столь приятный на вид молодой человек. Внешность обманчива, в который раз повторил он себе, и скосил глаза на толкнувшего его в плечо Джи.
- Что?- Смотри, - сжав в одной руке середину трубы, Арчери нервно подергал жандарма за закатанный рукав, слыша в ответ недовольное цоканье языком, и пальцами, унизанными кольцами, попытался показать на отдельного человека на вражеском корабле. – Смотри, смотри! Вон тот, совсем рядом с кормой. У него в руках труба… Вот, он ее опустил, видишь? В камзоле? Это же не может быть…- Спейд? – Алауди не поверил своим глазам, усиленно пытаясь найти того человека, на которого старался указать боцман. Но попадались все время не те. Все суетились, наводя последние штрихи перед битвой, и жандарм не сразу впился взглядом в худую фигуру навигатора пиратского корабля. Все верно. Те же иссиня-черные волосы, собранные в непонятную прическу, те же глаза, цвета морской пучины, та же едкая улыбка. Деймон Спейд будто остался той хитрой лисой, знающей все про всех, беспощадно шантажирующей и хранящей невероятное количество информации в своей голове, будто и не прошло столько лет.
Алауди моргнул и переглянулся с Джи. Тот сглотнул, оборачиваясь и встречаясь взглядом с расширенными от удивления золотыми омутами. Сердце Джотто колотилось так сильно, что готово было пробить грудную клетку, сковывающую его горячие порывы. В ушах у него стоял только этот бешеный стук и тихий-тихий бархатный голос, немного низкий и хрипловатый, вдруг всплывший из глубин предательницы-памяти: «Давай свяжем наши души клятвой? У меня нет никого, кроме тебя, Джотто. Давай поклянемся». Он сжал руку в кулак так сильно, что ему показалось, будто рана снова открылась, как тогда, сразу же после клятвы. Только крови нет и его рядом тоже. Джотто осмелел настолько, что вырвал из рук жандарма трубу, буквально впиваясь взглядом в человека напротив. Человек опустил свою подзорную трубу, по ободку которой только что провел пальцами. Джотто вздрогнул: Деймон улыбался той своей странной улыбкой.
Ему казалось, что они смотрят друг другу в глаза так же, как и тогда. С тем же любопытством, с тем же желанием. Ему казалось, что золото блестит только для него, а его море в ответ стелется ровной гладью. Ему казалось, что не минуло столько лет, что они только что разжали руки и отпустили друг друга в путешествие, чтобы потом вновь встретить и сжать в горячих объятиях. Ему казалось.Тому, какая буря бушует в глазах навигатора, удивился даже Оливьеро, впервые видевший его в таком взвинченном состоянии. Это не был азарт, это не была страсть перед боем, когда во все тело, до самых кончиков пальцев будто впиваются маленькие острые иголочки, вызывая столь приятное покалывание. Нет, Деймон отнюдь не бесновался перед сражением, как он делал это всегда. В его голове не мелькала тысяча и одна идея по удачному захвату вражеского судна, он не строил планы, как будет вскрывать очередную жертву, случайно попавшую в его цепкие, охочие до исследований ручонки, он не напрягал извилины, чтобы залезть в чью-то голову и вычитать нужную ему информацию. Внутри него крутился смерч. Тот самый смерч, что набирает силу от воспоминаний, почти забытых, и вдруг потревоженных, возрожденных наглядным подтверждением. Внутри него росла обида и злость, и Кавалоне почти понимал, почему он не хочет, чтобы судно и экипаж пострадали: Деймон уже выбрал себе жертву на предстоящие недели.
- Эй, капитан, - безучастно позвал навигатор, складывая трубу и поднимая на брюнета пустые глаза. Вьеро дернулся и пристально вцепился в них взглядом, пытаясь найти то, что так грызло Спейда изнутри. Но тот, видимо, не хотел об этом публично заявлять.
- Я знаю, - Кавалоне сдался, поправляя саблю на поясе. Конечно, он знал, что им нельзя использовать пушки напрямую. А также он знал, что есть на «Вонголе» определенная группа людей, которую другим членам «Гарцующего Коня» трогать было категорически запрещено. Пожалуйста, рубите, расстреливайте, подвешивайте, потрошите любого члена вражеского экипажа, но не смейте даже тронуть вон тех доблестных королевских прихвостней. Несомненно, Деймон их знал. И, видимо, хотел снова сказать им «здравствуйте» и пожать руки. Перед смертью.
- Они тоже не могут нас обстрелять. Придется идти на абордаж, хотя ты сам знаешь, что это было бы неизбежно, - Спейд оперся локтями о борт, подпирая щеку ладонью. – И скучно.
- Подведем корабль вплотную, - Оливьеро пожал плечами, на секунду обернувшись, чтобы удостовериться, что все идет так, как надо, и похлопал друга по плечу, получая в ответ рассеянный взгляд. – И с кем ты хочешь вспомнить молодость?Деймон преобразился в мгновение ока. С лица спала маска вселенской тоски и вековой обиды, уступая место другой, более знакомой – маске подлой и хитрой лисы. Спейд даже как-то весь дернулся, будто в возбуждении, будто по нему, наконец, прошелся заряд, оседая в самых кончиках пальцев и будоража кровь морского дьявола. Он растянул губы в лукавой едкой улыбке, что была так дорога экипажу, и подозвал капитана ближе, протягивая ему подзорную трубу:- Смотри… Смотришь? – навигатор подождал, пока Кавалоне устроится удобнее, и начал тыкать пальцем и махать руками в сторону «Вонголы». – Так, смотри во-о-он туда. Да не туда смотри, а на корму. Да, вон там, видишь, высокий такой. Взъерошенный, как воробей, светлый.