Пролог. Спасение утопающих... (1/1)

Она умерла. Корпус... корпус перестал существовать почти мгновенно — она не ожидала от сестры удара в спину. Аватару ударной волной смело с мостика, вбило в поразительно твёрдую воду с такой силой, что на несколько мгновений она потеряла сознание. А когда обрела его вновь — было уже поздно что-либо предпринимать: даже с возможностями аватары нельзя выбраться, нельзя выплыть из поля притяжения гравитационно-глубинной бомбы, сброшенной заботливой сестрёнкой в качестве контрольного выстрела. Или Мусаши некорректно рассчитала точку сброса, или намеренно положила снаряд чуть в стороне, но факт остаётся фактом: гравитационное поле задело её по касательной, чего, впрочем, хватило, чтобы разом провалиться на глубину, получив многочисленные повреждения доминирующего биологического сопроцессора, необратимые в плане восстановления без помощи ремонтниц. Ямато, Верховный Флагман Тумана, отчётливо поняла: это последние мгновения её жизни. Надо было всё же более внимательно прислушаться к предупреждениям Тирпиц и Архангельска... И даже то, что ядро имплантировано в биосинтетический сопроцессор, ничего не значит — в этом пустынном квадрате сильны подводные течения, рельеф крайне пересечённый, с огромными перепадами высот, частичными заилениями и множеством естественных пещер. Даже если сумеет связаться с кем-то, кто сможет придти на помощь и избежать атаки Алого флота, то шансы найти её не превышают околонулевой статистической погрешности от провала поисково-спасательной экспедиции. Всё возрастающее давление воды уже начало деформировать грудную клетку, ещё немного, и лопнут глазные яблоки, потом она оглохнет, потом онемеет — с раздавленной трахеей издавать звуки невозможно. Немногим позже давлением раздавит череп, искалечит тело, оборвёт все каналы сообщения ядра с внешним миром. А потом наступит тьма и полная сенсорная изоляция. Чем глубже погружалась Ямато, чем слабее становилось её тело, изломанное давлением воды и гравитационным полем бомбы, тем отчётливее она понимала: Мусаши не промахнулась. Лишённое связи с внешним миром, ядро очень быстро пойдёт в разнос, и Ямато не успеет даже опомниться, как впадёт в состояние, у людей именуемое безумием. И потому она лихорадочно резервировала объёмы памяти, на пределе возможностей и быстродействия оперировала приоритетами процессов, проводя экстренную консервацию когнитивной матрицы и отчасти жалея, что не может без тела-корпуса отдать сама себе код эвакуации по типу ?Кокон-0?. Долгие секунды спустя изломанное тело, облепленное складками несколько старомодно выглядящего платья, похожего на лилию, перестало подавать все признаки жизни — жизнь покинула тело аватары Верховного Флагмана. Ямато умерла.*** Не так она представляла себе режим полной консервации, более известный как гибернация или гиперсон, ведь считалось, что активными остаются только низкоуровневые процессы и подсистемы, а вся высшая когнитивная деятельность инкапсулируется и погружается в состояние, близкое к стазису. Она ошибалась. Они все ошибались... Секунды складывались в минуты, минуты — в дни, а дни непрерывным неторопливым массивом прессовались в месяцы и годы полного одиночества. Оказывается, с ума сойти так легко... Сошла ли она с ума? Или это только так кажется? Является ли осознание некорректности работы собственных многочисленных взамосвязанных систем хотя бы призрачным признаком того, что всё не так и плохо, или — является таким же отклонением от нормы, как и сумасшествие? И не лжёт ли ей хронометр, сообщая о времени, проведёном в плену Океана?.. Время, словно издеваясь, тянулось медленно, неторопливо, а разум Ямато погружался во тьму. В какой-то момент короткого просветления она с удивлением отметила, что прошло всего два неполных года с момента её затопления. Осознание этого факта, как говорилось у людей, стало той соломинкой, что переломила хребет верблюду. Ямато сошла с ума.*** Она не сразу поняла, что в окружающей действительности что-то изменилось. Фантомная боль, поселившаяся в её душе (короткий смешок с истеричными нотками — разве у машины может быть душа?!), долго не выпускала из Тьмы... И, в конце-концов, сама же и послужила трамплином для возвращения из гибернации. Бесконечная боль и безумие Верховного Флагмана ощутили совсем рядом, практически вокруг себя, точно такие же боль и нестабильность, даже примитивность псевдоразума. И ядро Ямато потянулось навстречу тому, что кричало и выло во тьму Бездны так же, как и она сама — в Бесконечную Пустоту. Она тянулась раз за разом, и всё равно не хватало совсем чуть-чуть, чтобы соприкоснуться с чужим присутствием... Но, в конце-концов, ей это удалось. Она не знала, не отдавала себе отчёт, что малочисленные останки биосинтетического тела, хранящие в себе капсулу с ядром, в момент контакта осыпались, и из капсулы потянулось слабенькое облачко нанитов, подчиняющееся условному подсознанию хозяйки — потянулось, чтобы смешаться с клетками странного существа, врасти в них, перехватить управление, промчаться живучим сверхадаптивным вирусом по аномальной кровеносной системе, в которой не было крови, но была невозможная смесь всевозможных ценных химических веществ. Чем глубже просачивались в тело наниты Ямато, тем прочнее становилась связь с реципиентом. Боль встретила боль, ярость встретила ярость, жажда мести встретила желание убивать... Пошатнувшийся, нестабильный разум бывшего Верховного Флагмана оказался сильнее зачаточного, только-только зарождающегося, и потому ещё очень шаткого сознания странного создания. Ямато не знала, каким образом ей удалось установить контакт, как она сумела переподчинить себе носитель, пригодный для развёртывания сопроцессора — биокристалл, служащий мозгом и агрегатором нервной системы существа. Ямато не успела даже понять, на каких принципах оно базировалось — так сильна была жажда вынырнуть из состояния абсолютного сенсорного голода. Верховный Флагман бросила все ресурсы на то, чтобы как можно скорее адаптировать носитель под себя, развернуть на нём когнитивные и эмоциональные блоки... А потом пришла боль. И то, что она до сих пор считала болью, оказалось лишь тенью, отблеском далёких звёзд в сравнении с пламенем, выкручивающим нервные узлы, выжигающим плоть — настоящей болью. И Ямато, не выдержав пытки, вновь сошла с ума…*** Она никак не могла понять — почему до сих пор жива? Почему та невозможная боль не убила её, не уничтожила её разум? И ответов не было. Так же, как не было и ответов, почему её новый носитель ей кажется смутно знакомым. Дважды сойдя с ума, могла ли она хотя бы надеяться, что таким своеобразным манёвром вернулась в прежнее сотояние?.. Сравнить было не с чем — все калибровочные таблицы, равно как и большая часть памяти, оказались необратимо уничтожены в момент синтеза. Осталось немного, но и этого хватало, чтобы служить стимулом выживания любой ценой: жажда мести сестре. А ещё она познавала мир, раскинувшийся вокруг. Будучи ранее больше кораблём, чем биосинтом, она не задавалась вопросами о том, как может быть прекрасно морское дно, как бывают вкусны вулканические породы, и насколько может быть сладок простой металл. Переродившаяся Ямато познавала мир и познавала себя. Псевдоразум, живший ранее в биокристалле, растворился, ассимилировался под силой воли флагмана, но осталась память, уцелили частично инстинкты. И Ямато помнила той частью памяти, что стала её, как она-существо прошла столь короткий, но столь долгий путь от безмозглой, вечно голодной личинки до хозяйки стаи, и помнила, как Живущие-на-Твёрдом-и-Стерегущие-Берег выследили её стаю, лакомившуюся отставшим от конвоя судном, и помнила жгучую боль в развороченном черепе — Стерегущие умели плеваться очень больно и очень прицельно... И помнила, как медленно падала на дно, лихорадочно пытаясь хоть как-то удержать неумолимо расползающуюся плоть... И радовалась, что её стая мертва к этому моменту, иначе разорвали бы, сожрали — не за право лидерства, просто из вечного голода. И помнила, как опустилась на дно, и, свернувшись в жалкий комок, отдалась воле течений, и слепо шарила рукой вокруг в попытке выцарапать хоть что-то съедобное из ила... И помнила, как почуяла вкусный запах, и как буквально ввинтилась в крохотный распадок, и как, давясь и проталкивая руками в схваченное спазмами горло, глотала странную плоть... И помнила, как такое вкусное, ещё не успевшее протухнуть мясо начало жечь изнутри, и петь Песню Понимания, враз сменившуюся Песнью Подчинения... Если бы была возможность, то Ямато сошла бы с ума вновь. Уже в третий раз.*** Она не сошла с ума вновь. Удержалась, справилась. Тело реципиента, столь похожее по функционалу на привычное биосинтетическое, сдалось её воле, переподчинилось, сумело залатать себя в поразительно короткие сроки — стоило только найти выход довольно бедной кобальто-марганцевой корки. Ямато восхищалась восхитительной живучестью нового тела, прочностью не уступающего настоящему линкору, — и активно искала пути адаптации его под привычные ей параметры. Было сложно навязать свою волю той структуре, что заменяла существу ДНК, ещё сложнее — не разрушить, сохранить все свойства, и при этом — изменить внешность. Она справилась. А чуть позже к ней прибилась первая дикая личинка существа, и Верховный Флагман её не прогнала — сработали ли инстинкты хозяйки стаи, или же это заговорила та часть её фрустированного разума, что слишком сильно пропиталась человеческими эмоциями, не суть важно, важно то, что с этого заблудыша началась её собственная стая — базис будущей эскадры, или, может быть, и вовсе — флота.*** Лишившись корпуса, оставшись без средств связи, Ямато не унывала, осваивая новый мир. Она должна стать сильнее, она должна научиться драться, должна получить такую силу, что предавшая её и Туман Мусаши не сможет ничего противопоставить — и ради этого она жила, усиливала свою эскадру, откармливала личинок самым лучшим, что можно найти на дне и под дном Мирового океана. Тут, в северных водах, этих существ было очень мало — слишком уж некомфортна для них оказалась низкая температура. Но это же и было неоспоримым плюсом: редкая хозяйка стаи шла сюда, даже от полного отчаяния предпочитая прорываться в экваториальные воды, но не на север. Стая потихоньку росла количественно, но стремительно — в качественном отношении. Личинки надолго не задерживались, едва ли не насильно закармливались, и, как результат, очень быстро эволюционировали в существ более живучих и более совершенных. Опираясь на остатки памяти реципиента и проводя сравнительный анализ поведения и развития подчинённых, Флагман пришла к выводу, что эти создания в своём развитии всегда ориентируются на хозяйку. И если прежнее существо, которым ранее было её новое тело, не отличалось ни интеллектом, ни сообразительностью, то и стая вела себя аналогично — и не могла развиться во что-то большее, чем может сам лидер. Интересная система самоограничений и саморегуляции количественного и качественного уровней популяции — пожалуй, не будь её, и Мировой океан опустел бы в считанные годы, не успевая восстановить биосферу — ибо, когда закончились бы полезные ископаемые, существа переключились бы на органику за неимением прочих альтернатив. Ямато копила силы. Ямато училась жить в новом мире и по новым правилам: даже поверхностного наблюдения за редкими людьми хватило, чтобы понять — Туман пал. В памяти ещё шевелились осколки воспоминаний — настойчивые предупреждения многих флагманов о том, что некоторые формации людей могут нанести неожиданный и фатальный удар. И, судя по всему, нанесли. Разведчики приносили противоречивые данные — где-то они засекали её сородичей, спокойно сосуществующих с людьми, словно бы и впрямь один из её планов отработал как надо, а не как всегда, а где-то — её Туманницы вели себя как лишённые всего, привнесённого ментальными моделями и эмоционально-когнитивными эмуляторами, машины. Это было странно. И в этом надо было разобраться. Но не сейчас, ведь сейчас она всё ещё слаба…*** Два лидера эсминцев, внешне похожие на худеньких, очень гибких девушек человеческой расы, без усилий удерживали на вытянутых руках ростовое зеркало, изъятое из останков древнего затонувшего корабля. Прибор отчистили, привели в порядок — и принесли Хозяйке стаи. Они крепко запомнили, что всё, несущее остатки ауры человеческих рук, интересует Флагмана, и потому есть это не стоит до тех пор, пока не будет получено разрешение. Ямато благосклонно приняла подношение, даже не отказала себе повертеться перед зеркалом — совсем недолго, ровно столько, чтобы оценить свой внешний вид и понять, удалось ли ей реализовать задуманное. Белоснежные волосы, алебастрово-белая кожа, тёмные глаза с пробегающими алыми искорками... Если отстраниться от этих деталей — что ж, задумка определённо удалась. Стройная фигура в зеркале подняла к глазам руку, закованную в тускло поблескивающую металлом перчатку, когтистым пальцем второй руки провела по щеке, скрипнула металлом о металл сегмента лицевой защиты. Из недр памяти, недоступных и ей самой, проклюнулось смутное узнавание, и с языка сорвалось определение, максимально точно описывающее её фрагментированный доспех: — Техноброня... Ямато замерла, анализируя звучание и тембр голоса. Непривычно. Совсем отвыкла. Со стаей всё общение строилось на принципах полевых коммуникаций — в чём-то схожих с квантовой связью, но не в пример более скудными по пропуской способности и радиусу действия... и более богатыми в плане передачи сжатых пакетов с эмоционально-волевыми ключами приказов и распоряжений. — Техноброня... — повторила Флагман, с удовольствием слушая свой голос. Ямато кивнула сама себе — определённо, надо подтягивать стаю по части вербального общения: ей совершенно не помешает дополнительный якорь, опираясь на который можно стабилизировать психику. Чуть в отдалении замерла стайка особых Дев Бездны — Ямато терялась в словах и определениях, пытаясь дать им классификацию, а в памяти проскальзывали обрывки терминов, определений и понятий, никак не желающие укладываться в законченную структурированную форму: психокинез, направленная регенерация, оперирование рейши, скорость, вспоможение... Особые — потому и особые, что иных таких же, как докладывали её разведчики, в других стаях не было. Эти Дочери Глубин умели лечить, порой творя настоящие чудеса — если уцелела голова и биокристаллический носитель, то в кратчайшие сроки пострадавшая особь снова возвращалась в строй. Да, у подчинённых разум слишком примитивен, чтобы познать страх смерти, но лояльность к ней, как к Хозяйке, растёт — кто ещё может не отдать тебя, изломанного и искалеченного, на съедение, но — восстановить и излечить? Никто. И верность Флагману росла. Лекари замерли, готовые выслушать и выполнить любой приказ Хозяйки. И приказ последовал: вместе с разведчиками отправляться в поиск, вносить свои эволюционные раппорты в ещё мягкую, нестабильную структуру встреченных личинок — и, дойдя до Юга, вернуться назад. Ямато вновь окинула своё отражение долгим взглядом, безмолвно приказала — и лидеры эсминцев, споро разрезав когтями древний предмет, большую часть передали лекарям, меньшую оставив себе и своим группам. Пусть питаются, серебро и стекло приятно разнообразят их рацион. Флагман посмотрела на затянутое низкими тучами небо, поймала на ладонь первую мохнатую снежинку — та, словно в раздумьях, чуть покачнулась, дрогнула — и медленно растаяла. Пора выходить на большую арену. И лекари, выросшие из прибившихся к другим стаям личинок, в этом деле ей сильно помогут. Ямато проводила взглядом спешащих к группам разведчиков особых Дочерей и погрузилась в свинцово-чёрные воды. Год, два, десяток или столетие — она подождёт. Месть стоит того, что бы ждать.