Хоронили плюшевого мишку... (1/1)

Усиление эскадры Лексингтон-младшей нашим непосредственным начальством было принято как нечто само собой разумеющееся, без проволочек и избыточного бюрократизма: выдали индивидуальный номер, сбросили схемы выкроек официальной формы и знаков отличия, да и выпроводили из начальственного кабинета прямиком в наши объятия. По поводу всего остального — наказали ждать прибытия спецпредставителя от Особой канцелярии с должными полномочиями, держать всё время друг друга на виду и никуда за пределы базы не соваться без уведомления вышестоящих офицеров и сопровождения оперативников ГБР. Само собой, спокойствия нам это никоим образом не прибавляло, благо, на борт Анубиса подъём никто не запрещал, всё же практически дом родной, в отличие от по-казённому унылых пейзажей, состоящих из казарм, административных зданий, хозпостроек и прочего сопутствующего. Остальная команда в процессе сбора: Тихоня и Спика уже в полёте, Хидори и Катарина под усиленной охраной ожидают джамперы, Соня в аэропорту — провожает Глеба. Чтобы совсем не озвереть от гнетущей неизвестности, всем наличествующим составом оккупировали терминалы развлекательно-вычислительного центра и по самые уши закопались в новостные сводки и ленты происшествий, Соль и Аида решили поковырять закрытые БД, а Свирь воспользовалась своим уровнем допуска на изолированные горизонты министерских информационных агрегаторов. Спустя половину суток, когда вся эскадра собралась на борту “Анубиса”, прибыл и долгожданный представитель Особой канцелярии. Был он слегка округл, имел мощные запястья и больше похожие на совковую лопату кисти. Одежда гражданская, инструментрон визуально — ни разу не военная сборка, но ни сенсоры Дев Тумана, ни поле восприятия канмусу простой сменой корпуса не обманешь. Отрекомендовался спецпредставитель как Дыхайло Иван Валерьевич, майор СВР в запасе, лидер-аналитик отдела стратегического ф-прогнозирования при Особой императорской канцелярии. — Барышни, — сверкнул аугментированными глазами аналитик, присаживаясь за стол и выставляя по центру инструментронный модуль голопроектора. — Знаю, что вызов для вас принёс мало приятного, компенсация за прерванный отдых уже зачислена на ваши счета. С остатками отпуска ничего не случится. — Да в топку отпуск, — устало отмахнулся я, выражая общее настроение. — Давайте сразу к делу, Иван Валерич. Спецпредставитель, задумавшись, поскрёб толстым пальцем бровь, отстучал барабанную дробь по столешнице и, плеснув себе из графина воды, начал: — Прямо сейчас у вас одна задача — помочь с поимкой особи нового вида и определить степень её опасности и роль в стае. Всё, что знаем, это то, что они очень быстры, чрезвычайно скрытны и умны даже на фоне прайм-особей. Держатся всегда на некотором отдалении от основной стаи, имеют эскорт сопровождения из скоростных примитивов первой-второй категорий. Первая и вторая — это особи, заточенные на скорость. Симбионтами не обладают, форма тела, как правило, не сильно отличается от дельфиньей, разница лишь в габаритах — если первые просто мелкие и юркие, то вторые, в довесок к способностям младших, ещё и могут синтезировать питательные вещества для всех остальных. Естественное оружие — пасть, крепчайший лоб с металлизированными наростами на черепе, да очень гибкий хвост и плавники с бритвенно-острыми хрящами минерального происхождения. И те, и другие после смерти мгновенно расплываются кашей, а та, в свою очередь, если её не успеют сожрать соплеменники, за считанные минуты распадается на чистейшие фракции таблицы Менделеева. Тварюшки довольно неприятные, но с думалкой у них всё совсем печально, и потому, если подводницы не зевают и не пропускают их под ноги, справиться с ними не так уж и проблематично. — Принято, — кивнул я. — Отметки на карты когда получим? — По окончании разговора, — Дыхайло, кивнув сам себе, залип над сенсорами инструментрона. — Снимки, конечно, так себе, но лучшего качества получить пока не удалось. Над ожившим голопроектором развернулся каскад фотографий. Аналитик оказался прав: качество снимков оставляло желать лучшего — смазанные, с избыточной зернистостью, но — они хотя бы позволяли дать общие представления о противнике. Даже при таком качестве изображений становилось понятно, что степень идентичности с человеком у Глубинной просто поразительная. Нет ни полыхающих странным огнём глаз, ни черепных наростов в виде рогов, ни массивного симбионта, сросшегося с телом. Волосы длинные, густые. На каждом снимке рядом с ней — всенепременно торчит минимум две-три пары хорошо знакомых плавников примитивов. — Запись вели дроны? — Так точно, — кивнул Дыхайло. — Обычная оптика не дотягивается, сенсоры леди Сакуры и Альбы тоже не могут дать чёткой картинки, наши БПЛА так же бесполезны, а вот дроны Тумана смогли внести хоть немного ясности. Думаю, Аида выцыганит у своих Дев исходники, и можно будет их передать на обработку и Зое Владимировне, и команде Саши, и самим погонять на редакторах, может, удастся выжать из снимков ещё немного. Отпив кофе, я кивнул на инструментрон: — Базовое задание понятно, но чувствую, что это ещё не всё. Верно? — Совершенно верно, — нахмурился аналитик. — Есть и второе дело, но участие в нём вы примите только на финальной стадии, да и то — исключительно в случае, если наши спецы окажутся бессильны. Пришёл мой черёд хмурить брови: — Подробности? Спецпредставитель махнул рукой, сдвигая в сторону снимки, а на их место выскочили несколько файлов личных дел. — Исчезли при невыясненных обстоятельствах. Поначалу пропадали отставшие в патрулях и конвоях, последние две — на суше, что автоматически выводит за пределы базовых предположений спланированную химэ Глубинных атаку. Это, в принципе, понятно и логично. Дева Флота, находясь на суше, значительно теряет только в качестве и дальнобойности внутренней связи, остальные способности остаются практически без изменений, а с Дочерьми Бездны всё обстоит совсем иначе: на побережье разницы почти незаметно, но, чем дальше от воды, тем сил у них меньше, а праймы так и вовсе вынуждены сбивать стаи в плотные группы, целиком сконцентрированные в зоне прямой видимости, иначе теряют контроль над примитивами. Не то, чтобы Глубинные каждый день лезли на берег, но инциденты были. В таких случаях лучше всего справлялись компактные множественные отряды под руководством нескольких они и подчинённых им более слабых прайм-особей, кои уже непосредственно и контролировали от одного до трёх примитивов. Впрочем, людям отбиться возможности всё равно не представлялось — обеспечить совершенно всё побережье ДОТами и ДЗОТами с автоматическими рельсотронами нереально, остальное оружие малоэффективно, мобильные отряды развёртываемой системы БО тоже не в том количестве, чтобы гарантированно перекрыть весь рельеф, а ядрён-батонами долбить каждую стаю — соседние государства быстро развальцуют ищущую сомнительных приключений жопку и укоротят культяпки и голову. С третьей стороны, набеги Глубинных велись, как правило, на прибрежные мусорные полигоны, заброшенные населённые пункты да ближайшие шахты и выработки — и после визита Бездны оставался идеально вычищенный грунт без малейших следов загрязнения или отравления. Как известно, ещё Глубинные почему-то очень любили всевозможные места массовой концентрации разнообразных асоциальных элементов: Алькатрас, Гуантанамо, Соловки, даже сверхгуманная рай-тюрьма Бастой выпалывались прайм-особями прямо-таки с фанатичным тщанием. После их набегов популяция заключённых значительно сокращалась, а дела оставшихся пересматривались с особой тщательностью и скрупулезностью и, зачастую, приговор просто отменялся — находились настоящие виновные, а не первые, попавшие под руку. Выдвигалось даже предположение, что Глубинных привлекает какая-то особая “аура”, характеристики биополя или ритмы мозга — не суть важно, — но этим отличаются именно самые прожжёные психопаты, маньяки, серийные убийцы и прочее отребье, лишь по недоразумению именуемое людьми. Но — увы… Вместе с совершенно законченными моральными уродами Дети Бездны прихватывали и совершенно противоположных по характеру, привычкам и мировоззрению людей — у норвежцев, например, в Бастой исчез весь личный состав психокорректоров-педагогов — все два человека, долгие годы остававшиеся один на один с двумя сотнями отмороженных наркодилеров, убийц и насильников. На Соловках после набега Глубинных не досчитались десяти матёрых педагогов и пары добровольцев с Большой земли. Что происходило у филиппинцев, пиндосов, англов и иных — не афишируется, но вряд ли различия сильные. — В данный момент абсолютно точно известно о шестерых пропавших. Объединяет их только одно — все девушки являются Девами Флота и воплощают надводные корабли. Береговые станции и дрейфующие автоматизированные платформы проектов “Водоросль” и “Кракен” никаких тревожных сигналов не принимали, аварийные частоты девственно чисты, маячки, включая гравитационно-импульсный и лазерный, молчат, телеметрии с оборудования, доспехов и индивидуальных средств связи не поступает. — А спутники? — хором задали вопрос Свирь и Дельфин. Спецпредставитель отрицательно качнул головой: — Засветка на всех возможных диапазонах. — Сервисный туман? — подключилась к разговору Аида. — Ваш туман, госпожа Траумфорд, просто накрывает некоторую территорию и глушит любые средства разведки и контроля, но засветки по всему спектру не даёт, сигналы просто затухают в его верхних слоях. Тут же — именно засветка, причём ни таких же, ни даже отдалённо схожих сигнатур и, тем более, вероятной природы их происхождения, нашим высоколобым не известно, — Дыхайло пригубил воды и продолжил: — После того, как сенсорная сеть восстанавливается, мы видим абсолютно пустое море. Соланж, хмыкнув, подалась вперёд: — Скажите, Иван Валерьевич, а аномалии какие-нибудь на месте происшествия остаются? Гравитационная нестабильность, изменение химического или биологического состава сред, их электрическая и корпускулярно-волновая проводимость, температурные графики, массовые миграции крупных биологических форм и микроорганизмов, может, нетипичное для сезона поведение ветра, облачность или её отсутствие, расхождение с акустическими шаблонами и подвижки рельефа? Пока Соланж говорила, мужчина только и успевал, что работать с клавиатурой инструментрона. — Я не силён в формулах, — признался он. — А наши умники даже упрощённую информацию подают так, что без поллитры и десятка толковых словарей и учебников не разобраться. Мне проще скинуть отчёты… Примите? — Уже, — переглянувшись, хором ответили Туманницы. — “Квантовая криптография… Взломать невозможно…” — тихо пробурчал спецпредставитель, косясь на устройство. — Всё в порядке, Иван Валерьевич, — белоснежно улыбнулась Соланж. — Наши оттиски находятся в списках верификации горизонта Ноль-Велес. — Тогда понятно, — немного растерянно улыбнулся мужчина. — Что ж, последний момент. Почти последний. Шумно допив воду, Дыхайло обновил порцию и продолжил: — Третья задача, она же — дополнительная-два: возможное оказание помощи при эвакуации ядер Туманниц. Задача дальнего прицела, слишком уж велика опасность непоправимого факапа, который пустит по пиз… кхм, простите, леди, по ветру, — смущённо поправился Иван Валерьевич, окинув нас взглядом, — все наши усилия последних лет. — Фигня вопрос, — ответил я под молчаливое согласие команды. — Как только скажете, откуда и когда вытаскивать, прибудем и возьмёмся за работу. — Кнут? — никогда не слышал такую модуляцию голоса Аиды — лёд, холод, металл. И ещё ни разу не доводилось видеть, как вокруг Девы Тумана концентрируется их индивидуальное силовое поле: едва уловимые всполохи широких концентрических колец, мерцающие шестигранники защитного кокона, запах озона и беспокойно мечущаяся, словно словно живая, взвесь наномата. — Кнут, — кивнул Дыхайло. — Или иной схожий по функционалу червь. Точнее сказать не можем, американцы старательно делают вид, что о Тумане слыхом не слыхивали. Но слухи потихоньку просачиваются. И, увы, далеко не в тех сферах интересов, в которых бы это было ожидаемо. Файлы… — Забрали, — подобралась Соланж. — Разберёмся. — Тогда у меня точно всё, — беззвучно хлопнул ладонями по столешнице спецпредставитель и, сняв инструментрон, оставил его на столе, а сам направился на выход. — Хотел бы чуть подольше задержаться, поговорить просто так, а не о служебных делах, но — работа, работа… В самых дверях остановился, обернулся: — Вот ещё что. Инструментрон не отключайте, а лучше запараллельте с одним из терминалов — на него завязаны контакты опергруппы отряда ПДБ “Призрак”. Они сейчас на задании, но, как освободятся, выйдут на связь. — И как же зовут их руководителя? — поинтересовался я. — Руководителей, — поправил меня Дыхайло. — Майор Саске Сагара и капитаны Армитаж и Кусанаги, Лина и Арья, соответственно. — Кусанаги, случаем, не?.. — спросила Грейс. — Да, “дочь” Мотоко Кусанаги. — А Лина Армитаж?.. — невинно хлопнула ресницами Соланж. — Вам она должна быть знакома заочно, её старшая сестра, Наоми, проходила дополнительный курс экзобиологии у вас, в Марсианском филиале, в рамках повышения общей квалификации планетарных сил самообороны. — Мир несколько теснее, чем видится из космоса, — искренне радуясь, улыбнулась Туманница. — Ну, раз вопросов больше нет, позвольте откланяться, сударыни, — кивнув на прощание, спецпредставитель покинул кубрик. — Проводим? — спросила Катарина, ни к кому персонально не обращаясь. — Боты уже провожают, — чуть улыбнулась до сих пор напряжённая Аида. — Соланж, на себя продублируешь инструментрон? Копий много не бывает. — Да я уже, — кивнула девушка и, зевнув, посмотрела на меня: — Командир, до отбоя далеко?*** На корме “Анубиса” хорошо — тихо, даже плеска волн не слышно, только изредка мелькают тёмные силуэты патрульных дронов базы, да иногда почти беззвучно шелестят широкие шины грузовых транспортов: вдоль побережья движение весьма оживлённое, конвойные корабли и суда сопровождения здесь обслуживаются круглосуточно. Ну и несомненный плюс кормы в том, что она смотрит на море. Кофр с гитарой за спиной, пачка сигарет и пепельница в руках — когда накатывают апатия, сплин, хандра и ощущение полнейшей беспомощности, для меня самое лучшее лекарство, это посидеть в тихом уголке, покурить да поперебирать струны. Кормовое ограждение “Анубиса” приспущено — любят Туманница, Тихоня и Дельфин нырять отсюда, а потому на время стоянки поручни сдвигаются вниз и назад, образуя своеобразный трамплин для прыжков в воду, а часть перегородки раскладывается в лестницу, обеспечивая свободу манёвра подъёма. Только подойдя почти вплотную к опущенному бортику, заметил в густой тени длинноволосый силуэт. — Аида, не помешаю? — Нет, Никки, не помешаешь, — бросив на меня короткий взгляд, Туманница вновь уставилась в почти неуловимую линию горизонта. Заметив в руках девушки тонкий мундштук с едва тлеющей тонкой сигареткой, закурил и сам. — Переживаешь за своих? — Переживаю, — согласилась Дева Тумана. — Я ведь только краешком получила удар “кнутом”, но запомнила навсегда… Зябко поёжившись, Анубис торопливо затянулась. Подрагивающие пальцы однозначно указали на избыточное нервное напряжение. — Даже не хочу знать, как ты так умудрилась… — А я расскажу, — как-то излишне быстро и весело ответила она. — Может, хоть немного полегчает… Я снял кофр и положил его за спину, а сам подвинул пепельницу поближе к Туманнице. — Рассказывать-то почти и нечего. Когда посыпались наниты, мы прикрывали погружение основного флота. Пара эсминцев замешкалась — посчитали, что манёвр погружения избыточно опасен в течение нескольких секунд и грозит столкновением корпусами с личной эскадрой флагмана. Анхелле кое-как удалось заставить их погрузиться немедленно, а мы — “Архангельск”, я и “Сириус”, только-только начали погружение, — не то тяжко вздохнув, не то всхлипнув, Аида сильно затянулась, медленно выдохнула серый дым. — Мы слишком поздно подняли щиты, но, хотя бы, сумели прикрыть Анхеллу. Но сами успели хватить самым краешком действие червя. Если бы не принудительный раппорт Архангельска на срочное погружение с разрядкой поля на себя, так бы остались там в виде зомби-кораблей, с нулём эмоций, воли и сознания. — Понимаешь, — продолжила Анубис. — “Кнут” — это ещё цветочки. Он просто вгрызался в управляющие каналы, а вот за ним шёл настоящий червь, и любое сопротивление вызывало невозможную, невыносимую боль. Нам повезло, сброс избыточной энергии на себя выжег почти все наниты, но для Сириуса это оказалось последней каплей, я просто не могу предположить, сколько сил было затрачено Кирой, чтобы остановить деградацию ядра Цири и обратить вспять засбоивший режим экстренной консервации. Аида замолчала, а я понял, что больше она ничего рассказывать не будет — в принципе, и так всё ясно. Живые они, Девы Тумана, настоящие, не просто способные к имитации чувств и настроения, но — умеющие чувствовать, имеющие эмоции, сильные и слабые стороны. У них есть свои представления о вкусе и о безвкусице, своя мораль и суждения — и я уверен на все сто процентов, что тому, кто скажет, что они просто эмуляция искина, обыкновенные высокотехнологичные марионетки, — я уверен, что запихаю в пасть, произнёсшую эту необоснованную нелепость, его же ноги. Ну а пока… Затушив сигарету, пересел вплотную к Туманнице. Вытянул руку, положил на плечо — и, ощутив, что Аиду бьёт мелкая-мелкая дрожь, осторожно прижал к себе. Пусть выплачется, сбросит напряжение — это нужно ей. Это нужно мне. Это необходимо всем нам.*** Анубис, чтобы выплакаться впрок и про запас, потребовались полчаса и пара десятков квадратных сантиметров моей толстовки. Зато стоило ей только ровно задышать, размазать рукавами мокрые дорожки и поднять лицо — сразу стало понятно: девушка со стрессом справилась и теперь стремительно идёт на поправку. Её пальцы с прекрасно ощутимой неохотой выпустили мой рукав, замерли… Скользнули по моим волосам, от виска за ухо — заставляя зажмуриться от приятного движения — и попутно поправляя растрепавшийся локон. — Кранты твоей куртке, Никки, — улыбнулась Аида. — Для своих мне ничего не жалко. Туманница заглянула мне за спину, потупила взор… И робко поцарапала самыми кончиками ногтей бедро: — Спой, музыкант? Вздохнув, поднял на Аиду виноватый взгляд: — Ни одной позитивной в голову не идёт… Анубис понимающе улыбнулась: — Не имеет значения, Никки, просто что-нибудь спой, пожалуйста. Нельзя отказывать леди, если она просит. Пусть и тошно на душе, но ведь музыка, как и искусство, для того и служит, чтобы шевелить душу, воздействовать на эмоции и чувства. Значит, стоит только начать, а дальше наверняка подсознание само вытащит в нужную сторону. Расчехлив гитару, рефлекторно пробежался по струнам — да, настроены идеально, Спика сама звучание проверяла, но — вредная привычка, и никуда от неё не денешься. — Хоронили плюшевого мишку, Собирались клоуны и куклы, Так хотели сделать всё, как в книжке, Но не знали, как читают буквы… Грустная песенка… Но интуиции привык доверять — а значит, надо допеть. — В обувной коробке положили, По углам солдатики стояли. Панихиду пупсики служили - Вместо бога маму восхваляли. Кто-то позади едва слышно вздохнул, приглушённо охнул. Грейс выбралась покурить и подумать? Или кто-то другой? Неважно. И восприятие внутренней связи, как-то незаметно свернувшееся в момент подъёма на борт, разворачивать совсем не хочется. — Мама встретит плюшевую душу У дверей игрушечного рая, Где не рвут, не пачкают игрушки, Где их на ночь в шкаф не убирают. Совсем недалеко до столетия этой песне осталось, возраст солидный, и сколько раз она была спета и выслушана — а всё равно мурашки по спине на каждом куплете… — А когда-то, в следующей жизни, Мишка будет детским логопедом, Будет детям маленьким, капризным Раздавать тянучие конфеты. То ли я настолько сентиментален изначально, то ли слова и в самом деле омывают душу… Главное, чтобы голос не дрогнул, а влажный блеск глаз… Пф-ф, это не слёзы подкатывающие, просто соринка попала. — ...Хоронили плюшевого мишку. Завтра праздник, завтра в школу надо. А коробку с тряпкой вместо крышки Закопали за углом детсада.[1] Мда… Далёкая от позитива песня — но вот чтобы суровая боевая Туманница сидела и, всхлипывая, размазывала слёзы по щекам — такого я совершенно не ожидал. — Аида… — Всё в порядке, — ответила она. — Наверно… Просто… Мишку жалко… — А есть у меня в запасе ещё одна песня о плюшевом… Спеть? — Да, — кивнула Анубис. Если девушка желает — грех отказывать. Слова бы только вспомнить… — Плюшевый мишутка Шёл по лесу, шишки собирал, Сразу терял всё, что находил - Превращался в дулю… Никогда мне не удавался этот переход — то время затяну, то тональность не вывезу… А тут вот как-то удалось, наверно, настроение подходящее: — Чтобы кто-то там вспомнил, Чтобы кто-то там глянул, Чтобы кто-то там понял... Я пел, а туманная красавица оживала — понемножку, едва заметно — но это чувствовалось.

К концу второго куплета на её губах даже появилась едва уловимая улыбка, но самое главное — слёзы перестали течь неконтролируемой рекой. Бездушные куклы? Дважды “ха-ха” и плевок в глаз тем жертвам аборта, что это утверждают. Всё они чувствуют, всё понимают — может, не могут выразить словами, но этому причина простая есть — нет у людей ни нужных слов, ни определений: есть наукоёмкие псевдокостыли, позволяющие ощутить своё мнимое превосходство над конкретным кусочком Мироздания, размещённом внутри черепа, но — костыли. И — псевдо. — Плюшевый мишутка Лез на небо прямо по сосне, Грозно рычал, прутиком грозил - Превращался в точку. А слух никуда не делся, равно как не пропало и обоняние — и пусть не знаю, сколько народа там, за спиной, собралось, но трёх из них определить могу даже с закрытыми глазами. Сочный запах душницы, чабреца и луговых трав — однозначно любимый шампунь Карины; дразнящая капелька корицы, отдающая новым годом и мандаринами — Грейс; цитрусово-мятный мягкий аромат — Шинджу. Слышу, как девушки дышат, как шуршит одежда, как трётся о металлизированную поверхность палубного покрытия жёсткая подошва армейский ботинок. — Значит, кто-то там знает, Значит, кто-то там верит, Значит, кто-то там помнит, Значит, кто-то там любит, Значит, кто-то там... — Браво, Никки, — улыбнулась Анубис. — А ещё одну какую-нибудь можешь?.. Если не сложно? Мне не сложно. Мне тоже нужно. Тем более, едва аккорд последний отзвучал, пальцы сами начали вести мелодию — лёгким перебором, почти беззвучно, а в сознании отчётливо сформировались слова: — Слышу голос из прекрасного далёка, Голос утренний в серебряной росе, Слышу голос, и манящая дорога Кружит голову, как в детстве карусель. Репертуар сегодня, конечно, вообще огонь, но — на душе становится легче, а иного и не надо. Так что пусть слова льются, разгоняя мрачное настроение, пусть льются, позволяя дышать чище и ярче. — Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко, Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь... И голос звучит — не только мой. Подпевают — едва слышно, но хорус обретает настоящее звучание — Карина, Дельфин и… Тихоня? — Слышу голос из прекрасного далёка, Он зовёт меня в чудесные края… Стеснительность девчонок исчезла и их голоса вплелись в песню, вросли в неё, усиливая и поддерживая мой голос, а я… Я просто изливал эмоции. — Слышу голос, голос спрашивает строго - А сегодня что для завтра сделал я? Да, не сравнить непрофессиональный девичий хор с пронзительными, чистыми голосами, звучавшими в первоисточнике… Но оно и не надо. Другие условия, другие смыслы — только искренность и надежда та же: что где-то там, возможно, даже в следующей секунде, всё будет хорошо и правильно, и главное — самим не опускать не руки, идти упрямо вперёд, несмотря ни на что. Справимся. Пока мы едины — мы сильны. Нам воли — хватит. А дальше видно будет.