Часть XX - Цикл о футуристическом мире и вечных (1/1)

Ветер. Ему снится ветер. Он глитчует листья на деревьях, обнажая гладкие ветви, которые раскидываются чёрными дендритами на фоне мягкого золотистого неба. Слепой дождь падает, дрифтуя вместе с ветром, прозрачные капли сияют золотом. Прозрачное море, видимое в новом мире отовсюду, гигантскими волнами накатывает на город — спокойные и величественные, незыблемые, как мироздание.

Высокотехнологичные здания высотой с небо утопают в золотистом закате. Матрица камер-сетчаток не распознаёт солнце — оно чёрное, огромное, как вселенная, согревает теплом. Он обнимает подушку, так по-человечески улыбаясь во сне. Время утекает, складываясь в недели и месяцы, и его сны больше не похожи на цифровые проекции. Образы вытесняют пустые полигоны, затапливая сознание видениями человеческого бытия. Взгляд напрямую — светлые глаза напротив, так близко, как никогда до этого. Кажется, что всё тело в огне — ощущение, неизвестное раньше. И где-то там, глубоко внутри, в том месте, где у людей находится сердце, пульсирует свет. Он растекается теплом, греющим всё — от подрагивающих, почти напуганных подпрограмм до чего-то такого, что называется душой. Он не раз спрашивал у Сета, что такое душа. Сталкиваясь с задумчивым взглядом и неопределёнными ответами на вопрос, он недоумевал, почему Сет не может объяснить что-то такое, что подвластно пониманию исключительно человеческой натуре, но теперь понимает, почему. Нужно быть человеком, чтобы не ответить на этот вопрос. Нейроцепи давно должны были перегореть от этого всего, но коллапса не произошло. Солитьюд только потом узнал, что он стал одним из немногих, кого не подключили к системе жизнеобеспечения. Сет чуть не сошёл с ума, когда начались приступы настоящей головной боли. Андроид зависал, впадая в настоящие крохотные комы. В Центре объясняли: мозг андроидов не полностью человеческий, оперативной памяти рано или поздно не хватит — у машин нет подсознания, куда память могла бы складывать воспоминания до востребованности, — и произойдёт коллапс систем. Им обоим было страшно — Солитьюд никогда не забудет этот взгляд, когда он вместе со старшим техником вышел из комнаты, где его обследовали, и рассказал, что полгода — и он отключится. Техник задал вполне логичный вопрос — согласны ли они на некоторые операции с его памятью: стирание воспоминаний время от времени. Это должно было защитить андроида от неизбежного перегруза систем и подпрограмм. Это поможет, заверил специалист, личность будет не затронута — просто некоторые вещи машина не будет помнить. Сет посмотрел на него так, словно внутри него вселенная сжалась до микроточки, а потом разорвалась чудовищных размеров пустотой, чёрным солнцем, которое сожрало мироздание. Солитьюд не стал даже думать. Он отказался. Воспоминания причиняли настоящую боль, переходя из кластеров в нервную ткань и поселяясь в дендритах. Но по-настоящему больно Солитьюду было оттого, как Сет смотрел на него. Он знал — Сет любит его, невероятно сильно, не нужно было даже спрашивать. В глазах, в которых слишком много оттенков, это всегда было видно кристально чисто. В тот вечер они смотрели друг на друга по-другому. Сет ничего не сказал — просто тяжело вздохнул и заперся в своей — их — комнате и наотрез отказался оттуда выходить. Оставшуюся половину дня Солитьюд провёл в полном одиночестве наедине с собой. А потом Сет вышел и сказал — к чёрту всё. Теперь ты человек. Потому что андроиды не умирают. Солитьюду ужасно хотелось спросить, что он имел в виду, но он молчал, понимая, что теперь смертен — рано или поздно. Прозрачное море всё ещё накатывает на город. Спокойные огромные волны приносят прохладу и покой, мягко омывают сознание. Листья глитчуют и распадаются золотыми искрами, превращающимися в снег. Он падает, падает, падает, цвета настоящей чистоты, покрывает пространства, которых Солитьюд никогда до этого не видел. Бесконечные поля золотой в закате травы, ветер нежно покачивает её туда-сюда, золотые волны, волны цвета волос Сета. Он придавливает Солитьюда сверху своим телом, совершенно не тяжёлый для андроида, греет своим теплом, просто смотря в глаза. В этом взгляде для Солитьюда слишком много информации, но теперь он не анализирует её с помощью системы распознавания — он перестал думать, отдаваясь чувствам. И они неторопливо рассказывают ему обо всём — тепло, беспокойство, сочувствие, боль... Любовь. Солитьюд не говорит этого Сету, но знает, что слова на самом деле совсем не обязательны. Сет поймёт, в конце концов, это он тут человек. Нейроцепи горят исключительно из-за этого. В Центре долго ломали головы над этой проблемой, в то время как андроиду до боли хотелось объяснить: машины не умеют любить. Вот почему происходил коллапс — машинное мышление не могло объяснить, почему тело так отзывается на прикосновения, системы взрываются от информации, которой не могут найти логического объяснения. В базы данных включили знание о любви, но не её саму. И когда он об этом узнал, то рассмеялся. Техники посмотрели на него, как на идиота, а он просто улыбался и качал головой, говоря, что им этого не понять. Любви нужно родиться. Она не может быть написана, как сложная многоуровневая программа. Солитьюд сказал Сету в тот же вечер, почему отказался от стирания памяти — он хочет помнить всё: каждую деталь и каждый день с момента активации. Всё это слишком дорого, чтобы забывать. Чтобы терять свою личность по кускам. Чтобы забывать моменты. Чтобы забывать Сета. Потому что он любит. Золотистый закат затухает, небо закутывается в плотное покрывало облаков цвета холодной стали. Ему снится ноябрь, плачущий дождями, сыплющий мягкими снегопадами и последними глитчующими листьями цвета светлой охры и капающей крови. Холодные цвета и ветер, но андроиду тепло. Сет обнимает его — смотрит в глаза, в которых Солитьюд видит полную взаимность всему, что испытывает к этому человеку. Системы улавливают на границе сна и реальности, что там, за гранью снов, Сет тоже обнимает его. Они лежат — щека к щеке, переплетённые пальцы, и андроид чувствует размеренные толчки чужого сердца, которое, как сказал Сет, уже давно принадлежит Солитьюду. Он долго думал, что сказать в ответ, что отдать взамен, если физического сердца у него нет. Наконец, он нашёл выход. И сказал, что Сету принадлежит его душа. Высокие здания из стали, композитов и стекла ловят окнами блеск холодного солнца. Провода переплетают их с Сетом, связывают крепко-накрепко в единое целое, пока Сет в нём, не двигается, просто позволяя чувствовать им обоим момент настоящего единения, и Солитьюд понимает, откуда в его снах появилась эта метафора, которую теперь можно увидеть и запомнить. У него появляется подсознание, куда воспоминания прячутся от жестоких систем машинного разума. Они никогда не говорили этого друг другу, потому что это и не было чем-то необходимым. Но в тот вечер, когда казалось, что коллапс неизбежен, Солитьюд сказал это. Я люблю тебя.