Часть VIII - Skinny Puppy (1/1)
Комната утопает в невесомом оранжевом сумраке: свет от фонаря за окном вливается в темноту, точно поток золота, омывает теплом очертания предметов, ласкает бликами стёкла. Мужчина в его руках тоже тёплый, в кои-то веки умиротворённый и спящий. Двейн никогда не задумывался над понятием ?жалеть о чём-то?. Он никогда не сожалел о том, что происходило в его жизни. Никогда. Относился ко всему, как к кинофильму, который просто идёт — плёнка наматывается на бобину времени, вокруг текут события, а он просто идёт мимо, занимаясь чем-то своим.
И так было, пока не случилось это. Это было двумя половинами единого целого, одной душой на двоих, которую мироздание жестоко разделило на два тела. Но они встретились, подружились, да ещё и группу сколотили. Но не нашли друг друга, нет. Пусть это было очевидным — но Огр и Кей так и не сделали шага навстречу. А вот Гёттель смог. Сейчас уже и не вспомнить, когда именно он понял, что влюблён — понимание пришло плавно, безболезненно, как раствор, выпущенный в вену: медленно растворилось, а потом пришёл кайф. Кайф работать вместе, разбирать причудливые и беспощадные в своей правоте стихи, неприкрытые. Как не перевязанная кровоточащая рана. Огр весь был таким: неприкрытым, с обнажённой душой, и Двейна с какой-то страшной силой тянуло прикрыть её, оградить от ветра и холода, согреть теплом, прижимая к себе. Ему удалось это только теперь. Цевин был в гневе, когда хлопнула дверь студии: скандал с проектом Нивека закончился вместе с его уходом. Двейн никогда не забудет эту сцену: они с барабанщиком стоят, отгородившись от остальных синтезатором, словно за баррикадой, а напротив них — Огр и Аткинс. Крики, ругательства, тычки пальцем в контракт. Взгляд Цевина, кричащий ?да как ты мог?!? и Рэйв между ними, пытающийся изо всех сил удержать две силы в равновесии. А потом — хлопок дверью. И тишина, непростительная, безжалостная тишина, в которой Кей ещё пытался что-то доказать. И взгляд — Мартин посмотрел на него не холодно, не осуждающе. Он посмотрел на него с неприкрытым сочувствием. Двейн тогда понял всё настолько ясно, что хотелось заорать — вот и всё, Кей окончательно уничтожил любовь между ними. Покачал головой, словно не веря — и молча вышел из комнаты, дверь хлопнула во второй раз. Рэйв тогда сел в первое попавшееся кресло и тихо сказал, что это конец. Огилви был прав. В Ванкувер они уехали без вокалиста. А через два года он нашёл его в Торонто и выбил дурь, зарядив пощёчину, да такую, что звёзды вспыхнули перед глазами хороводом рождения вселенной. Без криков, воплей и ругательств. И Двейн не чувствовал ни обиды, ни злости, ни возмущения — Огр сделал то, чего сам ждал от Кея много лет подряд, но так и не дождался. И почувствовав, что Гёттель скатывается в дыру, из которой нет возврата, приехал. И успел. Теперь, почти полгода спустя, они лежат, обнявшись, абсолютно неприкрытые друг перед другом. В них всё ещё расцветают шипастые цветы ревности, боли и обиды, половина души Огра всё ещё принадлежит Цевину: эти двое никогда не переставали друг друга любить, как бы далеко эта любовь их не разводила — но Огр здесь, а не с ним. Уставший от этого чудовищного несчастливого брака, отпустивший, но не отпущенный. Не разобрать, кто держит его душу, и по кому тоскует, и из-за кого она сгорает, но Гёттель не задумывается, ему это не нужно. Достаточно знать, что он здесь, с ним. Скрытый от боли, ветра и холода, в его руках.