Летопись седьмая. (1/2)
Едва токмо прокукарекали петухи на заборе, что опоясывал усадьбу боярина Дружины Морозова, на улице послышался стук копыт. То ехали опричники во главе с Басмановым и Вяземским.
- Чего нос повесил, Афоня? Иль не хочешь зазнобу свою повидать? – допытывался Фёдор.- А на что мне её видеть рядом с этим боярином? Коль увести бы я её мог, а так… - князь пожал плечами.- Да и увези, Афоня. За чем дело стало? А кабы из-за государя волнуешься, так это пустое. Прикрою я тебя от гнева его, - нашёптывал ему Басманов.Вяземский кинул на него удивлённый взор.- А тебе что за забота помогать мне?- Вижу я, как ты кручинишься. Понимаю я тебя, Афоня, как никто другой. Знаю, какие муки терпеть приходится вдали от того, к кому сердце из груди рвётся. Поэтому и хочу тебе подсобить, – Фёдор говорил ласково, будто мёд лился из уст его, но при этом опутывал собеседника речами своими, будто паук тенётами.- Откуда мне знать, что ты меня под монастырь подвести не хочешь? – с недоверием косился Афанасий Иванович на него.- К чему мне это? – усмехнулся Басманов. – Государь и так ко мне благоволит больше, чем к кому-либо, так что мне незачем вредить тебе. Мы ж с тобой, Афоня, опричники, волю царскую выполнять должны, а в ссорах ничего у нас не выйдет. Лишь государю - расстройство, а Руси - вред.- Ладно уж, поверю тебе на слово, - произнёс Вяземский после раздумий. – Но ежели обманешь меня, то тогда не обессудь. Ни царь-батюшка, ни сам Господь Бог тебя не убережёт от кары моей.- Вот это другой разговор, Афоня, - закивал Фёдор.В этот момент процессия подъехала к высоким дубовым воротам. Один из опричников постучался и заголосил:- Эй, хозяин, открывай! Царские слуги пожаловали!Через несколько мгновений ворота медленно отворились, и опричный отряд заехал на просторный двор. Спешившись с коней, Вяземский, Басманов и остальные опричники огляделись по сторонам. Холопы Морозова, кто не успел спрятаться, жались друг к другу, сбившись в небольшие группки, и со страхом взирали на непрошенных гостей. На руках одной девки плакало дитя, и она, утешая его, трясла этот комок пелёнок что есть мочи.
- Где хозяин? – громко спросил Фёдор.Все молчали и только переглядывались между собой.- Где Морозов, вас спрашивают, сучьи потроха! Что молчите?! Отступника царёва покрываете?! – Вяземский вышел вперёд и встал, уперев руки в бока.
Басманов же отступил назад, негласно вручив ему бразды правления. Князь провёл презрительным взглядом по оробевшим холопам и вновь спросил:- Где опальный боярин ваш?! Ну?!- Здесь я, Афанасий Иванович! – Дружина Андреевич показался на крыльце. – С чем пожаловал?- С тем, чтобы государеву волю исполнить! – ответил Вяземский.Морозов сошёл с крыльца и приблизился к нему. Седые его волосы и борода, которые он не стриг и не чесал со дня опалы, были сваляны после сна. Глаза смотрели тревожно, но пристально, будто насквозь. Одет он был в ночную сорочку и мятый кафтан, накинутый наскоро на плечи.
- Волю государеву? – едва слышно повторил боярин. – Какова ж воля царя-батюшки?- Приказал царь-надёжа арестовать тебя и в Александрову слободу сопроводить, дабы там подвергнуть справедливому суду, - ответил Афанасий Иванович, с ненавистью глядя на мужа любимой своей.- Арестовать? Да за что же? – растерялся Морозов. – Что ж я совершил такого, что меня под суд отдают?- За измену, Дружина Андреевич. За измену государю, - отозвался Басманов.Морозов вытаращил глаза. Поначалу он не мог ничего произнести, настолько ошеломил его ответ. Но, совладав с собой, всё же сказал:- Неправда всё это. Клевету на меня наложили, смутили царя-батюшку. Неповинен я ни в чём перед ним и Богом.
- Неповинен? – прищурился Фёдор. – А кому не нравятся реформы государя нашего? Кто речь держал, понося опричнину пред очами царским? Кто с боярами новгородскими знается даже в опале? Кто через князя Серебряного с Сигизмундом связь держит? Не ты? Иль не желаешь ты старых порядков, когда вы, бояре, власть держали, а помазанник божий маялся от произвола вашего?
- Не знаюсь я с Новгородом! – резко возразил Дружина Андреевич. – И с Сигизмундом тоже! Да и как? Я ж в собственном доме, как в тюрьме. Хожу за ворота только в церковь по большим праздникам. Поэтому нет на мне вины предательства!- Дружина Андреевич! – послышался приятный, но взволнованный женский голос.
Морозов обернулся. У двери в дом стояла Елена Дмитриевна и с беспокойством взирала на супруга и опричников. Вяземский вздрогнул, бросив на неё взгляд, и осклабился. Фёдор стиснул зубы и поморщился; за версту было видно, что ему ненавистен вид боярыни, но никто на это не обратил внимания.- Елена! Уйди! – приказал жене Морозов.Боярыня безотложно исчезла.- Ну что, сукин сын, сам пойдёшь или волоком тебя протащим до слободы? – ядовито спросил Вяземский.
Дружина Андреевич смотрел в упор на Афанасия Ивановича и не решался дать ответ. Тот тоже жёг взором соперника своего.
Внезапно за спинами раздался топот копыт, и во двор въехал Никита Романович со своими вооружёнными людьми. Опричники схватились за сабли и замерли в ожидании приказа.Фёдор окликнул Серебряного:- А вот и ты в гости пожаловал, князь! Хорошо, что сам приехал, нам мороки меньше!Никита Романович пропустил его слова мимо ушей и обратился к Морозову:- Дружина Андреевич! Как только мне твой дворовый сообщил о гостях незваных, так я сразу и прибыл к тебе на подмогу. Не обессудь, сколько смог молодцев, столько и собрал в столь ранний час.- Уезжай отсюда Христа ради! – замахал руками Морозов. – А не то тебя со мной в тюрьму упекут!- Да и упекут! – разозлился Фёдор. – Оба вы предатели! Государь приказал вас обоих доставить в слободу и бросить в скуратовские застенки!
Тут один из опричников неожиданно для всех наскочил на одного из людей князя и повалил с коня наземь. Это и послужило побуждением к бою. Всадники Никиты Романовича не стерпели обиды и бросились на опричников. Завязалась битва. Всюду был слышен звон мечей булатных, крики служивых людей, вопли холопов, пронзительный плач ребёнка.
Басманов вынул из ножен саблю свою и кинулся в самую гущу. Он рубил, резал, колол всех, кто попадался под его горячую руку. Лик его был ужасен в эти минуты. Он словно был одержим демоном. Глаза его пылали жаждой сражения, ноздри раздувались, вбирая в себя больше воздуха, и тело его двигалось плавно и ловко, будто он всю жизнь только и делал, что воевал, а не в слободе молился и с царём забавлялся.Никита Романович тоже не остался в стороне и принялся отбиваться от опричников. Несколько навалились на него скопом, но он не струсил и орудовал саблей не хуже Басманова. Руки его ещё не забыли Ливонскую войну, и Серебряный лихо справлялся с недругами.В пылу сражения никто и не заметил, как сцепились меж собой Морозов и Вяземский. Дружина Андреевич, воспользовавшись замешательством князя, когда началась схватка, вцепился ему в горло. Вяземский не ожидал нападения с его стороны и в первые мгновения ощущал только чужие руки у себя на шее и не понимал творившегося вокруг. Но вскоре Афанасий Иванович овладел собой, изловчился и, вытащив саблю, ткнул ею Морозову под рёбра. Дружина Андреевич отпустил князя, почуяв боль в боку, и упал на землю. Вяземский стукнул ему в висок рукоятью сабли, от чего Морозов потерял сознание, и бросился в дом.Сеча подходила к концу. Опричники изрубили больше половины людей Серебряного, остальные же, истекая кровью, всё ещё не отступали. Сам Никита Романович подавал им пример ратного подвига и бился не на жизнь, а на смерть. Басманов краем глаза наблюдал за ним, и зло скалил зубы, вытирая стороннюю кровь с лица.
Фёдор посмотрел в сторону, где в последний раз видел Вяземского, и приметил только лежащего без сознания Морозова. Он подбежал к боярину, думая, что тот уже издох, но Дружина Андреевич дышал, несмотря на ранение. Басманов приказал нескольким опричникам уложить боярина на лошадь и ждать его. Слуги государевы сей же миг метнулись исполнять приказание, а Фёдор направился в дом.