Летопись седьмая. (2/2)
В боярском тереме тоже была суматоха. Бабы с распахнутыми от ужаса глазами и дикими воплями носились из светлицы в другие комнаты и обратно. Опричники пораскрывали сундуки и выгребали из них всё, что можно было унести с собой, не гнушаясь даже нижним бельём.
Басманов забегал по дому, выискивая Вяземского. Он звал князя, заглядывая едва ли не во все углы, но никто ему не откликался. Фёдор поднялся на второй этаж, чуть ли не под самую крышу, и услышал тихий плач и причитания в одной из комнат. Он устремился туда и, войдя, увидел, как Афанасий Иванович насилует боярыню.
Елена Дмитриевна, распластанная на лавке, плакала и молила Богоматерь избавить её от страданий и послать скорую смерть. Слёзы застилали ей очи и лились по лицу ручьями, длинная коса распустилась. Ночная рубашка её была задрана до груди, обнажая ноги, бёдра и бока. Вяземский заломил ей руки за спину и крепко держал, наряду с этим вколачиваясь в её содрогающееся от каждого движения тело. Глаза его были налиты кровью, и он приговаривал, не помня самого себя:- Отныне ты моя, Елена! Никто теперь тебя у меня не отберёт: ни Бог, ни дьявол!- Господи, смилуйся надо мной грешной… Дай мне умереть, Пресвятая Богородица… - повторяла снова и снова боярыня.Фёдор облокотился о косяк и с интересом смотрел на происходящее. Казалось, ни Вяземский, ни Морозова не замечали его, а Басманов торжествующе улыбался, пожирая глазами эту чудовищную картину. Всё его существо ликовало от осознания, что никому, окромя Афанасия Ивановича, более не нужна станет Елена Дмитриевна после такого, а уж царю тем более.
Вяземский толкнулся в несчастную боярыню ещё несколько раз, а после замер, удовлетворённо выдохнув. Он вышел из её тела и принялся поправлять одежду. Рыдающая Елена Дмитриевна в изнеможении сползла с лавки на ковёр. Обнажённая и истерзанная она не прикрыла свой срам, пребывая в состоянии, близком к помешательству.В этот миг Басманов услышал шаги за спиной. Это был Никита Романович. Серебряный тоже смекнул, что Вяземский пойдёт за Еленой, а посему поспешил защитить её. Но опоздал. Никита Романович ворвался в комнату, толкнув плечом Фёдора так, что тот чуть не упал, и враз обо всём догадался. Он стоял истуканом и беспомощно переводил взор с Вяземского на заходящуюся в плаче Елену Дмитриевну.
- Ну что, Никитка, не видать тебе Елены, как собственных ушей! Впредь я её супруг и хозяин! Могу делать всё, что захочу! – потешался Афанасий Иванович.
От этих жестоких слов Серебряный будто разумом тронулся, а очи его заволокла тёмная пелена. Одного взмаха саблей хватило Никите Романовичу, чтоб полоснуть насильника оружием по горлу. Вяземский вытаращил глаза, схватился за шею, из которой хлестала алая кровь, и медленно опустился на пол.
- Елена… Елена… - повторял с хрипом Афанасий Иванович до последнего вздоха.Серебряный поспешил к боярыне, хотел было помочь ей встать, но та только отбивалась от него, думая, что и он хочет её снасильничать.- Не трогайте меня!.. Нет!.. Не надо!.. Оставьте!.. - молила несчастная, закрывая лицо руками.- Елена Дмитриевна, это же я, Никита Романович. Взгляни на меня, Елена Дмитриевна, - уговаривал её князь, но бесполезно.Единственным, кто не потерял голову, был Фёдор. Он подкрался сзади к Серебряному и ткнул его концом сабли в спину.- Ну спасибо тебе, князь. Сам себе могилу вырыл мне на удовольствие, - пропел Басманов. – Не думал я, что ты так мне послужишь. Как видишь, я не только в летнике плясать умею на потеху государю, но и кое в чём другом преуспел. Теперь на тебе не только измена лежит, но и убийство одного из любимых опричников царя. Ох, не сносить тебе головы, князюшка. Ох, не сносить.
Серебряный с тоской глядел на боярыню, и сердце его кровью обливалось. Сабля выпала из руки его, и слеза скупая скатилась по щеке.
Повязали в то утро опричники и боярина Морозова, и князя Серебряного. А когда вернулись они за телом Вяземского, то не нашли Елены Дмитриевны ни в доме, ни во всей усадьбе. Будто испарилась в воздухе обесчещенная боярыня. Саму усадьбу опричники разграбили и предали огню.Свезли слуги царевы Дружину Андреевича и Никиту Романовича в Александрову слободу да и бросили Малюте на забаву. Вот уж рад он был новым развлечениям, вот уж душу он тут свою отвёл, издеваясь над узниками на разные лады: и клещами калёными мучил, и на дыбе растягивал, и плетьми с железными наконечниками спины изодрал. Первым дух испустил седой Дружина Андреевич. Хоть и крепок он был для лет своих, но уж больно лютовал Скуратов над боярином. А через два дня околел князь Серебряный от большой потери крови.
Царь велел выставить обезображенные от пыток тела на площади в назидание врагам своим. Поналетело вороньё отовсюду, почуяв смрадный пир, и выклевало глаза трупам, и успокоился тогда Иван Васильевич.Фёдор глядел, как вороны кружили над мертвецами и посмеивался над ними.- Брат, я искал тебя, - Пётр подошёл к нему. – Весть у меня для тебя имеется.- Какая ж весть? Добрая, али злая? – улыбнулся Фёдор.- Да ты уж сам рассудишь какова она для тебя, - ответил старший брат.- Ну не томи, Петька, говори, - ткнул его локтем Фёдор.- Я только из столицы прибыл. Боярыню Морозову не далее, как нынче утром, выловили из Москвы-реки. Утопилась горемычная, - со скорбью в голосе произнёс Пётр.- Горемычная?! – ухмыльнулся Фёдор. – Шелудивая сука она! И нечего её жалеть! Дура-баба! Мало того, что осрамлённая, так ещё грех самоубиения на себя взяла. Постриглась бы в монахини и отмаливала бы грехи свои в каком-нибудь дальнем монастыре.
- Не говори так, брат, - Пётр осенил себя крестным знамением. – Мир праху её, хоть и за околицей погоста с сего дня её вечное пристанище. Сохрани, Господь, её душу и помилуй.Фёдор закатил глаза.- Поделом им всем! И распутнице этой, и полюбовникам её!
- Да за что ж ты её так проклинаешь-то, брат? – воскликнул Пётр. – Нешто чем она тебя обидела?- Обидела, - тихо отозвался Фёдор. – Обидела, сама того не ведая. И со всяким так будет, кто у меня на пути встанет. Всех изведу до единого.Пётр вздохнул и промолчал, читая про себя молитву об успокоении мятежной души брата своего.