Летопись третья. (2/2)
Басманов поднял свиток и положил на стол.- Тяжко бремя государево… - произнёс со страданием в голосе царь. – Нет мне подмоги ниоткуда. Все оставили меня, сироту: родители, жена любимая, друзья детства. Кто в земле сырой лежит, кто сбежал в земли ливонские, а кто на Соловках проповедует. Только я один здесь дни коротаю…- Как это нет подмоги, государь? – Фёдор присел перед ним на колено, стараясь заглянуть в глаза. – Опричники – твоя сила и подмога. Мы за тебя хоть в огонь, хоть в воду, лишь бы ты, наш свет, здравствовал.Иван Васильевич посмотрел на него прищуренным взором и спросил:- Как ты узнал, что тот прихвостень новгородских бояр хочет меня отравить?- Почуял, государь, - горячо ответил Басманов, улыбаясь и подаваясь к царю всем телом, как кот, просящий ласки. – Сердцем почуял, что пагуба грозит тебе.
- Сердцем? – переспросил Грозный.Он взял Фёдора за подбородок и в упор уставился на него.- Коли прознаю, что ты против меня, то уж не взыщи, тебя и всю семью твою порешу, - прошептал Иван Васильевич с угрозой в голосе.Не дрогнул Басманов, только ресницами тёмными взмахнул и отозвался:- Верен я тебе, государь. До последнего моего вздоха верен. Что пожелаешь сделаю. Умру за тебя и убью ради тебя.
Царь усмехнулся и отпустил его.
- Государь, слово дозволь сказать, - попросил Фёдор.- Какое слово? – вскинул бровь Грозный.
Басманов придвинулся теснее. Его лицо почти касалось лица Ивана Васильевича, и он заговорил:- Коль разрешишь, государь, я Ефросинью Андреевну и Владимира Андреевича, кои жаждут смерти твоей и трона царского, смерти лютой предам…Не успел Фёдор кончить свою речь, как Грозный схватил его за шею и крепко сжал. Басманов вылупил глаза от испуга и вцепился пальцами в его руку.
- Ты чего несёшь, смерд?! Не смей даже думать, чтобы зариться на мою родню, – цедил сквозь зубы Иван Васильевич, сдавливая шею опричника, от чего у того из горла послышался хрип. – Они плоть от плоти моей, и порешить их всё равно, что погубить меня! Ты уразумел?!- Дааа… - просипел Фёдор в ответ.- То-то же, - пробормотал царь и разжал длань.Басманов глубоко и часто задышал, приходя в себя. Он потёр ладонью шею и расплылся в сладкой улыбке.
- Прости холопа своего, государь, - упрашивал Фёдор. – Не хотел я тебя сердить. Но уж мочи нет смотреть на твои терзания. Молюсь о тебе день и ночь, а недруги только и жаждут изничтожить тебя. Всё равно мне: кто брат, а кто сват. Только о тебе душа моя болит.
- Верю тебе, Фёдор Алексеевич, - закивал головой Грозный. – Отчего жалую тебе чин кравчего моего. И следи, чтоб ни одна гадина не испортила моей пищи.Басманов оторопел. Он, сын не особо знатного боярина, теперь будет заведовать кухней самого царя всея Руси. Он поднялся из простых опричников в кравчие так быстро, что сам себе не верил.
- Благодарю, государь мой! – выпалил Фёдор и, схватив руку царя, что совсем недавно едва не придушила его, принялся покрывать её поцелуями. – Солнце моё красное, Иван Васильевич, верой и правдой служить тебе буду! Сам всё буду пробовать, лишь бы уберечь тебя от смерти безвременной! Пусть уж лучше меня черви съедят, чем тебя кто-то сгубит!- Довольно, Фёдор! – опешил царь от такого рвения и вытащил свою руку из его пальцев. – А сейчас иди. Оставь меня.
Совестно как-то было царю взглянуть нынче на Басманова, ибо чувствовал он, что Фёдор не из-за чина так торжествует, а из-за того, в чём признаться стыд берёт.
- Будьте здравы, государь! – весело попрощался с ним Фёдор и покинул покои.Едва захлопнулась дверь за опричником, Грозный схватился за перо и принялся что-то размашисто черкать в бумагах. Но через минуту плюнул и отбросил перо.- Ох, ввергнешь ты меня в грех содомский, басурманское отродье, - тяжело вздохнул Иван Васильевич и прикрыл очи десницею.
С той поры Фёдор стал вхож в царские покои так же, как и остальные приближённые правителя. Гордый он теперь ходил, важный. На пальцах кольца блестели золотые, а в ушах - жемчуга. Да и вид у него теперича был цветущий. Молодые боярыни заглядывались на него тайком, а он в ответ лишь усмехался и обходил их стороной. Не того он хотел, не ласки девичьей, а любви царской жаждали его душа и тело. Чтоб голову кружило от слов бесстыжих, чтоб рёбра трещали от объятий жарких, чтоб губы болели от поцелуев страстных.
Иной раз подолгу задерживался Басманов подле царя, разговаривал с ним, советовался, молился. Мало-помалу Иван Васильевич привык к своему кравчему и не мог представить себе ни дня без него, нервничал, когда Фёдор долго не приходил, порой сам посылал за ним, чтоб явился немедля. Время от времени они со свитой опричников, облачившись в чёрные одежды и вскочив на коней с укреплёнными на сёдлах собачьими головами и мётлами, разъезжали с криками: ?Гойда!? по земским землям, наводя ужас на жителей.
Но не всем пришлась по нраву внезапная дружба царя и его опричника. Многие завидовали, потому как тоже искали царского расположения. А некоторые начали набиваться к Басманову в приятели, чтобы уж через него подобраться к Грозному. Отец его, Алексей Данилович, был несказанно рад данным обстоятельствам. Старший брат Пётр предостерегал Фёдора и молил не зазнаваться. Борис Фёдорович Годунов только неодобрительно качал головой и хранил молчание.