Летопись четвёртая. (1/2)
Весна в тот год выдалась ранняя и промозглая. Едва земля освободилась от снежного покрова, и на родину потянулись стаи перелётных птиц, как Иван Васильевич изъявил желание навестить столицу своего государства. Взяв с собой Фёдора и сотню опричников, он выехал в Москву.Только прослышав о приезде царя, многочисленные городские жители высыпали на улицы белокаменной. Они с радостью и потаённым страхом приветствовали государя, подбрасывая шапки вверх и желая ему здравия, и при этом косились на его телохранителей. Иван Васильевич восседал на коне важно, поглаживая свою рыжеватую бороду, и иногда недоверчиво оглядывался. Разодетый в соболя Басманов красовался на гнедой кобыле и кидал взоры то на толпу, то на царя. Опричники смотрели на простой люд свысока, дерзко и нахально. Завидев в скопище красну девицу, некоторые из них выкрикивали ей что-то нескромное, и перепуганная молодка тотчас скрывалась за спинами других, а то и вовсе убегала с глаз долой.
Проезжая мимо собора Покрова Пресвятой Богородицы, что построен был в честь взятия Казани, царь и его свита узрели на ступенях храма босого блаженного, одетого в лохмотья и бряцающего крестами и веригами. То был Василий, коего страшился Иван Васильевич ?как провидца сердец и мыслей человеческих?. Царь повернул коня к юродивому. Фёдор последовал за ним, а опричникам Грозный приказал ждать поодаль.
- Как житие твоё, Вася? – спросил государь, подъехав поближе.- А что тебе житие моё, Ванюша? – расплылся в улыбке блаженный. – Вон птички божьи прилетели, листочки распускаются, солнышко греет. Всё мне в радость, ибо божья милость разливается вокруг. А вот ты, Ванюша, чего такой смурной? Али не рад весне долгожданной?- Мучаюсь я, Вася. Тяжко на душе моей, - сетовал царь. – Неужто не будет мне покоя на земле?- Правду молвишь, Ванюша, - проговорил юродивый, бодро вскочил и подбежал к царю. – Дьявол в душе твоей сидит, а ты его всё кормишь и кормишь людской ненавистью да кровью. Сколько ж ещё надобно тебе людей погубить, чтоб насытить своих демонов?- Да не за себя я так лютую. За державу свою борюсь с боярами проклятыми. Не разумеют они моих стремлений. Хотят иноземным недругам Русь отдать на поругание, - Иван Васильевич сжал поводья, и на лице его отобразилось страдание.- А зачем же ты простых людей-то, невиновных, вешаешь и в кипятке варишь? А, Ванюша?
Василий ухватился за рукав шубы царя и потянул его на себя. Тот наклонился, а блаженный продолжил:- Недуг твой от колдовства. Морок на тебе лежит. Жена твоя тебя приворожила ведовскими чарами. Изгони беса, да и пройдёт твоя хворь.Фёдор встрепенулся и побледнел, точно полотно, услышав про морок. Но Иван Васильевич и Василий были слишком заняты своей беседой и не обращали на него внимания. Басманов ещё пуще напряг слух, хоть и делал вид, что его сий разговор не касается.- Да ты, небось, и вправду ума лишился, раз клевещешь на Марию Темрюковну! – занервничал царь.
- А я не про неё говорю, Ванюша, - ответил юродивый. – Есть у тебя и вторая жена. Не по божьему обряду вы венчаны, а по крови людской, что вдвоём проливаете.- Не смыслю я ничего в речах твоих таинственных, Вася, - вздохнул Грозный. – Какая жена? Какой такой обряд кровавый?Но Василий ничего ему не сказал. Он внезапно глянул на Басманова, от чего тот остолбенел на мгновение. Блаженный перекрестил его и пошёл прочь, ковыляя на худых ногах и распевая Псалмы Давидовы.
- Ну и взор у этого Василия… Блаженного… - пробурчал Фёдор, внутренне содрогаясь и радуясь, что юродивый ушёл.- Ужель и вправду Мария Темрюковна заклятье на меня наложила? – бормотал царь. – Хоть и не живём мы с нею, как муж с женою, уже очень давно, но всё равно… Царица ж…- Не слушай его, государь, - прервал его Басманов. – Мало ли что блаженные говорят. Вот намедни…- Молчи, Фёдор! – нелюбезно оборвал его Иван Васильевич. – Вася всё ведает, а посему надобно мне остерегаться теперь Марии Темрюковны, чтоб чего худого не совершила!Басманов прикусил язык и отвернулся, но в следующий миг увидел кое-кого, шедшего мимо собора.- Ой, а кто это идёт в чудном кафтане? Почитай, чужеземец, - Фёдор привстал в седле, рассматривая незнакомца, облачённого в чёрную одежду.Иван Васильевич отвлёкся от дум своих и поглядел в сторону, куда показывал Басманов.- Так это ж иезуит Антонио Поссевино, – ухмыльнулся Грозный, глядя на приближающуюся фигуру. – Тот ещё стервец!- Иезуит? – переспросил Басманов. – Что он на Москве делает?- Я хлопотал папе римскому, дабы он выступил посредником в мирном договоре с польским королём. А он прислал мне этого Поссевино, хитрого лиса. Думал, что я царство своё продам, перейдя в их католичество и надев на себя польскую корону. Но не из таких царь всея Руси, - Иван Васильевич смотрел исподлобья на Поссевино, который явно был занят своими мыслями и не замечал ничего вокруг. – Так эта бешеная собака ныне слухи про меня распускает. Я-де детей своих от Анастасии Романовны поубивал, а с младенца Василия так вообще с живого кожу содрал и съел!
- Повесить ирода за напраслину! – вскипел Фёдор. – Неча терпеть такого смрадника в царстве московском!Царь махнул рукой.- А толку-то, Федя? Чтоб повод дать к войне новой? Побрешет и опять уберётся в свой Рим, а то ещё куда, чтоб инквизицией своей людей стращать.
В этот миг Поссевино поравнялся с всадниками. Он поднял голову и увидел перед собой ухмыляющегося Ивана Грозного и мрачного, аки грозовая туча, Басманова. Иезуит поначалу растерялся от неожиданности, а после почтительно склонил голову и промычал что-то.- Что он молвил, государь? Я не могу смекнуть, что болтает этот клеветник, - пожал плечами Фёдор.- Он говорит, что счастлив видеть меня в добром здравии. И тебя, Федя, тоже, - сказал царь.- Государь, ты разумеешь его речи? – подивился Басманов.Иван Васильевич коротко кивнул головой. Фёдор хитро и злобно улыбнулся, сверля глазами Поссевино.
- Скажи ему, государь, что вы не любите младенцев вкушать, ибо мяса мало, хоть и нежное оно. А вот упитанные иезуиты, которые оговорами своими срамят православного правителя, как раз будут в пору для царского стола!
Грозный раскатисто расхохотался, услышав его слово. А Поссевино, догадавшись по лицу Басманова о его гневных речах, взвизгнул и сам не свой от страха бросился стремглав. Он хотел было нырнуть в переулок, но заскучавшие опричники окружили его плотным кольцом и толкали от одного к другому, смеясь и отпуская срамные шутки. Поссевино, чуть не плача, умолял их на всех языках, которые знал, отпустить его, но опричники только ещё больше раззадоривались своей забавой.- Ох, и озорник же ты, Федя! – молвил царь и крикнул опричникам. – Отпустите его! Бог с ним! Пущай идёт своей дорогой!Те тут же раздвинули ряды, и перепуганный иезуит вскоре скрылся с глаз.- Добрый ты, государь, - проговорил Фёдор.- Добрый, говоришь?.. – усмехнулся Иван Васильевич и натянул поводья. – А теперь в слободу едем! Пировать хочу, Федя!Басманов крикнул опричникам, и те, вскочив на лошадей, поскакали в слободу.Той же ночью был дан доселе невиданный пир. Царские повара постарались на славу и наготовили всевозможных блюд для государя, его приближённых и опричников. Вино иноземное и брага лились реками полноводными, яства едва умещались на столах, музыканты без устали играли на балалайках, гуслях и рожках, а опричники, подхватив мелодию, орали пьяными голосами песни и плясали, не жалея сапог. Иван Васильевич сидел во главе и в тысячный раз спрашивал Годунова:- Где Федя мой? Куда запропастился чертяка?- Не ведаю, царь-надёжа, - Борис Фёдорович кланялся царю, словно исчезновение Басманова-младшего его вина.- Поди прочь! – разозлился Грозный.Годунов немедля исчез, а царь принялся высматривать Фёдора. Отец его, Алексей Данилович, уже лыко не вязал и храпел на плече старшего сына. А Пётр Басманов, привалившись к стене, тоже мирно спал после возлияния с Васькой Грязным, положив голову на космы батюшки.
Вдруг грянула незнакомая музыка, а пляшущие опричники расступились, образовав проход. Взгляду царя предстала девица в парчовом золотистом женском летнике, украшенном драгоценными каменьями, с маской Макоши, что скрывала лицо, а шею её опоясывали нити жемчуга. Она прошла мимо опричников, встав посреди трапезной, затянула весёлую песню и принялась лихо отплясывать. Белая маска богини судьбы и плодородия с чёрными пустыми глазницами наводила жуть на прислужников, но приспешникам царя, которые уже немало пролили крови, было всё нипочём. Опричники хлопали в ладоши и подпевали девушке, а она ластилась то к одному, то к другому, будто они её милые подруги. Девушка кружилась в пьяной ватаге опричников, потрясая рыжими косами Макоши вкупе с цветными лентами, а подол её платья развевался от сумасшедшего танца. Иван Васильевич, на миг забыв о своей печали, смеялся над выходками шалуньи. Но при этом он чувствовал, что эти жесты, этот голос, этот тонкий стан ему знакомы, но не мог разгадать откуда.
Закончив свою песню, девица подбежала к царю и прыгнула ему на колени. Очарованный её задором и дерзостью, царь поинтересовался:- Кто ж ты, ненаглядная? Али Макошь сама пришла ко мне в гости?