Глава 5 (1/1)
Когда у Васьки получается встать, он бредет к Малюте. В груди того что-то хлюпает, на губах пузырится красная пена, рука скребет доски, стараясь достать до сабли, — пальцы врезаются в древесину, сдирая ногти в кровь.
— Конец тебе, — сообщает ему Васька.Маленькие глазки вперяются в него с жгучей ненавистью. Малюта силится ответить, и от этого кажется, будто зубы его копошатся в ране меж слипшейся бороды словно живые. Он
делает могучее усилие: не раз выбирался из страшных переделок, должно быть, все еще верит, что выдюжит и теперь. Ему удается слегка приподняться, и он тут же падает обратно.
— Понимаешь, что не можешь.?Он тебя наверняка просил пощадить — там все просят, — думает Васька, ненавидя эти жестокие глазки и глядя в них своими, такими же жестокими. — Но ты не внял. Ты метил на место Басмановых, в самый ближний круг. Они были твоими главными соперниками, ты весь род Басмановых-Плещеевых ненавидел, а Федю особенно: он был вроде их главного козыря. И ты ломал, чтоб уничтожить все, чтоб ничего не осталось...?
— Не стать тебе боярином, местом выше всех не подняться. Дочки твои, за царских родственников выданные, не помогут. И правильно: от тебя вред один. — Васька наклоняется к умирающему, улыбаясь, глядит в глаза.— Не про тебя все это, убогий, убирайся обратно в свое ничтожество... Победил я тебя...Малюта яростно таращится, дергается, словно змея перед прыжком. Все его существо сопротивляется мысли, что все кончено. Не может быть кончено после всего, после тяжелого пути наверх и радости побед, после того как он поверил, что ему все по силам — жадно вглядывающийся в него Васька читает эти мысли, как в открытой книге, потому что сам такой же. Не хочет верить Малюта, что у него, как у обычного человека, есть свой предел, что подкрадывающуюся смерть не преодолеть так же, как он преодолевал все остальное — не обхитрить ее и силой не заставить, — оттого, вопреки очевидному, он до сих пор пытается подняться.
— Чего зубами клацаешь? Не будет по-твоему! Вконец ты проиграл, падаль.Малюта на мгновение застывает — дышит тяжело, сосредоточенно, но не может удержаться, рвано выдыхает, падает и заваливается набок. Его взгляд постепенно теряет осмысленность.
Да, падаль. Довелось Ваське Малютину смерть увидеть.
Снизу слышится визг: там, по красно-серому снегу, стрельцы гоняют какую-то лифляндскую девку. Подальше добивают кнехтов (35), не успевших закрыться в главной башне. Но Васька не слышит криков и выстрелов: сейчас для него все, как в одну точку, соединилось в торжестве над Малютой. Это его победа, та, о которой он давно мечтал и которую хотел сегодня. Его и Федора, хотя тот почти два года в земле.***Вдруг труп Малюты дергается, переворачивается, рваная ?улыбка? растягивается, будто мертвяк все-таки сумел найти способ перехитрить Ваську и посмеяться над ним. Ваську тащит вниз, он едва успевает схватиться за какой-то обломок. Это рушатся остатки деревянной галереи. Обломок трещит и качается. До земли далеко — много саженей.
— Помогите, — заорал Васька, не особо надеясь на успех, — помогите! — он вдруг понял, что все еще боится смерти. Долго ему так не провисеть: воинское облачение тяжело.В это время от кучки людей внизу отделился забытый Петеля, потянул за рукав подельника. Вдвоем они потащили к висящему Ваське одну из валявшихся на земле лестниц.
— Петеля... Награжу! Петеля...Васька считал каждый их шаг, цеплялся из последних сил, пока не ухватился за долгожданную опору. Вжался в лестницу до боли, утвердился больными ногами, чувствуя, как перекладины ходят под ним ходуном. С минуту холопы старались опереть лестницу о стену, одновременно призывая на помощь. Когда несколько стрельцов неохотно отделились от остальных, дело сразу пошло быстрее. Вместе они спустили Ваську вниз легко, как перышко, не потревожив ни единой волосинки.
Почувствовав землю, он с трудом расцепил скрюченные пальцы, набрал снега в ладонь, стиснул в горсти. Лежал, злился на Петелю, который его тормошил, пока не сообразил, что тот пытается перевязывать его раны.Потом он вспомнил все, что было, и сумел встать, даже саблю у Петели взял: видно, боевой запал все еще гулял по венам, заглушая боль. Оглядывался вокруг, пытаясь понять, что же делать дальше. Пока никому не было дела до того, что произошло на стене: кто-то еще защищал свою жизнь, кто-то уже пустился во все тяжкие на радостях, что выжил. Но Васька был уверен: рано или поздно найдутся те, кто что-то заметил...Мимо шарахнулась недавняя, а может, уже другая девка — светлые обезумевшие глаза на сером от копоти лице. Васька отшатнулся: слишком светлы глаза, слишком темно вокруг них:— Пошла прочь, стерва!Откуда-то вынырнул Ромка Олферьев, озабоченно труся впереди холопов, нагруженных добычей, и вдруг вскрикнул, наткнувшись на очередной труп под стеной:— Ох! Малюту-то убили!Среди служилых произошло волнение, толпа окружила убитого: все хотели посмотреть на тело всесильного прежде Малюты. Ромка напряженно огляделся, нашел глазами Ваську, перевел взгляд с него на тело:— Ты, Вася, как, ехать можешь? Скачи, доложи государю. Тебе все равно в лагерь надо.Васька, хоть и плохо соображал, понял: не хочет сам докладывать, это не то, что государя обрадует. А может, догадывается о чем-то. Ну и правильно, кому как не ему, Ваське, об этой смерти доложить.***Царская ставка была видна из крепости. Петеля взял бесхозного коня, которых в Пайде сейчас оказалось немало, погрузил на него своего барина, сам сел на другого. Солнце все еще ярко светило. Конские копыта взрывали снежные брызги. В воздухе летал иней, искрился блестками, и Васька вдыхал этот странный блестящий воздух полной грудью, даже боли в ногах почти не было. ?Это все, что я мог сделать, — думал он. — Сейчас, когда Федя умер, это все, что я мог. Может, теперь отпустит?..?И сам себе ответил: ?Не отпустит, пока жив царь?. Подумал и испугался собственных мыслей: отпустит-то ненадолго… Как раз до казни. Но, скорее всего, казни ему все равно не избежать. А раз так, к чему обманывать себя, царя он тоже давно ненавидит. Царь Федора загубил.Кинуться, будто в отчаянии (саблю не успеют забрать — не до того, да и Васька на хорошем счету), доложить, подползти поближе и… Скоро, скоро… Кто там Федя, нечистый дух? Васька тоже скоро станет таким духом. Может, не в ад, может, по свету вместе полетят...***Васька спешился-упал, почувствовал, что уже не владеет ногами — может, так оно и лучше, достовернее, — пополз к царской лошади, закричал-запричитал:— Беда, государь!Глянул снизу в острые, цепкие глазки, прячущиеся под набрякшими веками, в пористое лицо, покрытое ранними морщинами, будто впервые увидал: человек государь, только человек, такой же, как и все другие. Догадывается ли об его измене? Васька почти хотел, чтоб догадывался, чтоб все закончилось и выплеснулась, наконец, тайная ненависть. Смотрел, не пряча взгляда. Но царь глянул сверху вниз неожиданно весело, спросил, будто крикливого ребенка:— Что у тебя стряслось? — Видно, был в лучшем своем настрое. Бывал у него иногда такой стих, двор его как манны небесной ждал.
Царский конь фыркнул и переступил копытами по снегу. В Васькиной голове летели обрывки мыслей. Себя бы успеть порешить… Позади телохранители — оттащат от царя… И будет Васька потом свои отрубленные ноги и руки, насаженные на колы, будто сапоги у сапожника, считать. Лучше уж быстрее… Он попытался подняться, ожидая, что ноги как обычно спружинят, выбросят его вверх, но они не послушались. Другой голос в нем закричал: ?Он ничего не знает! Ты не умрешь! Зачем сам себя зарываешь?!?
— Убили Малюту! — бормочет Васька. — На стене! — И тыкается носом в снег. Мысль, что он может выжить, сделала его слабым, а не сильным. Будто он ловко бежал по канату, а потом глянул вниз — и свалился.— Что? Чего ты там бормочешь? Малюту?!— Да… На стене…Царь темнеет лицом, отдает приказы. Магнус вздрагивает, услышав о судьбе крепости, глядит с тоской. Ваську, сомлевшего от потери крови, выносят. Солнце уже садится на красном, как бывает во время холодов, небе.