Глава 4 (1/2)
Очнувшись от сна, Васька встал, поплескал водой на руки, на лицо. В соседней горнице слышался голос Петели, болтавшего с кем-то из других холопов:— Немецкая рухлядь очень хороша, а немки телом белы… — Петеля пытался прогнать страх мечтами о поживе. Он тоже собирался на приступ.Васька влез в сапоги, прошел в сени, открыл дверь, удивился встретившей его белизне: ночью все припорошило новеньким чистым снегом.***Загремели барабаны, начался общий сбор. Васька проскакал по лагерю на своем аргамаке; завидев тех, кого искал, спешился, бросил повод холопу и подошел к кучке таких же, как он сам, неудачников, тех, кого послали идти первыми в пролом. После совещания у царя их оказалось больше трех — все худородные, матерые псы: иных среди тех, кто сумел выдвинуться и выжить в мясорубке опричнины, не водилось.
Ваську вяло поприветствовали и замолчали. Разговор не клеился: не доверяли друг другу. Без слов было ясно: ничего хорошего в их назначении нет. Испытывает их царь, а может, и того хуже.Воздух вырывался изо рта облачками пара. Погода была на удивление светлая: расшитые хоругви сверкали на солнце, снег искрился, будто играл. Изредка погромыхивали последние залпы пушек. Видневшаяся вдали крепость стала еще более потрепанной: дыры в ее стенах и башнях расширились, деревянные ходы-галереи, венчавшие стены, были поломаны во многих местах.Вокруг ?неудачников? гудела разношерстная армия: дети боярские в панцирях и их холопы в простых тегиляях (25), стрельцы с пищалями, татары, гофлейты (26) Магнуса в блестящих кирисах (27), неотличимых от лат защитников крепости. Только по знакам на налатниках — серебряным птицам с львиным телом по красному полю (28) — их и можно было отличить.
Васька в душе яростно завидовал конным. Без коня, но в полном вооружении он чувствовал себя будто утка, переваливающаяся на берегу вместо того, чтобы лететь в небе: он к этому не привык, любой самый захудалый боярский сын воевал на коне, а пехота считалась уделом холопов. Пешком ходили разве что туда, куда лошадь не пройдет: в пролом стены, устланный разбитыми камнями, например. Васькины собратья по несчастью, топтавшиеся рядом, видимо, испытывали те же чувства, они тоскливо поглядывали то на конников, то себе под ноги. Ромка с братом притопывали на морозце и приговаривали: ?Скоро согреемся!?. Получалось не слишком весело. Последним к ?неудачникам? вразвалочку подошел Малюта в своей меделянской броне, остановился, недовольно зыркнул на Ваську, но ничего не сказал.Потом барабаны смолкли, и царь выехал вперед. Говорить он умел звучно и страстно, так, что слушатели невольно заражались его пылом. Он говорил про то, что Лифляндия его древняя вотчина, что нужно потрудиться на благо родной земли и своего государя… Васька не слушал. На душе тревожно свербело. Может, постарел и оробел Васька: раньше такого не было. Это было нехорошо: трусов бьют первыми. Не иначе как про это Федя ночью говорил — подумалось ему, — убьют меня здесь. Может, оно и к лучшему… Все равно не жизнь, тоска одна.Наконец царь выкрикнул: ?Гойда!?. Успокоившийся было наряд дал последний залп по стенам, и Васька позавидовал троюродному брату: тот на сегодня свою главную работу выполнил, а для него самого все только начиналось.
Загремели барабаны, завыли трубы. Войско подхватило крик, люди вскинулись, побежали. Васька вместе с Малютой и несколькими другими шел впереди. Поначалу чуть ли не каждый шаг давался ему с трудом: лестница, которую он нес, мешала, железная броня давила, ноги черпали снег — казалось, все его существо противилось приближению к опасности. Он что-то кричал, скорее чтоб вдохновить себя самого, чем ратников. Но вскоре он был уже не Васька, а часть многоголовой и многогласной толпы. Она направляла его, заставляла забыть о страхе. Где-то сзади бежал Петеля, держал другой конец лестницы. В голове свербела мысль: ?Быстрее, быстрее?. Грузный Малюта не отставал. Видно, вознамерился во чтобы то ни стало вернуть царскую милость. Подумалось: ?Вот бы сейчас, в неразберихе…?. Да только они с Малютой видны как на ладони.Вокруг засвистели пули и стрелы. Много пуль и мало стрел — невольно отметил Васька, — не так, как у татар. Дальше он думать не стал: старался не расплескать охвативший его бессмысленный задор.Уже хорошо видна была следующая за проломленной стена. Башни, примыкавшие к этой второй стене, были разбиты, но сама она устояла.
Даже лица людей на ней стали различимы. Там были не только мужчины, но и женщины, и дети — изготовились лить вар или какую-то иную дрянь. У всех, даже у детей, лица напряженные, отчаянные.Свистели пули — кто-то рядом падал. Кто-то орал, разевая дыру рта на красном обваренном лице. Под ногами сыпались, переваливались камни, лестница задерживала, не давала двигаться ловко. Ваське казалось, что он пробирается через пролом медленно, очень медленно…Наконец он оказался внутри крепости. В ней было будто в садке. С криками — наверное, с лифляндским матом — защитники крепости стреляли, лили кипящее масло и кипяток, кидали камни. Несколько раз Ваську задевало, но вскользь. Торопясь, они с Петелей приставили лестницу к стене — скорее наверх, чем быстрее там окажешься, тем больше надежды хотя бы побороться за жизнь, а не бессмысленно помереть внизу. Рядом плеснулся вар, но это была вода, она на холодном воздухе остывала раньше, чем долетала. Сверху сумели оттолкнуть лестницу, когда Васька поднялся всего на пару ступенек. Вместе с Петелей они удержали ее и вновь приставили к стене, утвердив под нужным, устойчивым углом.
Васька лез первым. Он видел, как рядом с его лестницей поднимались и ложились на стены другие — темные перекладины в светлом небе. Вверху на галерее (29) метались защитники крепости, отталкивая их шестами, и часть лестниц, мгновение поболтавшись в воздухе, падала вместе с людьми. Когда Васька долез до середины, его лестницу снова попытались оттолкнуть, но к тому времени она слишком отяжелела от латников. Ему удалось добраться почти до самого верха, когда навстречу из проема галереи высунулось пищальное дуло. Васька полез быстрее, чувствуя, что не успеет добраться до пищальника, прежде чем тот выстрелит. Глаза сами собой скосились вниз: там маленькие люди тащили лестницы, кричали раненные, валялись трупы. Подумалось: ?Сейчас тоже там буду?. Невольно ему запомнилось все, что он видел в последний раз: то, что парень с пищалью совсем мальчишка и на щеках у него влага, не поймешь, от пота или от слез. То, что снег внизу не белый, а бурый от грязи, масла и крови. И маленькие деревья сияют далеко за крепостью белым-белым инеем.Пищальник попытался выстрелить. Осечка! Должно быть, порох осыпался с полки. Васька одним рывком преодолел последние перекладины, уже покрывающиеся тоненькой корочкой льда, и вскочил внутрь галереи. Знал: пан или пропал, или он, Васька, сейчас окажется внутри, или будет лежать мертвяком внизу. Оттолкнул парня, отбросил бесполезную пищаль, которой тот размахивал. К ним подбежал пегобородый немец, но Васька уже был внутри, и тот успел только ткнуть его в ногу. Ответный удар сабли заставил немца отпрянуть. Васька прижался спиной к столбу галереи.
Оставалось продержаться недолго: позади по лестнице шла подмога.
Тем временем мальчишка-пищальник сумел оклематься. Васька легко справился бы с ним, будь тот один, но с другой стороны на него навалился второй, пегобородый латник, оказавшийся сильным противником. Пегобородый пер вперед, что-то выкрикивая, может быть, молился по-своему или наоборот, проклинал жизнь и богов, но никак не давал себя ранить. Васька еле успевал отмахиваться от обоих, пока Петеля не отвлек мальчишку на себя. Ваське остался один пегобородый. Остальные немцы его не трогали: отбивали градоемцев в других местах. А снизу теперь прибывали без перерыва, и против пегобородого стояло уже двое противников. Когда против него встало четверо, он упал, с него стащили шлем.
Васька выдохнул и огляделся: защитники крепости давно уже не отталкивали лестницы, и воины словно волны свободно перекатывались через стену. Большинство тут не задерживалось и сразу уходило вперед, вглубь крепости, но их все равно было больше, чем оставшихся в живых немцев, которые казались мелкими островками в людском потоке. Видать, языки не врали, и людей в крепости действительно было мало.
Драться тут было уже не с кем, и Васька сел осмотреть ногу: рана оказалась легкой. Петеля куда-то пропал - либо помер, либо побег искать рухлядь и девок. Наскоро осмотрев усеянный трупами пол, Васька решил, что убег, и заметил себе наказать его за то, что бросил барина. Внизу сумели открыть ворота — путь через стену был уже не нужен, и галерея постепенно пустела. Рядом с Васькой спорили, добивать ли пегобородого или взять в плен: по виду тот был богат. Васька не вслушивался в спор. Он почувствовал чей-то взгляд, поднял голову — и точно, Малюта был здесь и смотрел прямо на него. Увидев, что Васька заметил, уткнулся в ремешки зерцала, которые перевязывал. Тоже уцелел. ?Чтоб тебя?, — подумал Васька. Тут раздался оглушительный грохот и почти одновременно — крики, стоны и мат. Это немцы стрельнули пушкой с главной башни. Васька не смотрел вниз, он и так понимал, что там творится: разлетающиеся по сторонам брызги крови, оторванные руки, ноги и головы. Те, кто оставался на стене, возмущенно закричали, побежали — то ли чтоб поскорей добраться до этой пушки, то ли чтоб найти место безопаснее.Васька тоже сделал шаг вперед, когда доски под его ногами задрожали, вспучились, раздался громкий треск, и Ваську бросило на пол. Деревянные столбы впереди накренились. Они кренились все ниже, настил перекосило, его доски вышли из пазов, а потом они будто встали на дыбы, пытаясь стряхнуть людей: деревянная галерея разламывалась, словно стопка хлебных ломтей. Кто-то матерился, кто-то скидывал оружие, чтоб не тянуло вниз. Трупы катились, сталкивая живых. Галерея замерла на несколько мгновений, а потом ухнула вниз, увлекая людей.
Васька застыл, ему показалось, что сейчас он тоже упадет, но ничего не происходило: ему совсем немного не хватило до края разлома.
Он оказался на деревянном островке длиною в несколько саженей, но дальше шли только обломки и пустая каменная кладка. Васька потряс головой и осмотрелся. Из живых рядом не было никого, кроме Малюты, такого же оглушенного, как и он сам. Тот перекрестился и сглотнул:— А, это ты, Вася. Остались тут целые лестницы? — Сейчас он как никогда походил на глупого крестьянина. Наверно, такой же глупый вид был и у самого Васьки.