Глава 4 (2/2)
Мелькнула мысль, что нельзя упускать случая помириться с таким опасным царедворцем, и тогда, если оба они выживут, все уладится... или нет… В ушах вдруг запели рожки — та музыка, которую, бывало, играли на пирах, когда Федя еще был кравчим. ?Вот, сейчас. Будто специально все устроено?, — застучало в голове.
— Погоди, не спеши, — сказал Васька.Малюта глянул на него и как-то сразу все понял. На его обветренном лице не осталось глупого удивления: он ко всему готов, он знает, что кругом измена и что любой завидует его удаче:— Потолкуем, значит? И ты туда же, Василий? И ты мне позавидовал, успеха моего возжелал?Мгновенья тикают, кажется, так громко, как большие заморские часы царя. Стоит кому-то из своих заметить, что делается на стене, и Ваське конец. Вместо ответа он бьет саблей в ненавистное лицо. Малюта отшатывается — удар проходит мимо. Не медля, сам кидается вперед, теперь Васькина очередь защищаться.— На что мне твой успех, мразь?! От крови пухнешь.— Дурак, — равнодушно говорит Малюта, выбрасывая саблю вперед. — А я-то помочь тебе хотел, слово за тебя замолвить.Васька отскакивает. Кончик сабли сквозь кольчужную сетку бармицы (30) касается его шеи. Малюта ловчее его: должно быть, он в отличие от Васьки не ранен. И значит, надежды на успех мало. Да и пусть. Все равно жизнь Ваське опостылела.— Я честнее тебя, Вася, святого из себя не строю. Вся кровь, которая на мне, — моя, я от нее не открещиваюсь. Ты на себя-то посмотри, ?праведник?, — Малюта выдыхает облачко пара и вдруг рубит так, что, заслушайся Васька, пожалуй, развалило бы его пополам.
Но он хорошо знает Малюту и успевает отскочить. Нога задевает шатающуюся доску, ему с трудом удается удержать равновесие. Успей сейчас Малюта — пропасть бы Ваське. Но тот столько силы вложил в удар, что его сабля воткнулась в пол. Малюта тратит драгоценные мгновения на то, чтобы ее вытащить.
Отпрянув, противники щерятся друг на друга, будто два пса.— Дурак, — выплевывает Малюта. — Дурак. Не свейскому королю ли ты продался?
— Не от короля я. От себя... Все равно не поймешь...— Да куда уж мне, сирому, — глумливо ухмыляется Малюта и добавляет с угрозой: — Ты что удумал, мразь? Умом двинулся али на дыбе не висел?От мысли о пытке по Васькиной спине пробегает холодок, но он уже знает, что ему не жить, даже если он убьет Малюту: слишком много потратил уже времени — заметят. И, значит, не висеть ему на дыбе, помирать здесь, на стене.Эта мысль странным образом придает ему сил.— А может, и двинулся! Устал я бояться. Потешусь наконец, — Васька и сам не знал, как, оказывается, давно не дышал полной грудью. Будто грудь его раскрылась, и вся тяжкая ненависть, гнездившаяся в ней, ушла в лезвие сабли.Малюта охает: удар выбил кольцо из его кольчуги над зерцалами и, может быть, сломал ребро. Хохотнув, Васька снова бросается вперед, метя в шею. Теперь Малюта уже не строит из себя равнодушного. Он тоже понимает, что раз Васька решился на измену, то пойдет до конца, нет у него иного выхода. Малюта отбивает новый удар, напирает, давит всем своим весом, теснит Ваську к краю, в месиво шатающихся вспучившихся досок. Тот отступает, прижимается спиной к одному из каменных зубцов. Раненую ногу пронзает боль, он собирает силы, наваливается на нее, чтобы удержать равновесие — и сабля вылетает из Малютиной руки, падает на дощатый пол, а вместе с нею — два толстых Малютиных пальца. Маленькие глазки недоуменно выкатываются — не поймешь, от удивления или от страха.
— Это тебе за Федора. За Басманова, — быстро говорит Васька. Не столько для Малюты, сколько для самого себя: он знает, что тому плевать, как было бы плевать ему самому на Малютином месте. Он не ждет от Малюты раскаяния или понимания, он просто не мог этого не сказать и приберегал под конец, потому что хотел не презрения к Федору, а бессильной Малютиной ярости.Кажется, Васькины слова удивляют Малюту не меньше, чем потеря пальцев:
— Да неужто? Вот уж презренный был человечишко...
Следующим ударом Малютин рот разваливается кровавым провалом. Между разом слипшихся от крови клочков бороды видны обломки зубов — кажется, будто на его лице появилась вторая улыбка. Малюта кричит и пускает кровавые пузыри, должно быть, зовет на помощь, но слов не разобрать.
— Получше тебя, падаль! — Рожки в Васькиных ушах уже не поют — победно ревут.Малюта качает головой, будто хочет возразить, его бледное лицо в обрамлении кровавых подтеков кажется зеленым. Он оседает на колени. И вдруг левой рукой выхватывает нож, одним движением всаживая его Ваське в здоровую ногу.— Бля… — Теперь настала очередь Васьки отшатнуться от боли и удивления: перехитрил его Малюта. Сабля выскакивает из его руки и со звоном летит на пол.Малюта, разбрызгивая капли собственной крови, кидается за ней. Васька тоже, но рану, из которой все еще торчит нож, от движения скручивает боль, и сабля достается Малюте. Он поднимает ее левой рукой.
Васька отползает, опираясь на зад и ладони, тащит свое тело по грязным, скользким доскам, спиной натыкается на что-то позади себя, должно быть, на труп. Он шарит по нему в надежде отыскать саблю, натыкается на чужую холодную кисть.
Малюта уже совсем рядом, но теперь заметно, что двигается он не быстро, будто превозмогая себя, видно, его силы тоже на исходе. Рядом с мертвой рукой Васька нащупывает недомерок (31). Он хватает его, ни на что особо ни надеясь, приготовившись использовать как дубинку, и жмет на курок. И вдруг зерцало на груди Малюты вскрывается, будто гладь воды брошенным камушком, разлетается красными каплями, и Малюта со взрыком падает навзничь. Воздух с шумом выходит из его горла.