Глава 2 (1/1)
— Я свою меделянскую (13) кольчугу возьму, — сказал Малюта, ковыряясь в блюде с курицей. — Она прочная да тонкая — то, что нужно. Да зерцала (14) для крепости сверху надену. — А ты что мыслишь про завтрашний день, Василий?После обсуждения приступа в царской ставке Малюта зачем-то увязался за Васькой, и теперь оба сидели в одном из домиков брошенной лифляндской деревни, беленая горница которого в скудном свете казалась серой. Васька с фальшивой пьяной искренностью глядел на нежданного гостя: давненько они с Малютой с глазу на глаз не разговаривали, сейчас — один на один — вся муть с души лезла наружу.Кряжистый, простец с виду, Малюта походил на хозяйственного крестьянина. Лицо у него было широкое, добродушное, нос курносый, так что ноздри смотрели в белый свет, как душа нараспашку. Этой мнимой простотой своей он часто пользовался, но, если приглядеться, заглянуть в эти маленькие светлые глазки, можно было увидеть, что взгляд у них холодный, оценивающий. Этот взгляд и раздвигающая рыжую бороду улыбка многих приводили в ужас. Не простой человек Малюта: не только палач, но и один из тех, кому царь больше всего доверяет. Во всяком случае, так было до недавнего времени.— А чего тут мыслить? Умрем за государя, если понадобится. Мне терять нечего, — гоготнул в ответ Васька. Не столько был пьян, сколько делал вид: боялся выдать ненависть к гостю.
А про себя с мстительным удовольствием подумал: видать, и впрямь забеспокоился Малюта, забегал в поисках союзников, раз к нему, Ваське, прибежал, уважительно ?Василием? называет, а не ?Васюком? или ?Васькой?, как в последнее время. И верно, что раньше часто бывали заодно: оба худородные, естественные союзники против бояр, объединялись ради общего интереса убрать тех, кто этому интересу мешал, ногтями цеплялись, чтобы залезть повыше. Только те времена прошли, Малюта так вознесся — никто ему стал не нужен.— Ясно, — Малюта опустил глаза, будто задумался, потом спросил: — И когда только ты успел набраться, Василий? При государе вроде почти трезв был. Губишь ты себя.— Так для государя мы завсегда… Хоть из гроба готовы восстать, хоть из запоя, — Васька и правда был обязан царю всем.
Полки на стенах задребезжали от очередного выстрела пушек — бу-у-ух! Из щелей посыпалась замазка. Васька покосился в окно: земля, едва припорошенная снегом, вдали — голый лес. Здесь даже декабрь не декабрь — серая страна. Только для Васьки уже почти два года везде так: будто черная поволока упала на мир, все через нее серым кажется. Не в прок ему собственные старания пошли, хоть и залез на самую вершину, к царю приблизился. Сам себя обхитрил: думал, хватит сил после всего жить счастливо. Не получилось. От этого он еще больше пьет. А Малюта за последние два года вспучился от довольства — умеет радоваться жизни, собака. И за это Васька его тоже ненавидит.— Что ж, это хорошо, — степенно ответил Малюта. Его толстые, блестящие от куриного жира пальцы двигали ножом спокойно и веско, но Ваське чудилось, будто они похожи на жирных, шевелящихся могильных червей. — Я как раз ради царя-батюшки здесь. Ты, Василий, раньше всегда хорошим товарищем был. Снова пришло время себя показать. Снова вокруг нашего великого государя советники лютые. Поклясться готов, они ему про приступ посоветовали: хотят нашей с тобою смертушки. Шепнуть надо там и здесь, — Малюта понизил голос, наклонился вперед, опалив Ваську куриным духом, — что они за люди, что кудесами (15) прелестными хотят государя себе подчинить…Васька понимал, что это не пустое предложение: нрав у царя был странный, переменчивый, хоть и подозрительный, однако к наветам удивительно доверчивый, в любой наговор мог поверить, если клепать с умом. И, может, прав был Малюта, может, стоило бы упредить злопыхателей. Но только сейчас Ваське было тошно на Малюту даже смотреть, не то что договариваться с ним о чем-то.— Ты думаешь, теперь удачное время для разговора? После приступа поговорим. Если доживем...— А как же, — ухмыльнулся тот. — Самое время. Суй железо, пока горячо, сам знаешь.От этой палаческой поговорки Ваську передернуло — накатили воспоминания, — сам не заметил, как вырвалось:— Не будет у нас с тобой дела! Знаю я тебя: заставишь за себя дела делать, а случись что — вперед выставишь, берите, мол, Ваську, это он злодей, а я ни при чем.На толстом бородатом Малютином лице появилась почти детская обида, быстро сменявшаяся злостью:— Побойся бога, Василий! Когда я тебя обманывал?! Ты чего говоришь?!— Чего слышал!— Да помнишь ли ты, с кем говоришь, пьяный дурак? — Малюта аж побагровел, с грохотом отодвинул стул, про степенность забыл. — Еще пожалеешь! — крикнул гневно и вышел вон. Хлопнула дверь, с балки над нею осыпался новый кусок замазки.
Холоп Петеля, вносивший в это время очередное угощение, со страху уронил блюдо: даже он понимал, что Малюту злить опасно.— Что смотришь?! — заорал на него Васька. — Давно не пороли?! — Он и сам готов был взять свои слова назад, да сказанного не воротишь. — Ладно, что делать. Проверь оружие и стели постель.