Глава 3, "чаяпитие" со вкусом узурпаторства. (1/1)

"16 сентября 2019 года 15 часов 9 минут. Не могла не написать об этом случае. Один мой знакомый решил навестить своего друга. Купил много разных сладостей, начал стучаться в дверь, слушая голос, настаивавший, что дверь открыта. Позже оказалось, что он разговаривал с попугаем. В то же время у меня случилось везение. Верится с трудом, но фильм показать получилось. Дважды." Первый раз это было с трактирщиком, типичным представителем ранней эпохи Ренессанса. Никогда не забуду по-лягушачьи выпученные глаза, тем не менее он радушно (ещё бы, кто сомневался) высказался о творении Чарльза Чаплина.Вторым показом был удостоен королевский двор. Ещё во время аудиенции король объявил придворным, что вечером в большом зале будет представлено вниманию зрителей невидомое творение. Если кому-то интересна внешность Генриха Валуа, то скажу, что у него длинная фигура, большие глаза и широкий лоб. Двумя словами "на любителя" и точная копия актёра из сериала. Сами представляйте его как хотите.Долгих сборов не потребовалось, поэтому Генрих в сопровождении своих фаворитов входил в зал спустя всего полчаса. Придворные, носящие свои доходы на плечах, склонили головы пред его величием. Для всех них открывалась непривычная картина — на стене было натянуто большое белое полотно, а напротив него был установлен штатив с ящиком, при том, "что это" знала только я, как и то, что вообразить его могла только я, однако, не учла как им пользоваться. Слуга короля, предоставленный им же, молодой старикан, ворчливо кряхтел и неохотно помогал мне подготовить зал к мероприятию. На его глупые вопросы: кто я? что я делаю? и на тому подобные я нашла удовольствие игнорировать. В конце концов он замолчал и счёл оригинальным занятием лопать пузырики на плёнке от кинопроектора. Я отнеслась к этому с пониманием. Одни предпочитают ходить в гости к попугаям, другие лопать пузырики: глупо осуждать человека, который нашёл себе признание или любимое хобби. И привычки. Привычки есть у каждого. Они разные: одни проходят, другие появляются, третьи остаются с тобой на всю жизнь. В детстве я очень обожала мармеладные конфеты с белой ванильной начинкой. Вы, наверное, подумаете, что это нормально — любить сладкое. В моём случае иначе — я любила давить конфеты пальцами, представляя их прыщами. Белая начинка для меня ассоциировалась с гноем, который, буквально, вылетал наружу. Узнав о таком "хобби", мама перестала покупать мне эти конфеты. — Это не опасно? — осведомился король, придирчиво наблюдая за моей суетнёй. — Я ставлю вас в известность, что я не терплю у себя мошенников и шарлатанов. Если же ваше изобретение окажется нам, людям придворным, не по нраву, то я буду вынужден приказать...Как в реальности, так и воображении приходится сталкиваться с тем, что окружающие встречают мою принадлежность к слабому полу с некоторым, мягко говоря, неудовольствием. Нам к этому не привыкать. — Это не моё изобретение. Я лишь демонстрирую то, что развлечёт вас. — я перебила Его величество. Мужчина недовольно нахмурился, но моя ответная улыбка как бы говорила: "Я тебе не нравлюсь, удавись, я не исправлюсь". — А где господин де Сен-Люк? Я не вижу его среди ваших друзей. — Господин де Сен-Люк плохо себя чувствует и не сможет почтить нас своим присутствием. — чёрные глаза Валуа сверкнули. Мой вопрос дал пинка под зад мыслям Его Величества, и его зверь негодования снова стал просыпаться.Ну-ну, знаем мы его "плохое самочувствие". — Тогда, прошу занимать места. Генрих (я буду называть его "Генри") в мрачном колыхании ресниц, медленно прошёл к своему главному месту и сел так открыто, как желая сделать обратное.— Мало того, что эту штуку повесили на стену, — в полголоса протянул Келюс, в окружении своих друзей. — Нас заставляют ещё смотреть на неё!— Верно, верно, — подхватило несколько голосов, подтверждая достоверность наблюдения.Я подсознательно ехидно потираю ручонками: посмотрим как я за пятнадцать минут разгоню их скуку. Многие занимали места, демонстративно проходя мимо меня. Кто-то хранил серьёзный вид. Другие нетерпеливо переговаривались, ожидая представление. Но я едва ли смотрела на них, потому что сразу же за ними появилась Луиза Лотарингская. Трогательная и нежная красота высокой белокурой королевы не могла сравниться с блеском всех драгоценностей в её наряде.Девушка безмолвно улыбнулась мне. Я кивнула в ответ, сохраняя невозмутимость и чувствуя себя шпионкой. — Сударыня, — обратился ко мне фаворит герцога Анжуйского, глядя на закрытые плотными занавесями окна. — Вы уверены в своих действиях? Я только хотел уточнить, что конкретно вы хотите нам показать. — Граф, я очень признательна за вашу озабоченность, но сейчас я прошу вас и ваших друзей занимать пока ещё свободные места.Сразу хочу отметить, что категорично нельзя с современной тяжёлой артиллерией. Как только зрители заняли места на расставленных по залу стульях, слуга погасил последнюю свечу, внимание всех завоевал засветившийся "экран".— Внимание! Перед вами — дикая степь. Как только начался показ — все замерли от нереальности происходящего. Была полная тишина, в которой не хватало стрекота сверчка. Для всех это казалось невероятным — движущиеся картинки быстро сменялись одна за другой, показывая незамысловатый сюжет. Как например, стадо мустангов. — Что происходит? — спросил кто-то из придворных зрителей. — Они не останавливаются!— в изумлении вскрикнул второй голос. Они, разумеется, чего-то ждали, но только не такого зрелища. Западали стулья, толпа бросились с мест и сгрудились возле дверей, женский сопрано визжал: — Остановите их!Мужчинысхватились за шпаги. Бюсси, не произносивший до сих пор ни звука, тоже отскочил назад и извлёк из ножен свою, раненый, но готовый защищаться. — Куда вы бежите? — закричала я запаниковавшим зрителям. — Господа мои! Это совсем не страшно! Куда вы? Это совсем не страшно. Ваше величество, совсем не страшно! Толпа придворных остановилась и, закрутившись волчком, отплыла в разные углы залы, подальше от застывшей картины лошадей. Бурные возгласы стихли. Несколько разъярённые фавориты двинулись с твёрдым решением линчевать меня. Но вид безоружной девочки с грудью, прикрытой лишь двумя скрещенными руками, вид моего открыто смеющегося лица остановил их. — Господа, фильм не причинит вам никого вреда. Как вы могли так подумать? Лошади не настоящие.Наступила мёртвая тишина. Она длилась в течении восьми с половиной минут пока... — В мире не было ничего, что могло бы вызвать страх в моём сердце, — после окончания закрытого пробного показа фильма первым обронил слово брат Генри в восхищённой манере. — Сдаётся, вам это удалось.Герцог Анжуйский не слыл великолепным красавцем как его брат, но при этом звериный лик присутствовал в его физиономии. Что-то завораживающее и отталкивающее одновременно. — Но что это было? — спросил один из придворных, приводившийженщину в сознание. — Почему они остановились? — Они не настоящие и не причинят вреда, смотрите, — я снова нажала на "пуск" и выскочила перед экраном, проектор включил показ. Мустанги пронеслись сквозь меня, картина

быстро поменяла ход событий, показывая уже лесные пейзажи.Что я могла сказать им? "Дамы и господа! Знайте, это КИНЕМАТОГРАФ! Конечно, вам этого не понять, но я не виню вас за это. Куда уж вам понять что-либо современное двадцать первого века!" Эффективное оправдание безопасности видеоролика — показать его картинку на себе. Кинематограф всех впечатлил. До конца показа дикой степи, всё равно придворные инстинктивно отклонялись, отворачивались или соскакивали со своих мест, а когда следующим роликом была комедия Чаплина “Каток” все уже смеялись и смело угорали. Это был настоящий успех.— Признаться, ваши слова были правдивы, — сказал Генри, обращаясь ко мне, и насмешки в его лице я сейчас не видела. — Как пуля в полёте, — согласилась я с очевидным фактом. — А я считала, что смотреть на моё представление для вас всё равно, что прийти на похороны. — Вот как! — Генри рассмеялся. Ни сморщился, не нахмурился, а издал вполне хрюкающий звук. — Вы говорите дерзко.Никто не смеет говорить со мной так.— Ну кто, как ни я, скажу вам правду. — Вы удивительная puera*. — Точная, как часы. — И удивительно самодовольная, — язвительным тоном пробормотал граф де Келюс своим друзьям.Мои глаза устремились на этого миньона, излучая электромагнитные волны с определёнными частотными характеристиками вредоносного воздействия, в следствии которого Келюс отвёл взгляд. — Государь, — сказал он, склонившись к уху короля, — вы совершаете ошибку, дозволяя шарлатанке пользоваться вашим гостепримством. Вы собираетесь пригреть враль у себя на груди. Одумайтесь, пока не поздно. — Враль?! Послушайте, это не прилично — шептаться за спиной дамы! — громко объявила я на весь зал. — Если вам что-то не нравится, скажите мне это в лицо. Блондин залился краской, что делал сегодня довольно часто, и крепко сжал руки на эфес рапиры, словно искал в ней спасение от моих нападок. ХА, наивный! И не таких выводила из себя. — В самом деле, Келюс, как ты разговариваешь с нашей гостьей? — как-то подозрительно поддержал меня Валуа. Я, примерно, знала, что Генрих III был проницательной личностью, но разгоревшийся конфликт между мной и Блондином я не хотела так просто закончить.— Знаете, что я о вас думаю? — Послать Блондина означало бы подписать себе смертный приговор. Но здесь не реальность и посылать кого-то лёгкой рукой на три буквы банально; всё равно же не поймёт, не оценит дальность этого вояжа. — Что? — А то, что я вас совершенно не знаю и не могу говорить о вас плохой вы, человек, или хороший. Понятия о добре и зле весьма относительны, и судить МЕНЯ по внешнему виду дано лишь Богу. Другим я укажу дорогу. Грехи других судить Вы так усердно рвётесь, начните со своих и до чужих не доберетесь.** Шомберг с Можироном ошарашенно переглянулись. Граф Блондин принял угрожающе пурпурный оттенок, что казалось, проткни его лицо иголкой, лопнет, как шарик Пеннивайза. Весь его вид молвил о том, что он просто мечтал провалиться сквозь землю. — Мадам... — Мадемуазель! — Мадемуазель, вы имеете право презирать меня за непристойные слова, обращённые вам, — руки графа тоже покрылись пятнами. Ещё чуть-чуть и можно вызывать скорую. — Я прошу прощения за принесённое оскорбление. — Ну раз так, то я вас прощаю, — неожиданно для них я дружелюбно оскалилась. Гримаса вызвала тихий смешок со сторон Шомберга и Можирона. Знакомство с королевскими подпевалами немного разрядило накалившийся конфликт, но не означало его конца. — А почему вы так странно одеты? — вдруг спросил до этой минуты молчаливый миньон.Одежда! Ну, кто в конце семнадцатого века носил тёртые рваные джинсы и полосатые футболки? Правильно, я! В отличие от вашей современницы Ногарэ-Какой-То-Там-д'Эпернон был одет по последней парижской моде. Модник, как назвали бы мы — бирюзовый костюм, белые перья,уложенная нитка усов, в ухе серьга. Но самое большое внимание привлекали атласные перчатки, которые он держал в тонких пальцах. ПЕРЧАТКИ — моя слабость. — Это гранж — официальный стиль. Главный принцип стиля — комфорт и удобство. Внешность, может, и неопрятная, но сделан наряд из дорогой качественной ткани. — Никогда не слышал о таком стиле, — признался Ногарэ. — А какое у него направление? — Протест против вызывающей роскоши и гламура. — Пожалуй, — сухо согласился Можирон. — И вы находите этот стиль привлекательным?— О да, нахожу, и не жалею денег, если у меня их нет. Генри, сражённый новым спором, рассмеялся и бросил красноречивый взор на несчастного миньона.— Вы, мадемуазель Долорез, упомянули слово "сексизм". Что это такое? — Предубеждение по отношению к людям определённого пола. Если вы думаете, что женщина не понимает что такое "фотон", потому что она женщина, а не потому что у неё нет способностей к физике, то вы сексист. И вот оно, то растерянное выражение лица, как если бы вам в лицо ударили пыльным мешком из-за угла. Упс... Я забыла, что нахожусь в шестнадцатом веке. Бюсси всё время держался возле нас, и вовремя увёл меня к своим друзьям. — Позвольте представить вам, — воскликнул Бюсси, напыжившись будто гусь, — эти достойные господа: Ги д’Арсе, барон де Ливаро, Франсуа д’Эди, виконт де Рибейрак и Шарль Бальзак д'Антрагэ. — Мадемуазель Вивьен. Мадемуазель Вивьен Долорез, — на манер Джеймса Бонда представилась и я. — Очень рад знакомству, мадемуазель, — сказал анжуец под номером один, имя которого я сразу забыла, ухватив мою руку и быстро поцеловав её. То же я позволила сделать и номеру два и три, так уж и быть. — Ваше изобретение — просто чудо!— Кинематограф — не моё изобретение. Я всего лишь его верная поклонница."Богиней" быть нелегко, но я пока справляюсь. — Разрази меня гром, если эта ваша штука не прочищает мозги лучше, чем вино!Вот она — та самая похвала! без каких-либо насмешек. Всё, буду строить карьеру кинематографистки. От удовольствия меня распирало, как возможный взрыв Йеллоустонского вулкана.— А как вы ловко подшутили над королевскими миньонами, — подхватил, по-моему, Антрагэ, сделав ударение над последним словом. Миньоны."Миньоны живут на планете гораздо дольше нас и их навязчивая идея — служить верой и правдой самой гадкой личности из имеющихся в наличии" если я об этом им скажу меня расстреляют... или повесят... или четвертуют... ах, да наверное всё сразу! ведь фактически я назову Генриха III "главной гадиной из имеющихся". Представляю заголовки завтрашних сплетен: "Подающая большие перспективы, фигуристка случайно назвала короля гадиной и была стёрта с лица Земли". Нелепая смерть. А объяснять анжуйцам суть шутки про жёлтые пилюли — это всё равно, что фиги воробьям показывать, не поймут же! Вслух я произнесла: — Если честно, я рада, что граф де Келюс упёрся рогом. Посмотреть, как его лицо расцветает, подобно молодой розе, как в цирк сходить.Вдоволь посмеявшись над остротой, я тихонько обратилась к Бюсси: — Господин граф, мадам де Сен-Люк уже сообщила вам "имя"? Товарищи по роману Дюма теперь бросили волну любопытсва на моего адресата. Лицо Бюсси засветилось от счастья.— Диана де Меридор, — также тихо, с нежностью произнёс мужчина роковое имя.— Советую вам поспешить, потому что через несколько часов она будет вынуждена сменить фамилию и отдать свою жизнь ненавистному ей человеку.После извещения новой информации лицо Бюсси мрачно насупилось, фигура напряглась. — В ваших интересах это предотвратить. — Сударыня, — намёк был понят, и анжуец поклонился в знак прощания. — Граф, — эффект бумеранга. — Что здесь происходит? Преисполненный прекрасными чувствами, Генрих подкравшись, открыто наблюдал за нашим личным разговором. — Ничего, государь, господин Бюсси уезжает, а мы все провожаем его. — ответил, кажется, Ливаро. "Так пусть же он поскорее уезжает" — вещал добрый взгляд. — Ваше Величество, — с поклоном ответил Бюсси, и помчался вон из зала.Чеширская ухмылка осветила лик короля, ведь нелюбимый вельможа посмел увести богему, но он же и привёл её сюда.Генри галантно дал руку, на что предстояло вежливо принять предложение. У меня было такое ощущение, что после просмотра роликов его реально подменили. Из принципа я не проявляла наружу восхищение, всё сильнее возрастающее во мне по мере того, как мы начали продвигаться по дворцу. В нём была невероятно пышная, изобилующая роскошью обстановка: повсюду были мрамор; каменная мозаика; портьеры из бархата, ценные породы дерева. Везде присутствовала позолота и дорогие ткани. Мебель была под стать эпохе; скульптурные изображения божеств, гениев Славы, Войны и Мира, военные атрибуты и трофеи. Пока проводилась экскурсия по Лувру, Генрих то и дело склонялся, указывая или знакомя с некоторыми безупречно одетыми достопримечательностями. Те в ответ косились на меня как на призовую лошадь. Но одна женщина в чёрном, которая, кстати, неодобрительно на меня смотрела, точнее, резала своими красивыми глазёнками мою нежнейшую тушку, была королевой-матерью. — А где же наш висельник и бездельник? — воскликнул король, напустив на себя гневный вид, хотя был донельзя доволен. — Клянусь смертью Христовой, я не вижу его среди своих друзей! Шико — королевский шут и дельный человек при дворе. Если верить книгам, добродушный, дальновидный персонаж, который на свое несерьёзное положение имел огромное влияние на Генриха. Он второй мой любимый герой в романе "Графини...". И в самом деле, где же Он? — Вероятно, он счёл остроумным решением без предупреждения покинуть Лувр, чем в момент опасности находиться возле своего короля, — флегматично парировал Шомберг. Генрих сжал губы, но почти сразу оттаял и обратился ко мне: — Шико — благородный дворянин, и у него замечательная родословная.— Я и не сомневаюсь, — вероятность 90% состояла в том, что шут отправился в "Рог Изобилия", на 8% из разносторонних неизвестных никому направлений и 2% — до опасностей по сюжету ему пока не скоро. — Мадемуазель, смею надеяться вы составите нас своим присутствием на королевском обеде, чтобы обговорить предстоящее торжество.А-а, нет, не подменили... Торжество? Этот Валуа, сексист, уже продумал план на мою будущую карьеру? Будущее торжество в моей вселенной? Н-да, несмотря на моё воображение, я на уровне подсознания сохранила его черты характера. Какие ароматы! Просто сказка! В просторной бордовой комнате, посреди которой стоял длинный стол на двадцать человек. И стол, и стулья, да и сам пол — всё в этой комнате было благородного оттенка. Меня посадили по правую руку от главы застолья, а рядом и напротив заняли места близкие фавориты, чуть далее — остальные важные шишки. Я сидела между королём и Ла Валлетом. — Торжество? — переспросила я и по этикету сняла салфетку с тарелки. Когда все, наконец, приступили к обеду, обстановка вокруг приняла новые обороты развития. — Попробуйте вино, мадемуазель. — Генри восседал на троне из чёрного дерева с золотыми инкрустациями. — Оно вполне сносное. — Если вы намерены споить меня, Ваше Величество, то за моё поведение будете потом вынуждены выть белугой. Давайте не будем усложнять нашу с вами жизнь. — Мадемуазель Долорез... Можно я буду звать вас Вивьен? Осмотрев стол, я не знала, что выбрать. На столе на золотых подносах и фарфоровой посуде были поданы бычьи туши, курица, гусь, кабан, овощи, фрукты, сладости, выпечка. Не думаю, что кто-нибудь стал бы стесняться на моём месте, но понятное дело: фрукты и сладости сами бросились мне в руки.— Да. — Итак, Вивьен, признаться, я одобряю мистичность этого изобретения и не могу передать, насколько. Я редко даю аудиенции незнакомым личностям, но в этот раз сделал с удовольствием. Ваш показ мне понравился и признаться, меня прежде всего волнуют поиски талантов среди моего народа. Это творение способно возвысить своего обладателя над простыми смертным, подобно крыльям Дедала. Но объясните мне, как так случилось, что столь юная особа — обладательница невероятного новшества? — Ранее кинематограф принадлежал моим родителям.— И как же их имена? Расскажите-ка о себе: всё-всё. Я ужасно любопытен и люблю узнавать о людях всё, что можно. Вы — не уроженка Парижа, чувствую по акценту.— Я приехала из Америки. — Америки! — со разных сторон раздались поражённые возгласы. — Точнее, из Нантакета. Мои родители — Жан-Пьер и Флёр Долорез — были иммигрантами. В голове Генриха активно задвигались шестерёнки: — Где они сейчас? — Они умерли прошлой весной. Уж в моей истории я буду одинокой сироткой, а это ведь такое преимущество во взрослой жизни человека. Ты можешь делать всё, что, чёрт возьми, ты хочешь, имея абсолютный контроль над своей жизнью. Ты можешь идти, куда хочешь, без согласия остальных; можешь осуществить любое своё желание; можешь жить в любом месте, в котором хочешь; путешествовать; есть всё, что душе угодно... — Соболезную. И где же именно вы живёте? — Ну, прямо сейчас мой адрес — ?Париж?. После чего я полагаюсь на чувство юмора Господа Бога. — Как же вы получаете возможность путешествовать, мадемуазель? — Келюс был в своём репертуаре. — С лёгкой руки. Очень лёгкой руки. Жизнь — игра наудачу. От такого откровения было видно, что почувствовал Валуа себя ужасно либеральным. — Все мы восхищаемся представленным изобретением. Вы теперь наша знаменитая гостья и, естественно, будете находиться под моей личной защитой. Сен-Люк. Где же Сен-Люк? Словно по-щучьему веленью, по-королевскому хотению в белом одеянии волоча ноги, в проёме мощных дверях появился Сен-Люк. — Сен-Люк, сын мой, ты пропустил великое событие. Сядь скорее! Как ты себя чувствуешь? — Государь, — сказал миньон, откровенно болея и глубоко раскаиваясь в содеянном. — Я и вправду серьёзно болен. У меня ужасно болит голова.— Бедный мальчик. Я пришлю к тебе придворного врача. — Благодарствуйте, государь, я не выношу Мирона. Не подумайте дурно о моём повествовании: Валуа не забыл представить нас друг другу (я любезно кивнула новобрачному), затем опять кинулся с вопросом: — Вы сказали, что изобретение досталось вам по наследству, получается ваши родители тоже умели обращаться с этим... как вы сказали — профектором? — Проектором. Конечно, умели. — Сегодня успех блистательного вечера зависел целиком от вашей сноровки. Так что, когда вы в следующий раз порадуете нас фильмом,полагаю будет правильным, чтобы именно вы и управляли проектором. Вивьен, вы согласны? — Да, — его тонкое желание было очевидным. Генрих победоносно, а-ля самый умный, вздёрнул крючковатый нос. — Как так вышло, что наш герой Бюсси д'Амбуаз ухаживает за вами? — хищно поинтересовался Можирон. — Я воспринимаю графа де Бюсси не как ухажёра. — Мадемуазель?— Ваше Величество, он не ухаживает за мной. Мы познакомились сегодня утром и до сегодняшнего вечера мы не знали друг о друге. — И он не видел "фильма"? — До этого дня — нет. — Вивьен, вы правильно поступили, сначала придя ко мне. — затараторил Генрих. — Не следует угождать лицемерным вельможам и французским буржуа, выделяя им почётные места. Это вечер для вас, для меня, для моих придворных и близких друзей."Близких друзей", которых Бюсси отделал лучше некуда. — Фильмы создаются для массового развлечения. — деревянновозразила я, из-за чего непринуждённая атмосфера допроса в конец испарилась. — А не только для вас и ваших друзей. Генри чуть было не обиделся, но вмешался бывший помидор-Блондин: — Чем меньше лишних людей и слуг, тем эксклюзивнее событие. — Лучше и не скажешь, — сказал король и остальные миньоны ("жёлтые пилюли")поддержали. — Вы заявляете, что фильмы делаются для развлечения народов, тогда почему мы до этих пор о нём ничего не слышали? — Многие научные открытия обычно вызывают у общества либо равнодушие, либо страх перед новизной. Чего стоят чертежи Леонардо да Винчи. Чего он только не создал — от подводной лодки, до военных машин — включая бронетехнику.На что Валуа и ухом не повёл, ведь на лице у него нарисовалась маска абсолютной серьёзности: — Уважайте своего господина, и уверяю, милая Вивьен, что у вас никогда не будет преданнее покровителя, чем я. Эстафету перехватил мнимый больной, о котором все успели забыть: — Государь, я чувствую, что больше не могу держаться на ногах, ещё немного — и я нарушу всякий этикет и в присутствии гостьи свалюсь в нервном припадке. Меня всего трясёт. Разрешите мне уйти. Король проявил дружбу и признательность.— Ну хорошо, ступай, сын мой, но помни, что твой король думает о тебе. — Со мной всё будет в порядке, не позволяйте сомнениям прокрасться в ваше сердце, государь. — Как только ты поправишься, Сен-Люк, будем с нетерпением ждать тебя в рядах нашего окружения. — Если, конечно, он не превратиться в растение, пускающее слюни, но это мелочи, — я не удержалась от стёба.Шомберг и д'Эпернон подавились, сдерживая смех. Накалившееся положение спас вошедшийкоролевский пёс.— Кстати, вы не знакомы с Нарциссом? Поди сюда, Нарцисс. — Он потянулся к огромному псу. Тот завилял хвостом и лизнул хозяйскую руку. — Ну разве не красавец?Лично на меня пёс зарычал. Определённо, друзьями мы с ним не будем.Королевский приём плавно перетёк в бурное веселье. Кто сидел за столом и рассказывал истории о сражениях, кто наслаждался обедом, а я обратилась к Генрику. До конца трапезы — оказавшейся восхитительной — он с тактом вытягивал из меня информацию. — Можно мне погулять немножко? — потеряв терпение, спросила я. — Только далеко не уходите.Встав из-за стола, я пошла туда, куда глаза глядят. На дорогу я взяла тарелку с вишней, которой не так просто наесться, и ПЛЕВАТЬ как это выглядит со стороны.Гуляя, по длинным коридорам, украшенным королевскими гербами, я набрела на винтовую лестницу, ведущую, как оказалось,в крохотную круглую комнату с железным прутьями — башню.Городской пейзаж мало чем мог заинтересовать меня, поэтому просунув ноги через решётку и устроившись на каменном полу, я задумалась космических кораблях, бороздящих в операции "Вечерний ургант от Генриха III Валуа". Какую выгоду я получила от этого разговора? Кров, бесплатное питание, великодушие Генрика, партию новых знакомых анжуйцев и неприятия в образе купидона Келюса, который для меня всегда будет просто Блондином. Что ж, для начала весьма неплохо, скажу я вам... Появилось неприятное чувство, нервозность, почти как голод. Никакие сладости не способны заменить старую любимую сигарету. Лишь в воображении я могу наполнить организм никотином и вредными смолами без какого-либо риска быть пойманной, как бы это не звучало странно, мамой. "Наш семейный устав гласит: 1. Мама права. 2. Несмотря ни на что, мама всё равно права. 3. Мама не кричит — она обращает внимание на важные вещи. 4. Мама не пилит — она акцентирует детали." И тому подобное... Но в Лувре нет правил или законов для меня. Для чего я курю в воображении? Потому что здесь меня никто в этом не ограничивает. Ну, и не вредит здоровью. Однажды я пыталась доказать, что не являюсь белой вороной, что в сущности было бессмысленно. Первая затяжка. В голове мелькнула концепция: говорят, что в "Камел" больше смолы, никотина и вкус намного лучше, но сравнить с "Мальборо" пока не было возможности... Вторая затяжка — просто так. Меня тогда поймала мама, долго и нудно ругая, но упрёки пролетели мимо ушей, как ветер. Зато отец... Он не был против меня, не принимал толком участия в моём воспитании. Художник не от мира сего, как принято говорить. Третья затяжка — я сидела в грёбаном Лувре и пускала струйки дыма в воздух. Откинув недокуренный окурок прямо с балкона башни я с неохотой поднялась и поплелась в отведённые покои, роскоши и простору которой я час назад ещё удивилась. Второй день пребывания в Париже 78-го года, а живу как принцесса. Принца только не хватает. Распластавшись звёздочкой на утопающей постели, на меня накатила волна усталости, от которой сознание начало отделяться от тела, что означало неизбежное возвращение в реальность...