Глава 65. Кого любит бог (2/2)

Она говорила непринуждённо, тихим добрым голосом, пройдя к узкому окну, единственному в келье. Лучи солнце осветили её белые одеяния. Сейчас она напоминала Мадонну со старинных фресок.

– Мне иногда боязно становится, – абсолютно честно признался он.

Перед ней он не кривил душой, а мог высказать всё напрямую, не страшась показать слабости.

– Ты успешен, все твои желания воплощаются в действительность. Это значит, что Бог любит тебя.

– Что за протестантские идеи? – весело рассмеялся он, присаживаясь на жёсткий деревянный стул у входа.

– Протестантские, католические – не всё ли равно, – простодушно пожала плечами она.

И он, глава Католической Лиги, главный борец с ересью, сейчас, когда в воздухе между ними витала только истина, не мог не согласиться. Всё равно.

– Я не борюсь за доброе дело. И Бог, будь ему дело до нас, не помогал бы мне. Однажды мне сказали, что я чудовище, – задумчиво произнёс он.

Он видел свою полную безнаказанность. За все головы, по которым он прошёл. В его душе теперь не оставалось ни капли веры.

Агнесса медленно подошла к нему и опустилась перед ним на колени, сжимая его руку в своей.

– Бог не судья и не каратель, – промолвила она. – Он глядит на нас и, видя зло, оплакивает людей.

– Что мне с того?

– Тебе – ничего. Да только почему ты здесь? Чего ты ищешь?

Генрих не знал, что ей ответить. Он смотрел на неё сверху вниз.

– Я возобновил связь с Маргаритой.

– Я знала, что это произойдёт. И теперь... Ты в чём-то сомневаешься?

Агнесса всегда видела его насквозь.

В комнате пахло солнцем и свежепобелёнными стенами. Гиз неожиданно почувствовал умиротворение. В его душе всегда бушевали терзания, но сейчас он на какое-то время о них позабыл, отдаваясь нежному голосу этой девушки.

– Самой главной женщиной в моей жизни всегда была Марго. И ещё была ты, Агнесса. Ты действительно важна для меня. Поэтому я и приехал к тебе.– Тебе нужен совет, Генрих? Что ж... Ответь мне на один вопрос: что в твоей жизни главное?– Власть?Он всегда грезил о ней.

– А Маргарита тоже ради власти?Вопрос поставил его в тупик. Он отвёл взгляд в сторону.

Будь он лет на пятнадцать моложе, с горячностью бы начал отрицать, говоря о своей великой, безусловной и бескорыстной любви. Только теперь он не юноша, витающий в облаках, а расчётливый политик.

– Бедный мой Генрих... – прошептала она, глядя на него с бесконечным христианским состраданием.

Она помолится о его грешной душе, что бы ни случилось.

***Марго утопала в белых простынях где-то посреди широкой кровати под расшитым бархатным балдахином. Кажется, она дремала. Поза её была крайне непринуждённой: изящная согнутая ножка, видневшаяся из-под задравшегося подола полупрозрачной сорочки, по-детски вскинутая рука с изящным запястьем, разметавшиеся по подушке волосы цвета ночи, которые она не убирала в косу, отходя ко сну, как многие дамы, и чуть приоткрытые манящие своей алой влажностью губы.

Генрих наблюдал за ней, стоя в проходе, не осмеливаясь пройти дальше и своими шагами нарушить сладкую дрёму.

Маргарита, должно быть, сквозь сон почувствовала буквально пронзающий её взгляд и разлепила веки. Завидев Гиза, она тотчас приняла сидячее положение. Тонкая ткань скользнула с её плеча, обнажая его.

– Ты так поздно, – она томно потянулась, – я уж успела заснуть.

Генрих двинулся к кровати, на ходу сбрасывая, колет.

– Нет-нет, – запротестовала она, выставляя вперёд ладошку, – сними и всё остальное, ты весь в пыли!

– Другая бы бросилась мне на шею, не обращая, внимание на грязь, – беззлобно рассмеялся он.

– Я – не все, – хмыкнул она.

Генрих начал избавляться и от остальной одежды. Взгляд её скользнул по оголившемуся торсу, привычно задерживаясь на перекатывающихся мышцах.

Наконец, оставшись полностью нагим и даже не удосужившись накинуть рубашку, он упал на постель рядом с ней.

– Я вымотался.

– Где ты был?

– Возникли дела в округе.

Она не стала допытываться. Не хочет – пускай не говорит. Учитывая, сколько он о ней не знал, было бы несправедливо требовать от него абсолютной искренности. У каждого из них есть свои тайны. Теперь.

– Ты бы сильно расстроилась, если бы я вошёл в Париж? – вдруг спросил он.

И сам же пожалел о заданном вопросе. К чему это? Как бы она не ответила, он ради неё не изменит свои планы. Никогда бы, по правде говоря, не изменил.

– Мне всё равно, – отозвалась она, и в голосе её проскользнуло что-то странное, – я оборвала все связи с семьёй. Они заперли меня в тюрьме. Что мне до них?

Она пыталась изображать безразличие. А в жилах струилась горячая кровь Валуа, куда сильнее, чем ей казалось, повязавшая её в этими людьми.

Ей не хотелось думать о том, что собирается делать Гиз. Она не знала и половины. Чем дальше Марго держится от этого – тем спокойнее ей. Потому что стоит ей подумать – она вновь ощутит, что такое учавствовать в игре со ставкой в жизнь и властью в качестве приза.

Она повернула голову к Генриху. Так красив, что глаз не оторвать.

Этот гордый человек, ставивший превыше всего свои амбиции, теперь готов был сложить к её ногам всё, кроме гордости, пожалуй.

Да только вот Марго знала, что ей всегда будет мало даже всего.

– Что-то не то, ты не чувствуешь? – тихо вымолвила она.

Было ощущение недосказанности.– Всё будет хорошо. Марго, я сделаю тебя счастливой, клянусь, – заверил он её, прикрывая глаза и привлекая её к себе на грудь.

– Я скучаю по Лувру, Генрих, – прошептала Маргарита.

И, наверное, первый раз за день сказала правду.

– Будет тебе Лувр.