Часть 2 (1/1)

С тех самых пор, как Йошиацу был заточен в четырех стенах, и вскоре совсем потерял счет времени, Казуки никогда не оставался с ним наедине больше пары часов. Поначалу буйного вокалиста приходилось даже привязывать к кровати или стулу. Не понимающий происходящего, он принимал все это за затянувшуюся шутку, и лишь на третьи сутки пришло осознание?— Казуки не шутит. Он и правда собрался держать его здесь столько, сколько захочет. В тот момент, конечно, было невероятно тревожно и даже страшно, но мужчина даже представить не мог, что его ждало дальше. Постепенно он проходил все стадии принятия своего неизбежного положения.—??Казуки-кун, я, конечно, говорил, что мне нравятся сталкеры, но ты же понимаешь, что я это не всерьез? Ахах… Тебе нужен кто-то другой для таких игр?. Надменно наблюдая за его жалкими попытками отрицать свое положение, парень и бровью не повел. Он молчал, наблюдая, как медленно и с хрустом ломается внутренний стержень этого человека. Отвязать буйного гостя пришлось уже на следующий день, дабы тот смог справить нужду. Тогда-то Казуки и решил связать мужчину по рукам и ногам, а комнату?— запереть на ключ. Каждый день он приносил своему заключенному еду и воду, продолжал молча глядеть на Йошиацу, что так упорно пытался разговорить надзирателя.—??Ты же, блять, понимаешь, что меня уже вовсю ищут?! Ебанный ты псих! У тебя будут большие проблемы, когда все раскроется, лучше отпусти меня, ублюдок?.—??Менеджер наверняка в бешенстве. Если меня уволят из-за тебя?— я тебя убью нахуй?.—??Что тебе, блять, от меня нужно? Может, ты извращенец? Чего ты хочешь?! Не молчи, когда я разговариваю с тобой, сука!?—??Прости, если я тебя чем-то обидел. Мне правда жаль, я сделаю все, чтобы загладить свою вину?. Комната была крохотной, пустой. Помимо кушетки в ней были разве что пустая тумбочка и зеркало. Йошиацу уже и не помнил, как оно разбилось. Отчетливо его тело помнило лишь боль, а в сознании иногда обрывками прорисовывались кровавые капли, разбивавшиеся о зеркальную гладь и отражавшиеся в ней глаза, покрасневшие, наполненные страхом. Когда Казуки впервые заговорил с ним, Йошиацу также не помнил. Все проведенные в заточении дни казались одновременно вечностью и одним мгновением. Однажды он даже подумал, что так было всегда?— он всегда жил такой жизнью, всегда с ужасом и нетерпеливо ждал возвращения человека, который принесет воды, (если Йоши хорошо себя вел, то, может быть, и еды), погладит по голове, скажет что-то расплывчатое и уйдет. Но эта идея не смогла полностью овладеть мужчиной. Отголоски счастливой и разгульной жизни еще давали о себе знать: кутежи и прогулки по Кабуки-те в компании милых и не очень дам, пустые разговоры в постели с улыбчивыми девчушками, постоянное чувство опьянения, веселые репетиции и лайвы, туры, и то истинное ощущение свободы. Он начал скучать даже по обыденной ванне и нормальной еде, по своей теплой, небольшой квартирке, и порой засыпал с надеждой на то, что проснется дома.—??Глупенький Йошиацу-сан?. Вязкий, хриплый голос снова и снова возвращал мужчину к реальности, заставлял забыть как о счастливой прошлой жизни, так и об ужасающих ее моментах. —??Если бы лишний раз не дергались, если бы приняли меня, этого можно было бы избежать. Ах… Выглядит очень болезненно. Знаете, я бы мог перерезать Вам сухожилия или сломать ноги, чтобы Вы уж точно не смогли сбежать. Мне бы очень не хотелось причинять Вам боль, однако, если Вы продолжите в том же духе, мне придется прибегнуть к этим мерам?. С особой нежностью и лаской Казуки касался чужих ног. Из-за плотных необработанных веревок кожа была стерта до самой крови, до розоватой склизкой плоти, а местами покрылась корками и ужасно болела, гноилась. Холодные пальцы бережно втирали какую-то дурно пахнущую мазь. —??И как тебе не мерзко так хлопотать над взрослым мужиком?? Не ожидав от этой некогда полумертвой тушки и лишнего вздоха, Казуки опешил, но тут же искренне улыбнулся. Кажется, его счастью не было предела, хоть он и попытался это скрыть. Теперь ноги Йошиацу ничего не сковывало, так же, как и руки. От них, к слову, исходил тот же неприятный запах какой-то мази. Казуки с омерзительной заботой накинул теплое одеяло, которое уже сползло с чужих плеч. —??В первую очередь, я хлопочу над Вами, Йошиацу-сан, а уже после?— над взрослым мужиком. —?Так, значит, есть кто-то еще?? Казуки растерялся, и в своем удивлении чуть раскрыл рот, будто собираясь что-то сказать, но не зная, что именно. Он замялся, его взгляд метался из стороны в сторону, и сердце так часто забилось, стало даже душно в этой промерзлой комнате. —??Я шучу?. —??Вы?— единственный?, — с твердой решимостью в голосе произнес Казуки, продолжая обрабатывать раны. Он накладывал марлевый бинт, затягивал потуже. Вновь сковывать любимого Йошиацу-сана веревками не хотелось, однако Казуки не мог быть уверенным в том, что к его горлу вновь не будет приставлен какой-либо острый предмет, или на шее не сомкнутся чужие дрожащие раненные руки. Йошиацу молча наблюдал за тем, как Казуки тянулся за веревкой, связывал вновь руки и ноги. На удивление надзирателя, он даже не сопротивлялся. —??Скажите, если будет больно?, —?но Йошиацу молчал. Флегматично он следил за парнем. Под этим тяжелым взглядом Казуки, если честно, даже растерялся, пальцы немного дрожали. Закончив, он с облегчением выдохнул и уже собрался покинуть эту комнатку, как вдруг его окликнули:—??Подожди?. Казуки молчал, он даже не обернулся, просто вслушивался в чужое учащенное дыхание. За окном уже вечерело, солнце, которое впервые за долгое время показалось днем, уже уходило за горизонт и окрашивало небо в огненно-рыжий оттенок, а кое-где уже виднелась темная ночная синева. Казуки обернулся. Он, вскинув брови и с явным непониманием, глядел на Йошиацу, который почему-то был очень взволнован. А после на этом извечно грустном лице мелькнула улыбка. Ехидная и счастливая улыбка, вызвавшая у Йошиацу беспричинный страх и дрожь во всем теле.—??Что такое, Йошиацу-сан? Неужели Вы думали, что я останусь с вами? В этой мерзкой и холодной комнате?? Йошиацу ничего не смог ответить, его парализовал страх. Но не страх перед этим безумцем, а перед самим собой. Он понимал, что ему, теперь вернувшему рассудок, бесконечно одиноко.

— ?Вы не хотите, чтобы я уходил, верно? Вам стоит лишь сказать об этом?. Он хотел общения, хотел слышать чей-то голос помимо своего. Он боялся, что вот-вот сдастся, вот-вот ответит ?да?, примет свое положение. Свет в комнате погас, а Казуки, хмыкнув себе под нос, скрылся за дверью, раздался скрежет замочной скважины. Пленника вновь окутали темнота и одиночество. Мужчина внезапно подумал, что благодарен Казуки, все-таки по ночам становилось даже холоднее. Он лежал почти всю ночь, не сомкнув глаз, он думал много и долго, и это сводило с ума. Постепенно разум куда-то ускользал, и если раньше Йошиацу мечтал о прежней своей жизни, сейчас он не хотел ничего, он был просто рад тому, что котацу греет куда лучше обычного одеяла. Он не знал, что будет завтра, будут ли еда и вода? Казалось, что он умирает, или тело уже мертво, а разум продолжает существовать.

Может, это и есть ад? Все те вопросы, мучавшие Йошиацу раннее, уже меркли. Все свелось к тому, что ему уже все равно, лишь бы это "завтра" скорее наступило.—??Йошиацу-сан, я дома?,—?раздается восторженный голос. Йошиацу вздрагивает. Он смог уснуть лишь под самое утро, когда солнечные лучи проникли в комнату. Но сном назвать то было трудно?— сплошные кошмары. Он медленно приоткрыл свои веки, перед ним?— все то же, уже изрядно надоевшее и бесившее лицо. —??Выглядите, честно говоря, не очень?. —??Я не спал?. Казуки с сожалением глядел в усталые глаза, с особой нежностью и любовью, присущей только ему, гладил пленника, словно кота. И это приносило неописуемое удовольствие?— вот так касаться мужчины, гладить по голове, лицу. Становилось на мгновение легче им обоим, а после — каждое соприкосновение кожи отдавало болью. Казуки был готов разрыдаться от осознания того, что стоит ему развязать веревки, как любимый Йошиацу-сан снова навредит ему, попытается сбежать. Сам же Йошиацу хотел биться головой о стену, понимая, что этот монстр победил.