Часть 1 (1/1)

Декабрь только вступил в этот мир, прохлада еще по-осеннему окутывала город, лишь ранним утром жухлая трава покрывалась инеем, и это было явлением редким. Хрустальная тишина царила в комнате, и лишь изредка краем уха можно было услышать тихое поверхностное дыхание и шорох одеяла. Несмотря на еще относительно теплую погоду, небольшое и старенькое кирпичное здание уже успело промерзнуть, потому, казалось, температура в комнате была куда ниже, чем за окном. Мужчина лежал на огромной кровати с испачканными кровью простынями. Пятна уже давно засохли и стали грязно-коричневыми, больше похожими на масляные краски, белая ткань посерела, матрас скрипел. Становилось понятно?— здание заброшено. Или просто здесь никто не живет, что, наверное, равносильно. Над этим вопросом скучающий и лежащий на старенькой кровати мужчина размышлял часто, потому что все, что он мог,?— лишь думать, чтобы не сойти окончательно с ума в этой ужасающей темноте. Хотя электричество и было проведено, лампочка в комнате была разбита. Темнота, холод и тишина обитали здесь круглосуточно. Пустой взгляд сверлил стену и желтые потеки на ней. Внезапно, заставив даже вздрогнуть, послышался звук, похожий больше на то, как мыши и крысы скребутся под полом. Но нет, то был ключ, открывающий дверь в эту скверную квартирку. Хлопок. Тихие шаркающие шаги. Он вернулся. —??Доброе утро, Йошиацу-сан?. В ответ Йошиацу укрылся с головой, чтобы не видеть этого парня с его противной улыбающейся гримасой, с его противной наигранной заботой. Внутри все сжалось, и от этого боль расползалась по всему телу, будто внутри?— кучка осколков битого стекла. На лице этого парня была маска, но глаза так радостно светились, что стало понятно?— под ней скрывается улыбка. Ребяческая и искренняя, противная и мерзкая улыбка. —??Простите. Я Вас разбудил???— от холода пальцы чуть немели, почти не слушались, они снимали с лица кусочек ткани. Казуки продолжил мягко улыбаться, будто считая милым такое поведение гостя. Он сел на край дряхлой кушетки, и та противно проскрипела. Взгляд его темных глаз метался из стороны в сторону, будто ища что-то и не находя, он словно по книжке, начинал с банального:?—??На улице такая прекрасная погода, хотя солнце и не светит?,?—?отвлеченно рассуждал парень, нервно улыбаясь и шкрябая ногтями кожу на пальцах, отчего заусенцы давно были ободраны и болели. Он, бедненький, не знал, как вести себя, что говорить и делать. Так смущался, что это могло бы показаться даже милым. Но Йошиацу так не считал. Словно в детстве, он прятался от ужасного и кровожадного подкроватного монстра под своим одеялом. Однако он знал, что этот монстр был не только кровожаден, но еще и невероятно хитер. Его лапы ласково поглаживали большого ребенка по спине, будто никакой преграды для него не существует. Холодные руки скидывали одеяло, разрушали крепость, проходились по темным, запутанным волосам, скользили к лицу, оглаживали холодные щеки, касались еле видимых морщин. Эти ласки ничуть не успокаивали, хоть и были приятны, они лишь распаляли желание рыдать. Дыхание участилось. —??Вы хотите выйти на улицу, верно???— грубый бархатный голос казался таким понимающим, таким дружелюбным. Но почему-то мужчина не мог расслабиться, он по-прежнему смотрел на темную стену с пожелтевшими потеками стеклянным полумертвым взглядом. И лишь рваное тяжелое дыхание выдавало в нем жизнь, даже сердце билось медленнее и тише, будто каждый удар?— последний. —??Но Вы не можете, я Вас еще не простил. Если я отпущу Вас?— Вы просто сбежите. Я не хочу этого?, —?грустно пояснил парень, шепча эти слова почти на ушко, касаясь губами чужих горячих щек, вдыхая чужой аромат, будто перед ним не человек, а самое дорогое в мире сокровище. И в каком-то смысле так оно и было, Казуки уже не скрывал этого. Говорил каждое утро и каждую ночь, каждые сутки, когда приходил к нему. Он был готов говорить это до тех пор, пока голос не сядет, не пропадет, а тогда он бы писал это. Йошиацу обязан знать, как сильно его любят. Внезапно хриплый голос сорвался с чужих уст: ?— ?Не сбегу?. —??Не сбежите???— мужчина отшатнулся от живой драгоценности, взъерошил ее волосы, и губы растянулись в широкой улыбке. Он опустился на пол, на колени, голова легла на скрипящий грязный матрас. Он сверлил умиротворенное лицо человека, из которого постепенно уходила жизнь, ласковым взглядом. Он продолжал широко и весело улыбаться. —??Все равно не отпущу…??—?он хихикал, радовался так по-детски, так несвойственно ему. Глаза продолжали сверкать ярко-ярко в этой темноте. Грустные бровки наморщились. Рука скользнула под одеяло к нагому телу, а этот жуткий шепот над самым ухом вызывал мурашки:—??На улице так много людей. Вы увидите кого-то еще, помимо меня. Услышите чужие голоса, помимо моего. Почувствуете чужое присутствие, помимо моего. Я не могу этого допустить. Вам это не нужно. Вам должно хватать т о л ь к о м е н я?. Казуки припал к чужим устам, нежно целовал, облизывал, но никакого ответа не последовало. Ледяные губы даже не дрогнули. Рука нежно поглаживала бока, прикрытые одеялом, шла вверх к влажной от пота шее, зарывалась в густые засаленные, грязные волосы. —??Ах, и скольких женщин Вы пылко целовали этими губами? Не удивлюсь, если Вы сбились со счета! А меня так и не целуете?,—?язвил парень, пока шершавые подушечки пальцев другой руки касались чуть влажных от поцелуя губ. Он наблюдал, как влага отражает те малые блики света, которые смогли проникнуть в эту каморку. Это и впрямь завораживало, как и само существо человека, что лежит перед ним, медленно затухая, как пламя церковной свечи. —??Но не переживайте. За это я Вас давно простил?,?—?Казуки поцеловал мужчину в висок и юркнул в соседнюю комнату, ехидно оглядываясь на беспомощную тушку. И до этого момента Йошиацу безразлично, мертво глядел в стену, но когда его чуть приоткрытого нагого тела коснулся порыв воздуха от движений мучителя, выскальзывающего из комнаты, мужчина привстал, оперевшись руками о матрас. Он смотрел вниз?— на свои руки, обвязанные алыми плотными веревками, на покрасневшую кожу запястий, что натерлась от грубого волокна. Медленно он окинул взглядом комнату, прислушался, по-прежнему не понимая, что происходит вокруг. Разум заполнил туман. За стеной были слышны шорох, скрип дверей, грохот, а после в дверном проеме показался Казуки. Он по-прежнему улыбался. —??Знаете, мне кажется, что этот урок Вы отлично усвоили?,?— он ступил босыми ногами на зеркальные осколки, а они вонзались в его ступни, марали пол красным цветом. Но парень продолжал улыбаться, будто ему было совсем не больно. –?И Вы больше не будете так себя вести и буянить. Я ведь прав, Йошиацу-сан? Ну-ну, простите, что мне пришлось так с Вами поступить, но Вы вынудили меня! Поймите, я же не желаю вам ничего плохого. Но Вы будто ребенок, без наказания не обошлось. Однако и я, как любящий родитель, опекун, обязан пожалеть Вас?.Слышал, Вы любите карри?.*?Nariyamanai ame no warutsuKasa wo sasazuni odoru kimi gaNagasu namida Hito ni nomareteKanashimi kara me wo somukezuFumarenagara mo sodatsu hana gaOtosu hanabira Hito ni fumareteHi ni atarazu kareyuku yohira? Аромат пряностей и вареного риса заполнял всю квартирку, а вместе с ним такая знакомая мелодия, которую напевал Казуки где-то на кухне. Тембр его голоса заставлял чувствовать тревогу на физическом уровне?— внутри все дрожало, сводило судорогой. Но мелодия была такой знакомой, такой отрезвляющей сознание. В памяти проступали лица знакомых и приятелей, потом их заволакивало дымкой, они таяли в плотном тумане. И уже не удавалось вспомнить черты лица тех, с кем проводил большую часть времени вот уже пять лет. Далекое прошлое вдруг возвращалось неожиданными, невнятными толчками. Внезапно в памяти возникали образы давно позабытого детства, до странности четкие, а потом тоже рассеивались в мутном тумане. Люди. Много людей. Целые толпы. Музыка, громкая. Не хватает воздуха. Жарко. Смех. Собственный голос. —??Как грубо! Не упрямьтесь. Меня не было две недели, и не говорите, что Вы не хотите есть?. Сознание мужчины на мгновение прояснилось, когда металлическая горячая ложка коснулась губ, ударилась о зубы. —??Ну же, откройте ротик. Не заставляйте кормить Вас насильно! Я же приготовил его с любовью специально для Вас?. Что происходит? Сколько он уже здесь? Хватился ли кто-нибудь его? Вокруг все так же?— все та же темная комната, осколки зеркала, все тот же обволакивающий и пронизывающий насквозь холод. И перед ним все тот же Казуки с грустной миной сдавливает его челюсти, пытаясь насильно открыть рот, проникая в него длинными пальцами, дабы раскрыть пошире, будто Йошиацу?— непослушный пес. В следующее мгновение он ощущает во рту тепло и островатый вкус блюда. Казуки ухмыляется, а Йошиацу будто наконец очнулся ото сна, воскресив в своей памяти те дни одиночества и голода. Животный страх окутал едва ли просветленный разум, заставляя припасть к рукам мучителя, вылизывая их, поглощая каждую рисинку, упавшую на пол. А мучитель залился громким смехом. —??Вы такой милый, Йошиацу-сан!??— теперь парень кормил своего пса исключительно с рук, и наблюдал за тем, как этот некогда гордый и по-хорошему самовлюбленный человек, такой артистичный и харизматичный, сейчас нагой вылизывает с чужих рук еду. Это казалось ему таким забавным и ироничным. Когда же все было съедено, комнату охватил надрывный мучительный кашель, а после?— мерзкий хлюпающий звук, и все, что было съедено, тут же, спустя минуты, оказалось на полу. Йоши стоял на четвереньках, жадно хватал ртом воздух, прежде чем снова начинал блевать, и от бессилия у него тряслись руки. —??Бедненький Йошиатсу-сан?,?—?Казуки гладил мученика по голове, и было непонятно?— то ли он издевался, то ли искренне жалел любимого, однако целовать его в губы чувственно и нежно он нисколечко не побрезговал. Казалось, это даже взбудораживало. Ну, а как иначе? Видеть, как человек, которого ты любишь до ненависти, так страдает, так опускается и уже не похож на человека, лишь на грязное животное?— заставляет испытывать настоящее наслаждение. Пылко и яро целуя исхудавшее и бледное лицо, Казуки ощущал уже физическое возбуждение, то, как приятно ныло в паху. Дрожащими пальцами, торопливо он расстегивал ширинку на своих джинсах, приспускал и поглядывал на измученного Йошиацу. —??Йошиацу-сан…. Не хотите ли искупить свою вину? Я ведь так старался ради Вас! А вы так бесстыдно выблевали все на пол, все мои старания и труды.… И так всегда. Ничего не изменилось! Ничего! Я ненавижу Вас!??— Казуки кричал, раздирая криком горло настолько, что это было больше похоже на рык. Он смыкал свои руки на чужой шее в приступе ярости. Он вглядывался в это безэмоциональное лицо, видел на нем лишь отпечаток возможной близкой смерти. И даже так этот человек продолжает так упорно ненавидеть Казуки. Настолько сильно, что это уже не ненависть, а режущее по сердцу безразличие. Даже будучи таким жалким человеческим отребьем, постепенно утрачивавшим мораль и стыд, он продолжал игнорировать Казуки. Казуки ничего для него не значил, даже сейчас, когда Йошиацу стал зверьком, игрушкой для него. Он лишь вцепился в сильные руки на своем горле и забился в конвульсиях.

Убивать своего любимого Йошиацу-сана парень не хотел. Он слишком любил его и ненавидел. Он не хотел терять его и дарить освобождение через смерть, а потому отпустил. Йоши тут же рухнул на пол, приподнялся на дрожащих руках и полностью очистился от съеденного недавно карри. В холодном поту и собственной рвоте он лежал и думал лишь о том, как сильно хочет умереть. —??Ахах… Вы отвратительны, Йошиацу-сан. Отвратительны!??—?заливался смехом Казуки, понимая, что они оба стоят друг друга?— утратившее всякую гордость ничтожество, и подобие человека, способное кончить от мук этого ничтожества. —??Ненавижу тебя?. —??Несмотря на то, как вы обошлись с обедом, я все-таки Вас простил. Уж слишком я Вас люблю?.*** Звук падающей и бурлящей воды эхом разлетался по небольшой и хорошо освещенной комнатке, потрескавшееся зеркало запотело. Теплая вода обволакивала два тела, что так тесно были прижаты друг к другу, но не из-за того, что эта эмалированная пожелтевшая от времени ванна такая маленькая и тесная, а потому, что Казуки крепко прижимал к себе тело своего любимого Йошиацу и держал его за руку. Сегодня, впервые за несколько дней, мужчина чувствовал такое приятное тепло, воду и чужие прикосновения. Впервые за долгое время, даже при осознании, что расслабляться нельзя ни на мгновение, его разум и тело, обезумевшие от мучений, холода, голода и одиночества, сдались. Потрескавшиеся губы целуют покрасневшие запястья. Шум затихает, и прозрачная прежде вода становится мыльной. Клочки пены, будто пушистые облака, плыли по воде, отражали желтоватый свет, и пузырьки переливались в нём разными цветами. Длинные пальцы бережно и заботливо массировали кожу головы.—??А Вы не думали вновь отрастить волосы???— хихикал парень, смывая шампунь, протирая исхудавшее и ослабевшее тело мочалкой, подмечая при этом, что старший более не стесняется его, как раньше, не истерит и не кричит. Хотелось бы верить, что этот человек наконец принял ту любовь, что Казуки был готов дарить, а может, даже и полюбил в ответ. Но, к сожалению или к счастью, Казуки не был столь глуп, чтобы принять изнеможение за смирение. Он одевал Йоши, будто большую и самую любимую куклу, вновь связывал его руки и ноги, печально заглядывая в лицо, будто прося прощения за все еще вынужденные меры.Этим вечером Казуки, наконец, убрал осколки от зеркала, поменял лампочку в комнате и даже достал котацу.