3.1. почему? (1/1)

Грёбаное утро началось с грёбаной стычки.Настроение было хорошее впервые за последние пару дней?— Билли так и не вернулся домой. Может, дело было в шлюхе, которую он трахал этой ночью в номере единственного отеля Хоукинса, или ему было просто влом тащиться на Олд Черри Роуд с какой-нибудь пьянки. Её не волновало. Главное?— Билли не было. И всё.Тем более Макс не видела его почти целый день, и это приносило какое-то ужасное облегчение. Вовсе не из-за того, что ей было до одури хреново после случившегося. Нет, боже. Конечно нет. Она ведь всё уже решила для себя?— это ничего не значило. Совсем. Ничего.Только её глупость и невероятное, просто космическое невезение по жизни.Просто было… Странно. Необычно. Ненормально. Хотелось вырвать на голове все волосы и одновременно разреветься от переполнявших чувств, с половиной которых ей так и не удалось разобраться.Однозначно, ненависть. Не просто к его существу, а ко всему, что было в нём: к острому взгляду серых глаз, от которого внутренности стягивались в тугой комок, к голосу?— этому отвратительному нахальному голосу, сквозящему вечным раздражением и насмешкой, к запаху. Стойкий аромат сигарет и хвои.Грёбаная хвоя. Наверное, он использовал какой-то одеколон с её ароматом, но, господи, как же она её ненавидела. Всем телом, что хотелось выблевать память об этом запахе из организма.Однозначно, ужас. Макс испытала огромный ужас, когда на самом деле поняла, что сделала. И, кажется, подумала о демопсах, которые показались не такими страшными.Страшнее было стоять, прижавшись губами к его губам, и чувствовать расползающийся по телу холод от полного осознания происходящего.А потом? Мимолётное касание и тягучие секунды ответного поцелуя. Сердце, споткнувшееся о рёбра и понёсшееся куда-то вниз, и её судорожный выдох.Что это, Макс? Что. Это? Как это, мать вашу, называется?Оно трубило в голове, выворачивая мозги, медленно выедая изнутри, пока она, наконец, не очнулась от мыслей уже на каменном пороге дома Уиллеров. И попыталась затолкнуть это всё в самый дальний уголок разума. Так далеко, чтобы никогда не вспоминать, желательно.Потому что не сейчас. Когда-нибудь потом?— да. Когда темнота поглотит комнату и она не сможет заснуть (снова), тогда и вспомнит это всё.Но не сейчас.Сейчас будет смелый стук в дверь и улыбка на накрашенных губах миссис Уиллер. Будет несильный хлопок по плечу от Майка, дружное ?привет!?, а затем, уже вразнобой: ?как жизнь??, ?ты так долго, ещё не умерла со скуки по пути??, ?притащила новые комиксы??. Будет то, что она называет домом.А запах сигарет выветрится, стоит только шагнуть в подвал и оказаться в круговороте других ароматов: какао, печенья с шоколадом, попкорна и огня. В доме Майка всегда пахло огнём. Так по-родному, что иногда щемило в груди, ведь у неё… У неё такого не было. У неё в доме пахло старой мебелью и свеженапечатанной бумагой с работы отчима, но никак не домом. Не семьёй. Ничем из этого.Но и это тоже забывалось. Точнее, они помогали забыть. Всеми этими комиксами, разговорами полушёпотом, чтобы взрослые, которым, в общем-то, и дела до них нет, ничего не услышали. Идиотскими шутками и играми. Начинают они, конечно, с ?Подземелья и драконов?, но часов так через пять они переходят к крайним мерам. Туда входит не только ?Монополия?, а ещё такой дурдом, как ?Я хочу укусить твой палец?. Уилл вкрадчиво интересуется, откуда у Майка вообще могла взяться такая хренотень, на что тот поджимает губы и озвучивает общеизвестный факт: у него есть младшая сестра.В какой-то момент слышится стук. Негромкий, но настойчивый?— три раза. Дастин затыкается ровно на том, когда ?Дерьмо собачье, а я ведь почти все твои ходы разъеб…? и вскидывает голову. Все оборачиваются.—?Уилл,?— в проёме стоит миссис Уиллер. Её красные губы растягиваются в виноватой улыбке.— За тобой приехали.Тогда становится понятно, что уже девять часов вечера, а на улице хренов ноябрь и промозглый ветер. И, естественно, Макс никто не заберёт.Наверное, даже к лучшему.Дальше?— короткое прощание и дорога домой. Монотонный звук вращающихся колёс скейта, онемевшие кончики пальцев через двадцать минут. А ещё ужасное облегчение, когда коридор встречает темнотой и прохладой. Ни звука из долбаных колонок, ни приглушённого света из-под его двери, ни джинсовки на крючке.Ничего из этого до самого утра.А потом она утыкается носом в его грудь, открыв входную дверь. Толком не успевает понять, что произошло, пока не делает рваный вдох, впуская в лёгкие запах сигарет. И застывает, чувствуя, как ткань его футболки касается кожи.Не сейчас? О, нет. Как раз таки сейчас самое время.

Секунды растягиваются в вечность, пока они стоят, почти прижавшись друг к другу, в попытке не двинуться с места. Все мысли с хлопком исчезают, и остаётся только нелепая пустота.И его лицо, исказившееся от злости.?…Но больше, блять, не смей подходить ко мне. Это мерзко…?—?Смотри куда идёшь!—?Съебись с дороги, идиотка.Почти выкриком, почти одновременно. Голоса сливаются в один?— искажённый яростью и раздражением. Макс отскакивает в сторону, проклиная этот день и этого человека, когда вдруг сильные руки отпихивают её ещё на пару шагов назад. Билли не смотрит. Быстро подходит к своей комнате и захлопывает дверь.—?Да чтоб ты провалился, мудак!Оно вырывается само, так зло и ненавистно, что Макс на мгновение замирает с приоткрытым ртом. Упирается взглядом в закрытую наглухо дверь.Чёрт.Чёртчёртчёрт.Он же не услышал, верно? Он же не мог…Тихий скрип.Мог. Услышал.—?Повтори,?— опасно тихо.Удивительно, что он не снес её с петель. Потянул за ручку, открыл не спеша. Уставился на неё с таким лицом, что мурашки побежали по спине, но Макс не отводит глаз. Расправляет плечи, приподнимая левую бровь.—?Что?Именно так. Холодно и непринуждённо. Просто… Не давай ему повод. Не позволяй.А Билли будто видит её насквозь. Делает один шаг вперёд, тут же вызывая желание отступить. Шипит:—?Повтори, что ты только что сказала своим грязным ртом, маленькая дрянь.Глаза сощурены, губы крепко сжаты в тонкую линию. Ждёт. Конечно, ждёт, что она сейчас пролепечет что-то вроде: ?ничего я не говорила? или ?тебе показалось?. Как трусиха, самая настоящая, жалкая трусиха.Она не такая.—?Я сказала,?— медленно, будто через силу. Заставляя себя гордо вздёрнуть подбородок. —?Чтобы ты провалился в самый ад, глухой ты мудак.И замолкает, продолжая буравить взглядом его каменное лицо.Круто. Круто, здорово, классно. Что теперь? Он убьёт её прямо тут? Свернёт шею, забьёт кулаками до смерти?Сама виновата. Сама!Но у него на губах вдруг появляется усмешка. Некрасивая, злая, но?..—?Надо же. У нашей малолетней шлюхи прорезались зубки.И слова как иголками в мозг.Макс открывает рот, смотрит ошарашено, будто не веря.—?Да как ты…—?Сразу помчалась к своему чёрному женишку высасывать прощение или перед этим ещё поревела?Что?..Растерянный взгляд гуляет по его лицу, пока она не понимает. Пока не слышит, пока не осознаёт весь смысл слов и задыхается от захлестнувшего возмущения. Чувствует толчок злости в груди, спасительный, нужный. Кажется, эта ярость копилась в ней ещё со вчерашнего дня: грызла изнутри, пожирала внутренности, сердце, голову, пожирала всё её существо. Ждала выхода.И нашла.—?Не смей, чёрт возьми, даже не смей говорить такие вещи! Это отвратительно! —?крик пробивает грудную клетку. Макс сжимает-разжимает кулаки, поднимает руку, тыкая пальцем в его грудь. —?Оставь все эти похотливые мысли при себе. Ты чёртов козёл, который не имеет ни малейшего представления о том, что такое дружба и любовь. Ни малейшего, даже крохотной части. И потому не смей упоминать ни Лукаса, ни кого-либо из моих друзей в таком грязном контексте, понял?! Ты не стоишь ничего по сравнению с ними.—?О, так ты хочешь поговорить о том, кто сколько стоит? —?его голос звенит от гнева, и только тогда Макс замечает, насколько он зол. Усмешка давно стёрлась с губ. —?Тогда скажи мне, сколько стоит рыжая сучка, что вчера лезла ко мне со своими целомудренными поцелуями? Сколько ты стоишь, а, Макс? Сколько. Ты. Стоишь?Она качает головой, отступает на шаг.—?Ты жалок. Всё, что ты можешь,?— это поливать грязью всех вокруг и не видеть, насколько уродлив ты сам.И вдруг?— смех. Громкий, резкий, злой. Макс недоверчиво смотрит, как Билли запрокидывает голову назад и громко смеётся. Так наигранно и фальшиво, что вязнет в ушах. Он замолкает так же внезапно и вдруг оказывается рядом с ней. Совсем неожиданно, потому что она тут же шарахается в сторону, прижимаясь лопатками к стене.—?Не учи меня жизни, дрянь. Я знаю о ней намного больше тебя,?— шепчет горячим выдохом, а его глаза опять так близко, что теряется ориентир. Макс отворачивает голову, задерживает дыхание. Не дышать, не дышать, не дышать. Пожалуйста. —?И поверь, эта сука может повернуть всё так, что не останется ни твоих любимых друзей, ни родителей, ни-ко-го.Его выдох обжигает шею так неправильно-горячо, и мелкая дрожь охватывает тело. И запах, боже мой, снова. Либо она задохнётся прямо сейчас, либо сделает что-то, о чём будет жалеть.Ладонь врезается в стену в нескольких сантиметрах от её лица.—?И ты будешь совсем,?— слишком рядом, слишком неправильно. —?Совсем одна.Она прикусывает губу, зажмуривается. Умоляет себя оттолкнуть его, проорав что-то обидное в лицо, но всё, на что хватает, это выдохнуть хриплое:—?Мои друзья не бросят меня.И почти почувствовать его ухмылку.—?И это я жалок, Макс? —?господи, пусть он отойдёт, пожалуйста. Потому что она не в силах сдвинуться даже на крохотный миллиметр. —?Всё, что ты можешь, это талдычить одно и то же, обманывая себя раз за разом. Мои друзья не бросят меня,?— передразнивает чуть громче, и его дыхание снова касается кожи, вызывая дикое желание податься вперёд, к его губам.Совсем с ума сошла.—?У меня они хотя бы есть,?— она сглатывает, всё не открывая глаз. Сердце отчаянно барабанит в глотке, ещё секунда?— и остановится совсем. —?А что есть у тебя? Однодневные шлюхи да крутая тачка. Другими словами?— целое ничего.Его тихий смешок отдаётся новой волной мурашек по телу.—?Твои дружки мечтают об этом каждый день, но всё, что они могут,?— это дрочить под покрывалом, молясь, чтобы мамаша их не спалила.—?Ты просто завидуешь.Кажется, он удивлённо моргает. Слегка отстраняется, давая, наконец, возможность вдохнуть полной грудью и повернуться к нему лицом. Скривить губы.—?Завидуешь, что у них есть то, чего никогда не было и не будет у тебя самого.Их взгляды встречаются. Голубой плавится в сером, переплетается, сливается в один. Дыхание такое же тяжёлое, как у неё самой, брови нахмурены.—?Что за херню ты несёшь?—?Друзья, готовые прийти на помощь в любой момент и поддержать. Любящая семья. Адекватные родители, которые ими дорожат и заботятся,?— шепчет дрожащим голосом, и?— зачем? —?сама придвигается к нему. —?Признай, что ты завидуешь им. Признай это.Круговорот эмоций в глазах и резкое движение: Билли хватает её за плечи, толкает к стене. Рычит сквозь зубы:—?Заткнись,?— и встряхивает, что затылок откидывается назад. Макс чувствует тупую боль, расползающуюся по голове. —?Заткнись и даже мысли не допускай, что я могу хоть чем-то завидовать твоей жалкой компашке задротов. Они отвратительны мне так же, как и их семейки.Он вжимает её в себя в яростной попытке доказать свою правоту, поставить на место. Приваливает телом к стене. А Макс вдруг чувствует его всего: каждый мускул напряжённой груди и живота, сильные руки, вцепившиеся в плечи. И от этого ощущения перестаёт дышать, замерев в его капкане.Что это, Макс? Что это, опять? Завязывается тягучим комком внизу живота, пускает адреналин, что голова кругом. Дышать заставляет шумно.По-че-му?—?Поняла меня?Снова тихо, почти не размыкая губ. Почти выдохом, обжигающим кожу. Макс несильно толкает его в грудь, потому что тело, кажется, не слушается уже совсем. Отворачивает лицо.—?Пошёл ты.Ещё тише, на грани шёпота. Пальцы впиваются почти до мяса. Билли встряхивает её ещё раз, продолжая сверлить взглядом лицо.—?Поняла? —?в два раза громче.—?Поняла.А через секунду ладони исчезают с плеч. Хлопает дверь, как уже долбаная традиция.Она остаётся одна.