Часть 16 (1/1)

Над домами Ист-Гекла расцветала ночь. Звездная пыльца снов оседала на веках и глаза от нее закрывались. Но его это не касалось. Он чувствовал себя так, будто его окунули в бездну. Его шаркающие шаги нарушали привычный прощально-родительский, отходочно-сонный шум и он проходил мимо этих домов чужим и даже лишним. Возможно, он был похож на крысолова из волшебной сказки, но вот только дети не шли на зов его чудной флейты. Ее, в общем-то, и не было. Наконец он пересек две черты. Первую, и самую важную, считавшуюся по роду внутренней, он перешел неосознанно. До этого момента он полз как улитка, приближаясь слизистым тельцем внутренних ощущений к белой, свежевыкрашенной полосе. Вторая черта была раз в двести проще. В ней не было сквозящее-искрящейся романтики, терпких треволнений и даже сиюсекундного страха. Это была всего лишь черта города, отделявшая простых жителей от небожителей. И, наверное, ее перейти было раз в двести проще. Белая, с гладкими лошадиными боками, машина класса ?люкс? отъехала от роскошного по всем параметрам дома. Он замер, а потом взбежал на родные уже ступеньки. Толком он не понимал, что творит и что происходит. Он просто пришел сюда, как приходят полуразрушенные корабли в пристань вечного сна. Он постучал. Он сделал это движение с небывалым трудом. Пальцы правой руки сжались, побелели костяшки. Рука дернулась и тяжелый стук, не единожды и не дважды коснулся коричневой лакированной двери. —?Ну, и что ты опять забыла? Господи, даже толком уехать не можете,?— из коридора послышался до боли знакомый голос и топот, приводивший сердце в трепетный ужас.Наконец этот кто-то замер у двери, и она открылась, впустив свет с одной стороны и тьму с другой. —?О-ху-еть,?— по слогам, не веря собственным глазам, процедил он раздельно, ударяясь языком о гладкую поверхность белых зубов. —?Я блять не могу в это поверить. Ты пришел ко мне?! Ты. Пришел. Ко мне,?— пальцы недоверчиво заскользили по лицу Ларкина, ощупывая, узнавая сквозь тьму, Наверняка это какие-нибудь аномалии, или просто пиздец случился,?— он посмотрел на Ларкина и отшатнулся,?— на тебе лица нет, что блять могло случиться?! Энди посмотрел по сторонам, удостоверившись, что больше никто ничего не услышит и наконец, сделал то, что стоило сделать. Он зарыдал. Зарыдал, как школьница хоронившая любимую собачку, как ребенок, упавший в мягкость травы с вероломного велосипеда. Так, будто он пережил смертельное ралли и наконец, вернулся туда, откуда стартовал. Наверное, все дело было в самом Крейге. В его мягкой утешительной лапе, легшей сначала на голову, а затем переместившийся на плечо. Он провел его в зал, в то место, о котором Энди не хотел ни вспоминать, ни думать. Он предложил Энди успокоительного, снотворного, свое тело, свою голову на подносе, свою жизнь. Он мог предложить Энди путевку в Париж, Канны по субботам и шампанское, не выходя из номера в Ницце. Но сейчас в его руках осталась полупустая баночка с таблетками успокоительного. Энди принял их, как принимают на веру, сказки дети всех возрастов. Как принимают мудрые Боги молитвы. Безропотно и спокойно. Таблетки разгладили нервы и вернули зыбкое чувство реальности. Они же подарили чувство странной эйфории. Неожиданно у него развязался язык и, посмотрев на Крейга зачарованным взглядом он, путаясь и сбиваясь, произнес: -Хорошшши таблеточки. А, ч-что э-то-то? Крейг сглотнул. Всем в нем запело и зашипело вместе с тем, мол, скажи правду. Правду подавай. И потому с отчаянием он произнес: -Энди, понимаешь ли, это не совсем успокоительное. Это барбитураты, господи. Ты сейчас меня осудишь, но тебе надо забыться и как можно раньше. Короче, не задавай вопросов, хорошо? Иди сюда. Садись. Ларкин безропотно повиновался, и это удивило Крейга. Он сел на диван как безропотная марионетка. Его можно было трогать и гладить как котят. Хотя само по себе это было немного подло. Крейга мучила двоякость этого положения. Ангелы крылатой совести призывали уложить несчастного юношу спать, но дрожащие демоны раздражали неожиданную похоть. Объект любви как-никак. И, наверное, поэтому он решил проверить, что случится. С невероятной аккуратностью он повернул голову паренька к своему лицу и, дав волю эмоциям поцеловал. Точнее, просто притронулся своими губами к чужим губам, как к посмертной маске. Но Энди неожиданно зашептал: —?Дай мне тепла. Даже если потом выбросишь, все равно дай. Я-я-я, я не могу ничего сказать. Ты просто оказался единственным, к кому я мог прийти. Крейг рассмеялся и, потянув парня на себя, принялся целовать его губы. Он был настойчив, целовал и кусал сухие потрескавшиеся губы. Он лез языком в чужой рот, грубо и настойчиво, как только может лезть хозяин. Затем он принялся целовать шею своего любовника. Языком он водил по ней и чуть прикусывал, оставляя розовые пятна похожие на моря. Затем он стянул с Ларкина кофту и вместе с ней футболку. Холодные, грубые мозолистые пальцы заскользили по худому телу, ощупывая выпирающие косточки ребер.Он тыкался носом в плоскую белую грудь и целовал соски этого чертовски несчастного парня, попавшего в чертово колесо. Наконец он стянул и джинсы. Несмотря на все горе, под боксерами четко прослеживались очертания твердеющей плоти. Это его возбуждало. Это подводило к черте безумия. —?Хочешь, я сделаю тебя своим фетишем? Хочешь объединиться и стать частью моих фетишей? Энди сглотнул и кивнул. Сейчас, он отдал бы сотню жизней, сердца сорока девственниц (в Ист-Гекле не набралось бы столько) сатане, просто за то, чтобы искупаться в чужом восхищенном взгляде. Попасть под волну восклицания. Крейг смотрел на него почти с нежностью. Почти, потому что на дне были демоны, подогревавшие адские чувства с помощью адреналина. Они поднялись наверх по тяжелым, и как казалось Энди непроходимым деревянным ступенькам. Он боялся лишь одного?— падения. Но сзади него шел Крейг и он бы наверняка не остался в стороне от падения. Хотя чертовски хотелось быть его фарфоровой куклой. Они вошли в спальню Крейга. В место, в котором один угрожал другому и строил западню. Странно было сейчас находиться здесь в состоянии эйфорийного кайфа.Крейг подошел к шкафу и вытащил из него вешалку. На ней безмолвно висел кусок ткани. Протянув его Ларкину, он в следующую минуту принялся помогать ее надеть. При этом он был невыносимо возбужден, его всего трясло и лихорадило. Пальцы, пробиваемые мелкой дрожью, застегивали невыносимо нескромный наряд горничной. Он сидел на Ларкине удивительно гармонично. Можно было вечно стоять и смотреть на него, как на воплощение двух самых порочных мыслей разом. Но Беннет предпочел действовать. Он поставил Ларкина на колени и, усмехнувшись, подошел к шкафу снова. В маленьком нижнем ящике нашли приют ужасные вещи. Он вынул две. Первой оказался довольно изящный ошейник с поводком. Аккуратно он закрепил эту милую деталь на шее Ларкина и сняв рубашку и приспустив легкие хлопковые штаны с трусами принялся водить членом п о губам паренька. Энди казалось, понял его, и то, что он раньше делал с неприязнью и раздражением, теперь он делал с удивительной покорностью и радостью. Языком он принялся водить по головке члена, задевая уретру и обхватывая руками и ртом глубже и глубже, пока не доходил до кашля. Беннету эта игра надоела. И потому он велел Ларкину встать на четвереньки и вышел возбужденный, черт пойми как. Вернулся он через пять минут и ни капли не удивился застав Ларкина в той позе, которой велел ему быть. Господи. До чего же он был великолепен. До чего же он был сексуален, и, тем не менее, невинен в этом подобии платья. Широкая пышная юбка открывала вид на полосу белых, как пролитое молоко ног, а затем начинались хитросплетения черных чулок, украшенных белыми рюшами и кроваво-красными бантами. Лиф был невыносимо узким и тесным, и не прикрывал груди. И оттого еще резче и удивительнее был контраст между белой холодной, в цыпках кожей, и черного шелка корсета. Ни капли лишнего. Лицо Энди предпочел спрятать. Ему было постыдно стоять в такой позе, несмотря на общее восхищение. Из-за действия барбитуратов у него дрожали руки, и его немного клонило в сон. Лишь странное возбуждение заставляло его стоять, так как велел Крейг. —?Теперь ты будешь называть меня мастером, хорошо? —?Крейг одарил его мягкой отеческой улыбкой,?— Тебе очень понравится. Он улыбнулся снова. Теперь взгляд Ларкина устремился на небольшую баночку, которую Крейг держал в правой руке. В левой руке покоился маленький вибратор с дистанционным пультом. Смазанный густой и липкой субстанцией он вошел в узкое отверстие и Энди поерзал задом. Ощущение было непривычным и даже болезненным. —?Мастер,?— шепотом произнес он (потому что жутко стеснялся, несмотря на барбитураты),?— В какой момент мне должно стать хорошо? —?В этот,?— шепотом произнес Крейг и включил вибратор. Пока он находился на не самой сильной вибрации, но Ларкин уже испытывал странные чувства. Его тут же бросило в дрожь, а член, оказавшийся у его лица смог заглушить первый слабый стон. И пока Крейг играл со скоростью вибратора, то увеличивая ее до напора, то делая невыносимо маленькой, Энди плыл. Но очевидно Беннет решил отблагодарить свою игрушку за покорность, и потому велел ему встать. Сам он забрался под пышную юбку и, ощутив губами твердую уже плоть, принялся мучить паренька. Он то облизывал головку, то заглатывал целиком, не меняя при этом режима на вибраторе. У Энди подкашивались ноги, и он стоял, опираясь на плечи Крейга. Наконец мучитель решил приступить к тому, что лелеял в своих грезах. Уложив Ларкина на кровать, он медленно принялся входить в него. Его задница казалась невыносимо узкой, и Крейгу думал, что, несмотря на вибратор, туда не войдет даже головка члена. Но он начал двигаться, сначала аккуратно, едва задевая простату. Затем его движения стали шире, и он входил глубже. Ларкин под ним всхлипывал и вскрикивал, находясь между двух ощущений: невыносимой боли и адского возбуждения. Он просто был мазохистом. Изнывая от оргазма, Крейг то хватал его за длинный поводок, то прикусывал соски. Наконец он кончил. Кончил с удивительной небрежностью на свой собственный фетиш.На широкую многослойную юбку, прилипавшую к телу Ларкина. Энди лежал перед ним шокированный. Удивительно невинный, но, тем не менее, заляпанный он требовал ванной. Дотащить его оказалось не особо сложно. Наконец решив этот вопрос, он решил уложить паренька. И пока он стелил ему постель и укладывал, в голове его пробегала мысль: А что же случилось в доме Ларкиных?