Сожаление второе. (1/1)

Незадолго до рождественских каникул в академии был объявлен свободный день, когда учащиеся могли свободно выезжать в город, гулять и развлекаться. И, конечно же, все ребята из моей группы собрались в Арль, где собирались пить, есть и балагурить до вечера. Как и любой мальчишка моего возраста, я очень ждал этого мероприятия, и в день отъезда, за завтраком, оживлённо обсуждал со всеми предстоящую вылазку. - ...похоже, мы проведём день, заботясь о старшеклассниках, - уныло вздыхал один из мальчиков. - Эй, мы вообще-то уже начали есть. - Ты впервые идёшь в город, Серж? - весело интересовались у меня, - Мы можем пойти в трактир и выпить сидра! - я с удовольствием наблюдал за раскрасневшимися от нетерпения лицами и размышлял про себя с предвкушением: ?Все так возбуждены. Неужели в городе настолько здорово? - и, согретый духом товарищества, тут же омрачался тревожной мыслью: - Где Жильбер? Я его не видел. Неужели он снова пропустит завтрак??. - В чём дело? - заметив перемену во мне, спросил Карл - наш староста. - Ни в чём, - мотнул головой я, - Просто беспокоюсь, что Жильбер не пришёл. - Серж, ты не мог бы не говорить о Жильбере? - раздражённо вздохнул сидящий напротив меня одноклассник, - Это угнетает. - Почему? - удивился я. - Ну... просто потому что, - поёжился тот. - Слушай, ты нам нравишься... - подхватил сидящий с ним рядом светловолосый Курт, - ...поэтому мы не хотим, чтобы ты говорил о Жильбере, - он рассерженно выдохнул, подпирая рукой щекастое лицо, - Я не имею права совать нос в твои дела, но я не хочу о нём слышать. ?Все так откровенны...?, - с грустной усмешкой подумал я, и произнёс, вставая: - Я не испытываю к Жильберу неприязни, поэтому могу говорить о нём свободно. И если вы не хотите этого слышать, то можете просто избегать меня. Так что сами решайте, что важнее - я или слова, которые вы не хотите от меня слышать, - и, развернувшись, покинул обеденный зал, оставив притихших одногруппников и встревоженного Карла шептаться и укоризненно качать головами. Я уже знал, где смогу найти Жильбера - в нашей общей комнате. Единственное место, где он мог почувствовать себя защищённым. И он был там - сидел на подоконнике в раскрытом окне, и звенящее юное тело защищали от зимней стужи лишь тонкая сорочка и брюки. Падал ласковый, пушистый снежок, и вокруг царила такая пористая, бархатная тишь, что мне на мгновение почудилось, будто в целом мире остались только мы двое. Жильбер повернул голову на звук закрывшейся двери и бесстрастно взглянул на меня яркими, точно хризолит, глазами. Но я уже знал, сколь обманчиво это показное равнодушие. В душе Жильбера на тот момент наверняка бушевали нешуточные страсти, раз он так старательно избегал встреч с остальными с того отвратительного вечера в общей гостиной. Я от всего сердца сочувствовал ему и не знал, как ещё сблизить его с окружением. Я до сих пор не мог понять, как могли другие ученики быть настолько близорукими и не видеть, что всё его показное равнодушие, презрение и ядовитые насмешки - лишь способ защититься от ненависти тех, кого было в разы больше. Жильбер был другой, и тогда я ещё не знал, почему он стал таким, почему он завлекал, совращал, бросал, смеялся над людьми, а после разыгрывал из себя жертву.

И, вместе с тем, в ту чудесную неделю, что я провёл вместе с ним как товарищ по учёбе, я увидел в нём нечто совершенно противоположное той безумной вакханалии, что бушевала на его поверхности большую часть времени: в нём было много честности и подспудной чистоты, юношеской любознательности и невинности. Где-то глубоко в душе Жильбера жил прелестный мальчик - бесхитростный и добрый в своей сути.

И вот, глядя на его белокурый силуэт в оконном проёме, я сказал, обращаясь к тому ребёнку, которого я теперь знал в нём: - Неужели ты даже позавтракать не можешь, пока тебе кто-нибудь не скажет? - он не ответил, продолжая глядеть на меня фарфоровым лицом неживой куклы, - Не делай снова такое лицо, - продолжил я, - Я знаю, что даже если ты выглядишь спокойным, ты злишься. Почему ты так боишься, что не можешь ничего сделать? - молчание. Я подошёл ближе: - То, что случилось в общей комнате, не обязательно случится снова, - он опустил голову и презрительно фыркнул, - А даже если и случится, мы с Карлом будем там. - Карл?.. Хе-хе... - из-под волос сверкнула капля зелёного яда. Похоже, Жиль не очень-то мне верил. - Даже если я не могу, - упорно продолжал я, - Карл остановит любого. И Паскаль тоже. - Ты наивный дурак, - выпалил Жильбер, порывисто сдёргивая с шеи красную ленту и освобождая ворот, - С меня хватит оскорблений. Я ненавижу всех, кто там был! Включая тебя, Серж, - добавил он, наматывая концы ленты на ладони и вставая ногами на подоконник, - Ты можешь дурачить остальных, ведя себя, как благородный рыцарь, но я знаю правду! Не тебе было чувствовать боль моей обожжённой руки! - он склонился надо мной, яростно сверкая глазами, и красивые чувственные губы искривились в гримасе горечи: - Ты просто прикидывался защитником справедливости! - внезапно, он по-кошачьи прыгнул на меня, и, захлестнув лентой шею, принялся душить. - Жильбер... кха! Пусти! - хрипел я, пытаясь спихнуть с себя тщедушного, но чертовски цепкого подлеца. - Ты!.. - рычал он, изо всех сил стягивая ленту и глядя в моё покрасневшее от удушья лицо, - ...Помог мне не потому что думал о моей боли! Признай это! - я не мог уже ничего ему ответить - перед глазами всё плыло, а горло словно наполнили битым стеклом. Внезапно, в дверь забарабанили: - Серж, ты там? Это Нэка... - раздался весёлый мальчишеский голос. От неожиданности Жильбер ослабил натяжение удавки, напряжённо глядя на дверь и вслушиваясь в каждый шорох. В коридоре в нетерпении топталось, судя по шуму, не меньше пяти человек, и положение его в один момент оказалось совершенно невыгодным: если кто-то обнаружит, что он пытался задушить меня, от него и мокрого места не останется.

- Если ты с меня не слезешь, я тебя столкну, - стараясь говорить как можно решительнее, прохрипел я. Перед глазами всё ещё плавали чёрные круги, а перепуганное тело дрожало. Однако, он не шелохнулся. Тогда я схватил его за запястье и с усилием оторвал от себя, после чего, пошатываясь, побрёл к двери, чувствуя прожигающий мою спину взгляд и совершенно обезумевшее собственное состояние. В тот момент я находился в какой-то лихорадке: дрожал, меня бросало то в жар, то в холод, а растерянность и гнев сменялись чувством жгучего стыда. - Жильбер... - я остановился и обернулся на всё ещё сидевшего в прежней позе на полу соседа, - ... если ты так думаешь, то с тобой что-то не так, - я вернулся к нему, - Пойдём в город вместе, погода хорошая. И ты сможешь доверять моим друзьям... - я чувствовал, как на шее, под моими пальцами, медленно проступает горячая, болезненная лента, подобная той, что покоилась сейчас в безвольных руках Жиля. Тогда я искренне верил в свои слова, с отчаянием ребёнка, из последних сил цепляющегося за иллюзию мира во всём мире. Сейчас я почти что ненавижу себя за эту злую, бритвенно-жестокую невинность. Но я слишком хотел получить всё и сразу: я хотел быть вместе с Жильбером и своими друзьями в городе. Наивное, эгоистичное дитя. - Это правда? - спросил он со странным, почти доверчивым лицом маленького ребёнка, и, видя, как я просиял, внезапно усмехнулся по-взрослому цинично: - Хочешь, чтобы я пошёл с вами?

- Да! - воскликнул я в нетерпении, - Идём, все ждут! - Ты не врёшь? - вновь настороженно спросил он. - Жильбер! - вымученно вздохнул я, и он, наконец, подчинился, отправляясь одеваться. Когда мы вышли, все были уже на взводе: - Ну, наконец-то! Мы опаздываем, пошли! У нас всего восемь часов, это немного! - Ээ... он тоже идёт, - неуверенно сказал я, и все чуть не сползли по стенке. - Серж, это... попросту жестоко! - воскликнул Карл, от которого я в последнюю очередь ожидал подобной реакции. Жильбер же стоял, и с крохотной злорадной ухмылочкой обозревал происходящее, - Я не могу с этим согласиться, - продолжал Карл, - Если он идёт, я остаюсь. - Я тоже, - вдруг подхватил Паскаль.

- ?И я! Я тоже! - подхватили остальные, - Это бессердечно!? Я застыл в растерянности. Мне было ужасно неловко перед всеми. И в первую очередь, перед своими друзьями: ведь я их даже не предупредил, что намерен взять с собой Жиля. - Карл? Почему? - я с отчаянным недоумением смотрел на него. Я был так уверен, что он поддержит меня... он всегда был на моей стороне. Почему же теперь? Жильбер же, глядя на старосту с каким-то особенным ехидством, продолжал хитро скалиться. Но Карл, отвернувшись, молчал. - Если хочешь его взять, идите вдвоём. Мы будем развлекаться сами по себе, - серьёзно, словно бы ставя точку в этой теме, сказал Паскаль. - Да, полагаю, ничего не поделаешь... - пришлось признать мне. - Аха-ха-ха-ха!.. - внезапно, разразился хохотом Жильбер, - Так-так-так... ?Ничего не поделаешь?... Значит, ?защитник справедливости? ведёт себя так только когда ему это выгодно... - с этими словами он развернулся и убежал, не успел я рвануться следом, его уж и след простыл. - Жильбер!.. - Ох, да какая разница, оставь его! - досадливо вздохнул кто-то. - Мне так жаль, - вдруг выдавил Карл, когда я - совершенно расстроенный тем, как в очередной раз всё сложилось, повернулся к нему, - Ты впервые идёшь в город, так что мы уже составили план, как нам повеселиться... - Я должен был сперва спросить ваше мнение, - проговорил я, будучи всё ещё не в силах прийти в себя. У меня по-прежнему стояло перед глазами разочарованное и насмешливое, точно у джокера, выражение зелёных глаз, - Я нечестно поступил с Жильбером. Я остаюсь. - Да ты что?!! Без тебя же будет неинтересно!!! - наперебой закричали все. - Пожалуйста, Серж, - спокойно, но умоляюще сказал Карл. - Если ты не пойдёшь, все будут чувствовать себя паршиво, - поддержал всех Паскаль. - Хорошо, - наконец, уступил я. На душе у меня было скверно, а совесть нечиста. Но, усилием воли заставив замолчать и ту и другую, я всё же залез со всеми в экипаж, и, уже отъезжая, заметил появившегося в окне нашей комнате Жильбера. ?Вы все такие лицемеры?, - словно бы говорило всё его существо, неподвижно застывшее и провожающее нас взглядом, - ?И ты - худший из них, Серж?. Унижение оставляет раны, которые никогда не исцеляются. Этот день не мог сложиться хорошо - подспудно я чувствовал это, и потому, как ни пытался развеселиться, отвлечься мне не удавалось. Лишь рояль, стоявший посреди трактира на подмостках, смог немного разогнать моё уныние. Музыка всегда была моим лучшим лекарством: она исцеляла душевные раны и помогала найти ответы на терзающие вопросы. И вот теперь я, играя и забыв обо всём, чувствовал себя почти счастливым, до тех пор, пока не увидел приближающуюся ко мне девочку моего возраста - настолько красивую, что сердце замерло: опьянённый вдохновением, я на мгновение принял её за Жильбера. Да и они действительно были похожи лицом и золотом волос. Но вот её строго окликнула какая-то дама, метнув на меня подозрительный взгляд, и незнакомка удалилась, уже издалека продолжая аплодировать мне, сияя поистине ангельской улыбкой. ?Я не лучше. Нет, нисколько не лучше Жиля. В следующий раз я возьму его с собой - сюда, под это прекрасное, свободное небо, чтобы он смог испытать ту же радость, что и эта девочка. А ведь я никогда не видел его настоящей улыбки. Уверен, её ни с чем нельзя сравнить... - думал я, чувствуя мучительную, но отчего-то сладкую боль, разлившуюся горячим мёдом где-то глубоко в груди, - Жильбер...?. - ?Жильбер, он... Слышал, с тех пор, как он перевёлся, его ни разу не навестил никто из родственников...?, - внезапно, услышал я обрывок разговора с соседнего столика, и, бросив туда взгляд, увидел компанию старшеклассников из моей школы. - ?Он поэтому такой чокнутый??, - спросил со смешком один из юношей, а тот, что являлся рассказчиком, покачал головой: - ?Он таким родился. Доказательство....?, - начал было он, когда я прервал его: - Извините! - Э? - тот отвлёкся и удивлённо захлопал глазами, глядя на меня. - А... Жильбер тоже перевёлся сюда? - спросил я. Тот ещё секунду разглядывал меня, после чего с самодовольной ухмылкой протянул: - О, Серж Батуль? Ясно... Так ты ещё ничего о нём не знаешь, новичок? Что ж, подходящий случай рассказать тебе о твоём прекрасном соседе. И он рассказал. И о дворецком в чёрном плаще, что привёл Жильбера в эту школу, и о том, что он - единственный сын французского торговца из Индокитая, который не принял почти никакого участия в жизни сына, а воспитывал Жиля его дядя - известный парижский поэт Огюст Бо, состоящий на большом счету у директора, из-за чего Жильбера до сих пор не выгнали из академии. Он поведал мне о том, как все в первое время влюблялись в Жильбера без памяти, слали ему любовные письма, хотели дружить, но он всех отвергал с лицом холодным, как у статуи, замыкался в себе и не желал ни с кем общаться, проводя дни в одиночестве, глядя в небеса и словно бы постоянно ожидая чего-то. И так было ровно до тех пор, пока три года назад с Жильбером не случилось одно происшествие. В этой самой таверне. Когда я выслушал его рассказ, то не смог даже вздохнуть: я был прав, пытаясь подружиться с Жильбером. Ведь он также был отмечен Каиновой Печатью: пробуждая в людях животные инстинкты, жестокость и презрение, он был так схож со мной, что от этого я ощутил себя ещё большим глупцом и негодяем, чем до сего момента. Тогда, три года ранее этого дня, Жильбера изнасиловали в этой самой таверне, на столе, при всех, после чего едва не зарезали. Лишь потому что он отверг приставания какой-то пьяной скотины. И никто - ни студенты, ни посетители, не вступился за него. Слёзный спазм сдавил мне горло почище удавки Жильбера, и я, чувствуя, как из глаз скатываются горячие слёзы, выдохнул: - Это вы все здесь жертвы. - все замолчали, и словно падающие домино, вокруг меня повисло густое молчание, - Я бы... не стал терпеть такое унижение. Я бы убил его. Тогда, три года назад, лишь какая-то женщина возмутилась происходящему, тем самым остановив творящееся здесь безумие. Жильбер не сопротивлялся направленному в него ножу, и я понимал, почему. Я бы поступил точно также. И, будь я в тот день рядом... если бы не смог защитить Жильбера, я бы...*** ?Жильбер... - я шёл на ватных ногах прочь от удушающей атмосферы проклятого трактира, а слёзы всё текли и текли, и я не мог остановить их, - Приехав сюда, я вижу только тебя. О тебе ходит столько слухов... Я видел сотню твоих ликов. Но все они одно. Я не знаю, что сделало тебя таким, но мы с тобой похожи. В какую бы ловушку ты ни пытался меня заманить, ты делаешь это, чтобы не разбить своё сердце. Это похоже на стену, которую ты возвёл, чтобы защитить себя, но... Я всё равно преодолею её!?. Немного придя в себя и проглотив горький ком, я вернулся к своим приятелям, что пировали в другом конце таверны и ни о чём не подозревали. Солгав, что ходил подышать свежим воздухом, я собрался было уходить со всеми, когда увидел прямо перед собой, сквозь большое окно трактира, проезжающих на лошади старшеклассника Блу и сидящего перед ним в седле Жиля. От остальных не укрылась эта скандальная сцена, и мальчики зашушукались, неодобрительно хмурясь и фыркая.

Я же, оглушённый кошмарной смесью гнева и чего-то, чего я не смог понять на тот момент, рванулся к выходу.

- Серж, нет! - только и успел крикнуть мне вслед Карл, но я уже не слышал его. Я словно обезумел, при этом совершенно не зная, что собираюсь сделать: затеять драку? Скандал?.. Но то, что произошло, когда я ступил на улицу, вогнало меня в совершеннейший ступор: Блу, гнусно ухмыляясь и что-то тихо говоря скривившему губы в презрительной усмешке Жильберу, внезапно схватил того за ворот тонкой сорочки под плащом и, рванув её вниз, обнажил плечи и грудь Жиля, вызвав тем самым всеобщий ошарашенный вопль. Я стоял, как громом поражённый, а Кокто, как ни в чём не бывало обвив нежными руками шею Блу, прижался к его губам, после чего они умчались, а я остался на дороге, в полнейшей прострации прокручивая в памяти взгляд, что бросил на меня Жиль - многозначительный и словно бы говоривший мне: ?Это ты во всём виноват?. - Серж! - ко мне подбежал Карл и вцепился в плечо: - Ты же не собираешься бежать за ним?! - Нет... - прошептал я, безотрывно глядя вслед уносящейся лошади, хотя самым сильным моим желанием в этот момент было догнать и убить Блу. Но я сказал: - Я ухожу. Я должен вернуться в школу и извиниться перед Жильбером. - Зачем тебе это? - взмолился Карл, - После того, как он с тобой обошёлся! - ?Карл! Серж!?, - к нам бежали другие члены компании. Староста ещё раз печально взглянул на меня и направился к ним. - ?Серж... что?! Уходит?! Но самое интересное только началось!?, - словно сквозь туман доносились до меня возмущённые голоса одногруппников, которых Карл пытался успокоить. - Ты влюблён в Жильбера, Серж? - внезапно, полоснуло мой слух, и я, выйдя из оцепенения, резко обернулся в сторону друзей. На меня с негодованием, требовательно смотрел полнощёкий Курт. - Н-нет! - воскликнул я, но мне не поверили: - Тогда почему ты бегаешь за ним и игнорируешь нас?! - крикнул в ответ Курт, - Это грубо! Ты ведёшь себя, как отвергнутый любовник! - он обвиняюще наставил на меня палец: - И если ты сам не понимаешь этого, то тебе скажу я: ты сходишь с ума по этому грязному педику! - Прекрати, Курт, хватит! - попытался остановить его Карл, но я уже обезумел: ярость подхватила меня и заполнила моё существо до краёв. - Немедленно... - выдохнул я, после чего моя злость рванула меня вперёд, - ...возьми свои слова обратно!!! - я молотил ему по лицу, почти не чувствуя получаемых в ответ ударов, - Возьми их обратно!!! Думаешь, ты идеален?! Все люди грязные, и ты тоже, раз говоришь такое о Жильбере! Он ничего тебе не сделал!! - Он педик, а они все грязные!! - визжал Курт, отбиваясь.

Внезапно, меня оглушила ледяная, и на этот раз вполне реальная волна: Паскаль вылил на нас ведро воды. Подобный шок лишил меня сил окончательно, и я застыл, неподвижно лёжа ничком. Курт же, грязно ругаясь и бормоча о том, что больше не хочет иметь со мной ничего общего, поспешно вскочил, и, отряхиваясь, в ярости заковылял прочь. - Серж... Серж... - осторожно звал меня Карл, присев рядом на корточки, а я не мог не то что ответить ему, но и просто двинуться: мной овладело такое бессилие и отчаяние, что просто хотелось умереть. - ?Серж, с тобой всё в порядке? Что-нибудь болит? Серж!?, - голос Карла доносился до меня словно сквозь подушку. Я лежал, точно мёртвый и вслушивался в стук собственного сердца. ?Почему? Почему моё сердце так билось?.. Это ты виноват! О, нет... Жильбер...?, - только и металось в мыслях. Когда старосте, наконец, удалось заставить меня подняться, он отвёз меня к себе домой - Карл жил вне школы, в соседнем от Арля городке. Там я смог просохнуть, и, когда я стоял, глядя в тёмное окно, Карл сказал: - Ты защищал Жильбера так... будто бы себя самого. - Ты хочешь, как и Курт, спросить, влюблён ли я в Жильбера? - горько усмехнулся я, не глядя на него. Карл промолчал, и я продолжил: - Мне нравится Жильбер. Мне нравится, что он абсолютно честен. Но я рассердился не потому что Курт посмеялся надо мной... - я помолчал, собираясь с мыслями, - ...а потому что он назвал Жильбера грязным.?...сын грязной цыганки-шлюхи!? - Когда люди видят меня впервые, они считают, из-за цвета моей кожи, что внутри я тоже тёмный. Поэтому я не мог не почувствовать, что к нам относятся одинаково. - Но людей судят по поступкам, а поступки Жильбера дурны, - попытался возразить Карл, и я вскинулся: - Поступки?! А вы когда-нибудь думали о том, что чувствует Жильбер?! Ты тоже не понимаешь?! - Хватит, Серж! Ты разобьёшь стекло и поранишься! Успокойся, приляг! - и, когда я сделал, как он того просил, Карл вздохнул: - Ты правильно всё сказал, Серж. И я... я тоже думал, что смогу понять Жильбера. Пока не попался в его ловушку, - я вопросительно смотрел ему в спину, пока Карл не обернулся ко мне с грустной улыбкой: - Его грудь была покрыта ранами и он звал меня обнять его. Я знал, что это грех... Но я видел его волосы, разметавшиеся по траве, пот, выступивший на лбу от боли, пустые глаза, кровь... Я слышал его неровное дыхание, и не знал, что думать... - окончательно смешавшись, Карл опустил глаза, - Я всегда был недостаточно искушённым, и не подозревал, что зов плоти может быть настолько силён. Жильбер прекрасно знал об этом и соблазнил меня. Этим-то он и страшен, Серж - Жильбер способен отыскать в человеке его наихудшую сторону и заставить её проявиться. - Но что, если это всего лишь его способ защититься? - пробормотал я. - Погоди, ты же не собираешься с ним?.. - испугался Карл, - И ты не боишься совершить грех? - Я хочу познать не тело Жильбера, а его душу, - ответил я, - ?Самое главное не в том, чтобы никогда не грешить. Избегая грехов, ты можешь не увидеть правду?, - я почувствовал, как мои губы растягивает невольная улыбка, а в груди теплеет. Я взглянул на удивлённого моей переменой старосту: - Так однажды написал в своём дневнике мой отец. И я верю ему.*** Когда я вернулся в Лакомб, уже подошло время ужина. Жильбер на трапезе так и не появился. Когда же все лампы в комнатах мальчиков были погашены, во двор академии въехали двое.

Наблюдая сквозь приоткрытые шторы, как Блу срывает с губ Жильбера прощальный поцелуй, я, в ярости комкая в кулаке портьерную ткань, думал: ?Ему должно быть стыдно за себя. Кто-то должен объяснить ему, что он не прав, заставить остановиться. А потом...?, - внезапно, дверь за моей спиной хлопнула, и я, опомнившись, закрыл штору и обернулся. Жильбер, на ходу стаскивая плащ, скользнул по мне равнодушным, но в последствии приобретшим вопросительный оттенок взглядом. Я молча смотрел, как он, небрежно сбрасывая плащ на стул, поворачивается ко мне. Он делает шаг в мою сторону, и я замираю, ощущая, как сердце в груди испуганно трепыхнулось, но вот отчего - тревоги ли, страха, или... Также молча, он подходит к своей кровати и одним движением распахивает рубашку, заставляя меня зажмуриться и быстро отвернуться, иначе, кажется, умру на месте. Я не знал, что со мной происходит, но я чувствовал себя кучером обезумевшей тройки, которая несла меня в неизвестном направлении. И с этими лошадьми я был не в состоянии совладать.

- Жильбер, есть что-то, о чём я хочу поговорить с тобой, - сказал я, пытаясь сделать так, чтобы мой голос не дрожал и не срывался. Я чувствовал его веселье, как он тайком смеётся над моими тщетными попытками сохранить невозмутимость, но продолжил: - Надень рубашку и подойди сюда, - и спустя секунду ощутил на лице ткань с ударившим мне в нос томным ароматом цветов и тела Жиля. - Ненавижу, когда мне приказывают, - почти весело сказал Жильбер, глядя на то, как я стаскиваю с окончательно побелевшего лица его рубашку, - Можешь говорить, что угодно, но это не значит, что я буду тебя слушаться. Да и с чего бы мне прислушиваться к словам такого лжеца, как ты? - Значит, это была моя ошибка, - прошептал я, сжав халат на груди, - Я не остановил тебя этим утром, и ты отправился в город с Блу. Это же была моя ошибка? - я почти требовательно смотрел на него. Я знал, что он сделал всё это мне назло, и теперь ждал подтверждения.

?Давай же, скажи мне, что я могу понять тебя, Жильбер!?. - Ты отдал ему своё тело, чтобы отомстить мне? - вырвалось у меня, когда тишина стала невыносимой, и я, ужаснувшись сказанному, тут же зажал рот ладонью. Однако, было поздно - в лицо мне полетел уже ботинок, и Жиль, презрительно расхохотавшись, проронил: - Из-за тебя? Да не смеши меня! Ты на самом деле такого высокого мнения о себе? Не настолько твоя персона мне интересна, чтобы быть причиной подобному! - Так ты говоришь, что тебе нравится заниматься подобным с Блу? - обессиленно спросил я. Я запутался и не знал уже, что и думать. Жильбер же, казалось, так удивился, что даже рот раскрыл. А после его начал душить такой истошный приступ смеха, что я поневоле встревожился, не случилась ли с ним истерика. Я-то думал, что он накричит на меня. Отсмеявшись же, он, лёжа на кровати и вытянув руки над собой, отстранённо созерцал свои пальцы, точно размышляя над чем-то. - Нравится ли мне?.. - вдруг протянул он задумчиво, - Да... нравится. Объятия... поцелуи... ты ведь понимаешь, о чём я? - он повернул ко мне голову, и волна белокурых волос соблазнительно свесилась ему на лицо. С содроганием, я смотрел, как он проводит, лаская, рукой по обнажённому плечу - жемчужно-золотому в приглушённом свете масляной лампы. - ...Не просто позволять обнимать себя, Серж... - мгновение он смотрел куда-то сквозь меня, а после вновь пригвоздил моё умирающее сердце к стенке: - Сперва поцелуи и ласки, которые наполняют тело страстным желанием... - он изящно поднялся и сел на постели, - А потом... Словно сквозь туман я наблюдал, как он идёт ко мне через комнату - босиком, бесшумно. Впереди него летел его аромат - лёгкий, тёплый, точно июльский ветер, и невыносимо, непозволительно волнующий все мои чувства - этот проклятый Shion Nore, аромат тающих в чьих-то руках дамасских роз. Он заставлял колени слабеть, а сердце сжиматься то ли в ужасе, то ли в нетерпении. - Двое мужчин становятся единым целым, как Блу и я, - безжалостно продолжал он, с каждым шагом становясь всё неумолимее, - Это удовольствие не имеет словесных описаний... Серж, - и это последнее слово, моё имя, было произнесено так... нежно, властно и многообещающе, что я просто задохнулся и пропустил момент, когда он протянул руку и осторожно, словно бы стараясь не испугать меня, как дикое животное, легко дотронулся до моего лица тыльной стороной ладони, и, слыша прокатившуюся во мне отчаянную, горячую дрожь, вновь обласкал меня - зажмурившегося и замершего, словно бы в ожидании удара, - бархатистой рукой вдоль щеки, и это было так... пугающе, невозможно, невообразимо приятно, что я, почти слыша звуки рвущихся поводьев и слетающих подков, слыша его дыхание и аромат так близко, вцепился в эту нежную руку и, не открывая глаз выдохнул: - Жильбер... остановись. И, в следующую секунду, точно гром надвигающегося цунами, меня накрыл поцелуй - оглушающий, пугающий и не оставляющий ни единой надежды на спасение.

Инстинктивно, я попытался вырваться, глотая воздух, но он - нежно и моляще обвив меня руками, прошептал, обдавая мою шею горячим, пробирающим острым ознобом дыханием: - Нет, Серж... не убегай... Серж... - и я, будто находясь в блаженном, приятном сне, позволил себе расслабиться, поддаться этим рукам и всему, что требовало, о чём кричало и молило уже столько времени всё моё существо. Не знал я ранее наслаждения острее, чем ощущение его губ, жадно и одновременно столь нежно и ищуще впивающихся в мои, вбирая меня без остатка; его пальцы, скользящие по моей шее и груди - стонущей и отчаянно ноющей от невозможности впустить эти чудесные персты в себя - как можно глубже, туда, где трепещет и сокращается в мучительном нетерпении багровое сердце; его горячее тело - прижавшееся ко мне так тесно, что колени окончательно ослабевают, и я - медленно обвивая в объятиях приникшего ко мне Жильбера, сползаю вниз, мечтая лишь об одном - срастись с ним, слиться воедино, чтобы это удовольствие - эта райская смесь покоя и волнения, грусти и восторга, не прекращалась никогда. Вот так лежать с ним на полу, чувствовать себя в его нежной власти и то, как он, отвечая на ласку, льнёт ко мне шелковистой щекой и пушистым облаком волос... Это было счастьем. Внезапно, блаженное наваждение прервала упершаяся мне в лицо ладонь, и я - впервые за всё время распахнув глаза, услышал: - Довольно! Не прикасайся ко мне! - в ужасе и смятении я отпрянул от него - секунду назад такого тёплого и пленительного, но теперь ехидно скалящегося в ответ на мой испуганный осознанием произошедшего взгляд. Приподнявшись на локтях, он расхохотался, после чего, поднявшись, хмыкнул: - Ну и каково это было, ?почтенный студент?? - я неподвижно сидел, глядя в пол и будучи не в силах сдвинуться с места от по-прежнему обуревающих меня чувств и ощущений, - В этот раз ты впервые испробовал вкус поцелуя? - не вполне понимая, кто я и где, я поднял голову и взглянул на него. Встретившись со мной глазами, он прищурился: - Ты, кажется, собирался читать лекции обо мне и Блу? - он вернулся на свою кровать и, подогнув под себя ногу, устроился поудобнее, - Ну что ж, начинай, я весь внимание. - Трус! - беспомощно выпалил я, судорожно обхватив себя руками. Мне казалось, будто с меня содрали заживо кожу: настолько больно, приятно, тревожно и страшно мне ещё никогда не было. Я больше не знал, чем защититься от него - он прорвал мою оборону и теперь глумился над раненым. - Замёрзнешь, если будешь сидеть на полу, - вдруг услышал я над ухом: почему-то, Жильбер вернулся ко мне и, обняв за талию, поднял с пола. Я не препятствовал ему: каждое его прикосновение парализовывало меня, точно яд тропического цветка, и я просто позволял ему делать то, что ему было нужно. Мы стояли возле моей постели, и, когда я всё же смог ощутить ступнями пол, он прошептал, приблизив своё лицо к моему: - А сейчас... поцелуй меня на ночь, - после чего мои губы обожгло короткое и лёгкое, точно ветер от крыла бабочки, прикосновение - контрольный выстрел в голову, мгновенно выбивший опору из-под моих ног, и я, чувствуя, как руки Жильбера выпускают меня из объятий, схватился за металлическую спинку койки, слыша, как он молча удаляется на свою половину, и как утекают мои последние силы и выдержка. Я сполз на кровать и тихо заплакал. Ах... этот страх... Тогда, испытав на себе твою силу, я так боялся потерять себя, раствориться в тебе и твоём аромате, рассеяться от твоего дыхания... Если бы я не был таким ханжой, возможно, всего этого и не случилось бы... Нас бы не случилось. Мы так с тобой похожи, любовь моя. Сейчас я понимаю - ты уже тогда любил меня, как и я страшась выронить из ослабевших в истоме рук своё хрупкое сердце. Но эта горечь... Почему же мы не могли любить сладко и безмятежно, как любят дети? Ты был самой яркой вспышкой в моей жизни, Жиль. Но и ты же стал самой горькой и единственной моей любовью. Так почему же всё случилось именно так? Почему?..