Когда я стану королем (говорит Эд) (1/1)

Я Эд, граф Парижский, сын герцога Роберта Сильного и внук короля Людовика Благочестивого. Сейчас я не у себя в Париже и не в новой резиденции Компьень. Я объезжаю свои владения. И все же, как говорится, сюзерен в своих владениях – в любом месте у себя дома.

Когда я стану королем (а я им стану!), обязательно объеду все Западно-Франкское королевство. Я и раньше изъездил его вдоль и поперек – сначала как рыцарь герцога Орлеанского, затем как наемный воин, и наконец как полководец. Но в качестве верховного сюзерена – мне только предстоит это сделать.Меня, претендента на престол при живом и еще формально правящем императоре, легко обвинить в предвзятости. Быть может, другие не видят, как разбиты дороги и разорены села, как много пустырей и руин там, где до норманнского нашествия шумели города и звонили колокола в аббатствах, как озлоблен обнищавший народ и вместе с тем – разжирело и взяло слишком много власти духовенство. Но я все это вижу.Карл Толстый, говоря по чести, получил императорский венец законно, ибо он - Каролинг.

И в то же время всем ведомо: после смерти Карломана IIон просто оказался единственным (за исключением несовершеннолетнего Карла Простоватого) представителем правящей династии, благодаря чему три года назади получил корону Западно-Франкского королевства.

Уверен, что норманны ликовали все годы его правления. Еще бы, стоило лишь прийти и потребовать, и сразу же начинался поиск средств на выплату им отступного. Во время же сбора денег (как, впрочем, до и после него) норманнам почти не возбранялось грабить франкские земли.Не меньше ликовали имагнаты вроде графа Каталаунского (как сказал бы Сигурд, да поглотит его Хель!), ведь при безвольном короле им самое раздолье.Но в моем королевстве хозяином буду только я сам.Крест честной, никогда я не любил льстецов, но в одном с ними можно согласиться: из меня получится настоящий король. Ох, что-то опять меня заносит!Только глупцы могли подумать, будто я пустился в эту поездку по Парижскому графству лишь для того, чтобы покарать смутьянов. Ха! Они были и будут всегда, всегда их ждет одна и та же участь, и никогда владыка целого графства не бросится самолично их разгонять. Особенно если впереди его ждет корона.Моя жена Азарика говорит, что я умен. И, как Бог свят, мне приятно это слышать! Ведь мужчине нравится, когда его хвалит любимая женщина, да еще такая, как она. Да, я достаточно умен, чтобы не превращать инспекцию своих владений в карательную экспедицию. Я честолюбив и нескромен? Да, и благодаря этим качествам я буду королем.Итак, на чем я остановился? Проще всего было налететь и всех перевешать, превратив суд в формальность. Но я не Тьерри и даже не Готфрид. Да, и все-таки я не напрасно плачу деньги и наделяю землями тех, кто мне хорошо служит. Мои вассалы захватили преступников (жаль, не всех), выдававших себя за людей графа Парижского и творивших беззаконияякобы от моего имени. Как я и думал, они разоряли и жгли деревни, дабы обозленные крестьяне принялись громитьимения моих верных.

Эти нанятые кем-то головорезы даже под пытками не назвали имена своих хозяев. Не из преданности, это чувство им неведомо, они действительно не знали имен тех, кто им платил. Ничего страшного, зато их знаю я. “Ищи того, кому выгодно”, - так говорит мой крестный Фортунат, цитируя кого-то из древних мудрецов. Вернусь в Компьень – спрошу мою любимую ученую женушку, чьи это слова. А имена главных подстрекателей мне спрашивать не надо. Я знаю, что это Фульк и Кривой Локоть. Они умеют разить сталью и душить паутиной, но меч Робертинов достаточно могуч, чтобы разбить их силы, в каком бы виде мои враги не выставили их против меня.Для успокоения подвластных людей я продемонстрировал им торжество справедливости. Почти все преступники, прикрывавшиеся моим именем, были казнены на площадях самых больших городов графства. Уж мои люди позаботились о большом стечении народа. Простых людей, и не только простых, хлебом не корми, дай полюбоваться на казнь, особенно если она… гмм… не очень быстрая. А когда здесь же, на месте, до и после основного “развлечения”, можно поглазеть на кривляющихся фигляров и дрессированных животных, выпить браги и закусить сытным пирогом, то зрители, будьте уверены, валят толпами. Да и после того, как правосудие свершится, разрубленные на части тела врагов еще долго будут висеть на площадях, а в особо людных местах выставят их головы, насаженные на копья. Нельзя же давать людям забывать о том, что закон - не пустой звук.Нескольких преступников, впрочем, я пока придержал, так сказать, на этом свете. Кто знает, не пригодятся ли мне их показания в дальнейшем, а пока пусть посидят в подземелье.Мой приезд подействовал на народ благотворно. Иметь дело с графскими вавассорами и стражниками, которые часто бывают суровы с людьми – это одно, а когда лично приезжает владыка этим мест и победитель кровожадных норманнов – совсем иное! И приезжает не тольконаказать, но восстановить попранную справедливость.Я видел, что они благодарны за это.Права была моя Азарика. Людям необходимо милосердие и справедливость. Но от себя добавлю, что они должны это получать в разумных дозах, а пряник нужно чередовать с кнутом.Что ж, в тюрьмах на моих землях томилось, ожидая решения своей участи, немало крестьян, коих удалось вовлечь в мятежи. Поджог усадеб, разбой и нападения на воинов – серьезные преступления. Но тех, кто не был замешан в убийствах, я велел смертью не казнить, а наказав плетьми, возвращать на прежнее место жительства. Пусть работают. Сигурд нанес нам немалый урон, убивая и уводя в рабство, и мы не можем позволить себе добить и остальных. Другого народа мне не дано, а значит, надо как-то управляться с этим.Итак, врагам не удалось втянуть в кровавую смуту мои владения, а я за время этой поездки встречался с вассалами и союзниками. Были среди них как светские властители, так и духовные лица. Не слишком люблю попов, но, что поделать, они сильны, и восстанавливать их против себя – глупо для будущего властителя. Теперь я это понимаю.Дела были завершены, необходимые приготовленияна недалекое будущее - сделаны, и мои соратники твердили о необходимости скорого возвращения в Компьень. Но тут, как нарочно, зарядили дожди. Лето выдалось сухим, но вот теперь, под конец, видно, вся положенная нам вода изольется на землю. За 2-3 дня этого непрерывного ливня дороги сильно размыло, и перемещались мы не так быстро, как я привык. Кони не всегда могли пройти через эту непролазную грязь, воинам приходилось рубить деревья, налаживая гать.Да и обоз то и дело застревал.

Сейчас, сидя у костра, под сооруженным для меня навесом, я пишу письмо. Ей, моей жене. Хорошо все-таки, что я освоил эту премудрость. Теперь я могу выразить свои мысли так, как захочу, и это будет знать только она. Ну скажите, как бы я выглядел, если бы продиктовал ученому нотарию фразу, которую сейчас вывел на пергаменте? Вот эта фраза: "Уже который день я не срываю твое платье и не ласкаю тебя, моя маленькая, и ты не купаешь меня каждый вечер, как я привык! Вместо этого довольствуюсьэтой ужасной дождевой водой, которая здесь всюду, даже в моей палатке. Как же я соскучился по тебе!"Вот, хорошо, письмо наконец окончено. Сейчас я отправлю с ним гонцов. Налегке они доберутся до Компьеня раньше меня, пусть только на пару дней раньше, но ей будет приятно получить это письмо, я знаю.Тут я увидел Авеля, видно, идет от походной кухни, ибо выглядит довольным, даже улыбается.- Авель! - окликнул я.Он подошел, как полагается, поклонился.- Сейчас ты, Авель, возьмешь несколько воинов в сопровождение и поедешь вперед нас, в Компьень. С посланием для госпожи.Круглое лицо Горнульфа из Стампаниссы просияло.Вспомнилось, как недавно я спросил его:- Авель, что это за место - Стампанисса, и где оно? Это город или деревня?- Это деревня такая, недалеко от Анжера,- ответил он.И после паузы добавил:- Была.Потом рассказал, как до семи лет жил там с матерью. Она была крестьянкой, а отец - вроде какой-то мелкопоместный рыцарь. Он не жил с ними, а только приезжал. Обещал перевезти к себе, и Авель до сих пор твердо верит, что перевез бы. Если бы не очередной набег норманнов.- Мама велела мне сидеть в подполе и не вылезать, что бы не случилось, - говорил Авель. - А сама осталась в доме. Да и бежать-то было некуда. Кругом - либо огонь, либо нехристи проклятые. Там щель была, в полу у нас, значит. Я через нее видел, что они делали... с матерью. Не понимал еще, что это значит, но пот прошиб от смертного ужаса!Я мог рассказать ему очень похожую историю, ведь и мне было только шесть, когда погибла семья, которая стала для меня родной. Но ни к чему было ворошить прошлое, вон парень и так чуть не плачет.- Ладно, Авель, успокойся! Ты славно отомстил им в Париже, да и в Сен-Жермене!Но он уже не мог остановиться.- Потом они увели ее с собой. Люди, которым удалось спастись, сказали, что ее увезли на драккаре. И отца тоже видели среди пленных. И все, больше я их обоих никогда не видел. Я выбрался потом из подпола, на улицу выполз и провалялся без чувств до следующего утра.

Когда ему дали поесть сердобольные соседи, он ел и не мог насытиться, остановиться. Говорят, такое случается после больших потрясений.

Потом он оказался в Эриберте, где, за неимением других вариантов, готовился стать сельском священником.С того самого дня, когда Горнульф прятался в подполе, он и начал "заедать" все свои волнения любой пищей, какая подвернется под руку.За последнее время я окончательно убедился, что монашеская келья - не для него. Что ж, быть Авелю воином.Только я подумал, что повезло ему - уехал, когда дождь немного утих, как непогода разразилась с новой яростью. Теперь началась гроза. Громовые раскаты пугали прядавших ушами коней, а одна из молний ударила совсем близко от нас, слава Иисусу, в землю.Надеюсь, с Авелем ничего не случится в пути!- Думаю, он сообразит на часок найти убежище от грозы где-нибудь на постоялом дворе! - словно прочел мои мысли Альберик Верринский.- Вот и я надеюсь, что он не попрет напролом сквозь бурю, - сказал я.