Сомнения (1/1)
Разумеется, Эд принял все меры, чтобы по Парижу и окрестностям не поползли ненужные слухи.Начальнику конвоя, а через него и воинам было внушено, что в такую жару взятый с собой провиант легко мог испортиться,и это привело к отравлению. Чем не замедлили воспользоваться приговоренные к каторге. Граф не мог совсем отмести версию отравления конвойных кем-то из своих же сотоварищей, хотя верилось в такое с трудом. Во-первых, именно во избежание подкупа, убийств охранников и побегов заключенных Эд давно уже ввел правило: в конвой людей назначают в самый последний момент, и каждый раз - разных. К тому же, злополучную похлебку ели все. Да и каждый понимал, что при малейшем подозрении в подобном деле легко оказаться в камере пыток, а уж там расскажешь все. Монахам, что оказывали помощь пострадавшим, объяснили:для поиска злоумышленникабудет лучше избежатьшума вокруг этой истории и для виду согласиться с версией о случайном отравлении.Но сам Эд понимал: все не так просто. Тот, кто замыслил это, очень хитер, ловок и способен на что угодно. И это должен быть кто-то из ближайшего окружения. Тот, кто мог, например, спокойно перемещаться по лагерю и выйти на поляну, где расположились на ночевку конвойные с арестантами... Подойти вплотную!Итак, на поляне с Азарикой были только Роберт и Северина. Но девчонка вряд ли решилась быотравить воинов. Шантаж и подкуп нередко шли в ход, если нужно было завербовать сторонников во вражеском стане. Иногда такие сторонники соглашались помогать и без платы, но тут должна быть огромная личная ненависть, жажда мести, ревность. Но Северина – слишком мелкая сошка, самое большее, что такие могут – это подслушать, подсмотреть, передать. Кто, кому и с кем изменяет, кто с кем поссорился, подрался или помирился, кто какое платье шьет к придворному празднику… Ладно, проверим ее все равно еще раз. Или не раз, если потребуется.Тут Эд поймал себя на мысли, что нарочно оттягивает момент, когда надо будет задуматься и о Роберте. Как о еще одном человеке, сопровождавшем Азарику на поляну. Сын герцога Роберта Сильного, потомок Каролингов по материнской линии, зять владетельного герцога Трисского… и его, Эда, родной брат. Но брат не просто бастарда, бродяги и наемника Эда, а блистательного и могущественного графа Парижского.Владельца обширнейших аллодов. Да, именно аллодов, ибо Карл Толстый во время посещения Эдом императорской ставки у Монмартра, сделал герою обороны Парижа такой подарок – его бенефиции перевел в статус наследственных владений.Это Генриха Суассонского нужно благодарить, его влияние. Для непосвященных в тонкости придворных хитросплетений Генрих был балагур, дамский угодник и любитель охотничьих баек, в действительности же - всесильный магнат, человек огромного ума, способный переиграть самого Фулька. Да покоится с миром отважный воитель и истинный друг!Итак, пока Эд не женат и не имеет детей, его наследник - Роберт. И, как ни отвратительно думать об этом, ему выгодно расстроить свадьбу брата. А ведь всем известно, что Эд горяч, не терпит неповиновения, а уж за предательство и ложь может расправиться с виновным (или виновной!) мгновенно и крайне сурово.О, если бы все это и правда оказалось досадной случайностью, отравлением испорченной едой! Но ученые монахи ясно сказали – в похлебке содержалось нечто такое, что в нее добавлять совсем не полагается!И еще – все сказанное Робертом об Азарике в то утро совсем не похоже на дружеское участие к ней. Говоря про зелье, изготовленное ею в монастыре для привратника, Роберт переиграл и зашел слишком далеко. Не подумал, что вся эта история может быть известна не только ему. Эд давно знал от Альберика, что именно Роберт и Протей подлили в воду сонный отвар.Давно уж забыл тот разговор, который они с сеньором Верринским вели как-то в дороге, просто от скуки, а теперь вот вспомнилось. Для чего брат говорил об Азарике так плохо? Желание расстроить свадьбу? А может, просто ревность? Эд прекрасно помнил то время, когда они с братом от одиночества потянулись друг к другу и стали самыми близкими людьми. Роберт, тогда еще подросток, смотрел на старшего брата, как на какое-то высшее существо. Еще бы, ведь Эд так силен, дерзок и отважен, и никто лучше его не обучит самым хитрым приемам боя, не посоветует, как прельстить приглянувшуюся красотку, не расскажет о чужих загадочных странах. Но иЭду было необходимо и это восхищение, и эти мысли, что и он, изгой и разбойник, кому-то на этом свете нужен! Братья решили, что и радости, и горести будут делить пополам! И даже друг у них был один, общий.Школяр Озрик. Ставший затем палатином и оруженосцем. А позднее - девушкой, подарившей Эду чудо взаимной любви, нежности, преданности!Эд с силой ударил кулаком по подлокотнику кресла. Нестерпимо и ужасно – подозревать собственного брата. Но не менее ужасно - подозревать любимую женщину, которая не раз спасала его от смерти, а через две недели должна стать его законной супругой.
Они вернулись в Париж вчера вечером. И он видел, что для Азарики случившееся не прошло бесследно. Хотя она старалась выглядеть и вести себя, как всегда. Приветливо разговаривала с гостями и просто людьми на улице, давала указания слугам, ходила к мессе. И улыбалась ему, своему нареченному жениху. Но улыбка ее изменилась. Теперь в ней была тщательно скрываемая боль. Как тогда, в первые недели ее жизни в Париже. Губы улыбались, а глаза оставались невероятно грустными. Ночью она отвечала на его ласки, но Эд чувствовал: что-то не так. Конечно же, это была обида, он своими сомнениями причинил ей боль. Оставалось надеяться, что время и его любовь сделают свое дело.Он велел начальнику стражи удвоить количество часовых,и еще - чтобы ни один глоток воды, ни один кусочек пищи не попадал к ней на стол, пока это не попробуют дважды,одним словом - беречь Азарику, как зеницу ока.А потом распорядился немедленно вызвать ювелира Хафеза, выходца из Коимбры, давно обосновавшегося в Париже.Оставшись в опочивальне одна, Азарика вновь дала волю слезам. До сих пор она плакала крайне редко, но тут, с этим отравлением охраны и бегством осужденных… Эд подозревал ее!Он разлюбил ее, не верит в ее любовь? Или он и не любил? Как там говорила Заячья Губа? Жалко выкинуть на улицу верную собаку? А ведь она, Азарика, и правда была ему верна, как собака. И так же обожала и всегда ждала, не смыкая глаз, и бурно радовалась, кидаясь навстречу, когда он приходил. Как собака! Да-да, раньше он иногда, приезжая куда-нибудь в замок, заботился: "Накормите моих собак и оруженосца!" Именно в таком порядке! Он считал ее даже ниже собаки! Ну и что, что давно, ведь было же! Он не любит, он ненавидит и презирает ее! При этой мысли она зарыдала еще горше.В последнее время, несмотря на массу дел и усталость, она была просто невероятно, непозволительно счастлива! Неужели правду говорят, что счастье в жизни человека мимолетно, как дуновение ветерка, а вот беды преследуют постоянно? Теперь Азарика боялась, что счастье навеки покинет ее. Эд разлюбит ее, будет жалеть, что попросил ее руки! Будет сравнивать с благородными дамами! Как же ей тогда жить?- Госпожа моя, молю вас, не плачьте! – раздался рядом тихий голос. Это была дама Клаудиа.
Добрая женщина принесла Азарике молока и вкусных яблочных пирожных в сахарной пудре.- Вот, посмотрите! Главный повар сегодня испек эти пирожные по рецепту покойного архиепископа, да пребудет в раю его святая душа!Азарика тотчас почувствовала, что очень голодна. Но и за едой продолжала плакать. Мелькнула мысль, как жалко, должно быть, она выглядит – вся в слезах, с распухшим носом и красными глазами, да еще и с набитым ртом! Ей стало так жаль себя, как никогда!- О Клаудиа, - говорила она сквозь слезы, - принесите мне что-нибудь, я должна успокоиться! Это просто позор, что я оказалась такой слабой!- Это вы-то слабая! – воскликнула женщина. – Вы сильнее всех, госпожа. Ну, это просто вы переживаете такое время, когда любая женщина становится слишком уязвима и чувствительна!- Вы думаете, Клаудиа, что я …-Конечно же, вы беременны, моя госпожа! У вас все признаки, уж мне можете поверить. Да и эти слезы, и переживания - обычное дело для будущей матери. Перестаньте себя терзать и покушайте, вам необходимы силы.- Боже мой! – воскликнула Азарика, у которой даже слезы высохли при мысли о ребенке. – Я так мечтала о маленьком, Клаудиа!- И ваш будущий муж тоже, я уверена, о нем мечтает! – ласково сказала старшая фрейлина. – Послушайте моего совета, госпожа... У вас ведь нет матушки? И сестер?- Нет. Я свою мать не помню.- Вот вам и посоветоваться не с кем! А я вам так скажу. Не горюйте! Господин вас сильно любит, это видно. А ссоры и обиды, они же в любой семье бывают. Что у последнего пастуха, что у короля!
И она, понизив голос, добавила:- Всем известно, что бОльших скандалов, чем у нашего императора и его супруги, нет нигде и ни у кого! Скажите господину побыстрее о том, что вы в тягости, и сразу увидите, как все печали уйдут! Давайте я вам умыться помогу, а то придет его милость, а у вас лицо заплакано. В каком платье вы спуститесь к ужину, госпожа?Азарика невольно улыбнулась сквозь слезы, вспомнив, каким спектаклем каждый раз становился выбор платья императрицей Рикардой. Перед супругой Карла Толстого прислужницы и камеристки каждый раз вываливали из гардероба целый ворох нарядов, и она придирчиво рылась в них, время от временивыкрикивая в адрес неумех-портных ругательства по-алламански.
Азарика выбрала шелковое лиловое платье, расшитое серебром, под которое одевалось еще нижнее, розовое. И сделала это как нельзя более вовремя. За ней пришел Эд.