Последняя просьба Аделаиды (1/1)

Имение, в котором обосновался Юдик, бывший управитель принцессы Аделаиды, находилось на расстоянии одного конного перехода от Парижа. Здесь успели основательно похозяйничать датчане, а многие вилланы разбежались или попали в плен. Поэтому восстановление хозяйской усадьбы тянулось медленно. Сам же Юдик, несмотря на все перенесенные им во время осады страдания, оживал буквально на глазах. Он был предусмотрителен и, как хороший хозяин, не держал все яйца в одной корзине, немалая часть его сбережений в слитках и монете еще до войны была зарыта в надёжном месте. Теперь на эти средства и восстанавливалось загубленное хозяйство.Юдик полулежал в кресле. День выдался дождливый и прохладный, в непротопленном доме даже у горящего очага было не слишком уютно, и старик зябко кутался в меховую накидку. Меха всегда были его слабостью, да и при роскошном дворе принцессы полагалось блистать. Юдик сокрушенно покачал головой. Нет уже ни принцессы, ни ее двора. Дворец, и тот сожжён, имущество погибло. И в новом дворце, если его построят, уже не будет места старому управителю. Городом правит Эд, у которого, конечно же, есть преданные ему люди, между которыми и будут распределены все ведущие роли. Это будут ловкие, прибирающие все к рукам, молодые и одержимые иметь все и сразу. Такие, каким и сам Юдик был 30 лет назад.Да, Эд… Вряд ли он обрадуется, если увидит Юдика в Париже. Да и сам бывший управляющий не испытывал к нему симпатии, ибо, как любой удачливый царедворец, всегда искал дружбы только с теми, кто обласкан его хозяйкой. К тому же, Юдик давно овдовел, детей у него не было, и жить он привык интересами Аделаиды. Нелюбимый старший сын-бастард принцессы даже ребенкомвызывал у него лишь раздражение.А всё-таки съездить в Париж придется. Надо исполнить последнее поручение Аделаиды. О, если бы не эта предательская слабость, если бы он не свалился без чувств тогда… Не пришлось бы теперь голову ломать. Ведь это только сказать легко?— исполнить, а как?Старая служанка поставила перед Юдиком чашу с бульоном. Он отхлебнул горячее варево, кровь чуть быстрее побежала по жилам, и он пустился в воспоминания.В страшные дни осады Парижа, по совету покойного архиепископа принцесса перебралась из дворца в небольшой старый особняк, который Гоццелин лично выбрал для нее. Здесь было тесно и далеко не роскошно, но жить можно, а главное?— относительно безопасно.Перевозя имущество своей хозяйки в новое пристанище, Юдик ожидал вспышки гнева, брюзжания, недовольно поджатых губ. Но, на удивление, принцесса переехала безропотно, молча. Ее приживалки и служанки паниковали и рыдали, перепуганные почти не прекращавшимся грохотом осадных машин, лязгом оружия, криками раненых и диким воем норманнов, на которых осажденные лили кипяток и смолу. Принцесса же словно не обращала на все это внимания, погруженная в какие-то свои, терзавшие ее, думы. Целыми днями сидела она в кресле, укутанная в меха. Почти не разговаривала. По крайней мере, здесь Аделаида перестала бояться привидений, которые, как она уверяла, во множестве водились в огромном старом дворце, особенно в заброшенной, необитаемой его части. Сам Юдик ничего такого за двадцать с лишним лет службы у принцессы не видел, но кто знает… Слишком много лет простоял дворец, слишком много хранил тайн, в том числе и зловещих. Может, призраки и были…Шли дни, положение осажденного Парижа становилось все опаснее, помощи ждать было неоткуда. Новости, доходившие до принцессы и ее окружения, могли внушить лишь отчаяние. Запасы продовольствия таяли. Впрочем, как говорили, голод мог начаться гораздо раньше, если бы не склады, которые успел подготовить Эд.Слыша имя старшего сына, принцесса выходила из оцепенения, подносила пожелтевшие старческие пальцы к вискам. Иногда бормотала что-то невнятно, слов не разобрать.Чувствует угрызения совести, думал Юдик. В том, что она знала и даже участвовала в заговоре, он был уверен. А уж о письме принцессы Гугону, в котором она требовала не отдавать Париж Эду, Юдик знал доподлинно, сам то письмо и отвозил.Теперь Аделаида уже редко сидела в кресле, чаще?— в постели, опираясь спиной на взбитые подушки. Наступил день, когда она не смогла сесть?— тяжкие думы и скудный рацион, состоявший из трех кусочков хлеба с отрубями?— на завтрак, обед и ужин?— по одному, сделали свое дело. Она лежала с полузакрытыми глазами, иногда впадала в забытье. По ночам, когда ей удавалось заснуть, она порой вскрикивала, произносила имена живущих и давно ушедших.Юдик, и сам с трудом таскавший ноги, подумал, что конец принцессы близок. Видимо, она и сама понимала это, потому что вдруг, впервые за последние несколько дней, заговорила. Велела всем выйти из комнаты, а управителю?— остаться.Голос ее был совсем слаб, но так и лучше, уж точно никто из посторонних не слышал их разговор.—?Здесь,?— шептала принцесса,?— здесь, в сундуке… в том, с серебряной отделкой… мои записи. Юдик, сегодня же сожги их. Сделай сам, пусть никто не видит и не знает. Много лет я хранила их, ибо не имела настоящего и будущего и жила прошлым. Да ты и сам знаешь.Она перевела дыхание после этой, слишком длинной для ослабевшей старухи, тирады, и продолжала:—?Теперь я ухожу. Прошлой ночью они дали мне знать об этом. Отец, Карл, Ганелон, мой муж Роберт… Пора мне идти к ним. Я бы радовалась этому, одно страшно?— вдруг Господь не простит, отринет меня? И меня ждет адское пламя? Я причиняла людям много зла, но в своей гордыне верила, что имею на это право! О, если бы я могла хоть что-то исправить!—?О, не говорите так, ваше высочество! —?мягко проговорил Юдик. —?Есть люди, которые любят вас, для которых вы были доброй и милостивой госпожой! Я?— один из них, приказывайте мне!—?Я буду лишь просить… Уничтожь все мои записи, Юдик! Я сделала много зла, но его будет еще больше… Эти записи могут вызвать новые беды. Если узнают… Не дай совершиться новым жестокостям, Юдик, молю тебя. Безумная, я говорила о дневниках! Лишь одному человеку. Моему сыну Роберту. Но теперь я понимаю, что и он не должен знать… об этом. Такова моя последняя воля.Он поклялся, что исполнит.—?Позови Гоццелина,?— сказала она после продолжительной паузы. —?Скажи, что хочу исповедаться. Пусть не медлит. Я уже почти не вижу, а скоро не смогу и говорить.Старик, уже не сдерживая слез, шагнул к двери, но Аделаида вновь остановила его.—?Перед смертью часто человеку открывается будущее! Эд вернется. Передай, что я просила о его прощении, за всё! Теперь иди.Юдик передал Гоццелину просьбу своей хозяйки. Архиепископ как раз был в Сторожевой башне. Сопровождаемый двумя молодыми послушниками, он устремился принимать последнюю исповедь Аделаиды Каролинг. В этот же день она умерла, а ее нелюбимый сын Эд вернулся в Париж. Но передать ему просьбу о прощении, как и уничтожить дневники, Юдик не смог. Истощенный, измученный старик упал без сознания на улице, на обратном пути от Сторожевой башни к маленькому меровингскому особняку. Его подобрали из милосердия монахи. Но когда он снова смог ходить, попасть в особняк уже было нельзя. Там разместили тяжело раненного Эда, охрана никого и близко не подпускала.Но вот теперь осада окончена, граф вновь переселился в свою резиденцию, а записи принцессы… Дай Бог, если на прежнем месте. А если нет? Но узнать это можно было, только поехав в Париж.Юдик позвал слугу и велел собираться в путь. Выехать надлежало на следующее утро.