Я разрешил себе ее любить... (1/1)

- Ну же, Эд, рассказывай! – сказал герцог Суассонский. – Сто лет тебя не видел! Болтали тут всякое, и что ты где-то в изгнании, и даже были слухи,что ты умер! Я был в Баварии, а когда вернулся и стал выяснять о тебе, прошло уже много времени, никто ничего не знал! А если кто о чем и догадывался, слово ведь боялись сказать! Людей я твоих искал, всегда ведь слуги что-то знают, слышат. Да сказали мне только, что некоторые из них сбежали, а кое-кого и в Сене нашли с перерезанным горлом. Ну, Фульк-то, я так понимаю, все знал, да мало кому о том докладывал!

Они сидели вдвоем в шатре Генриха. Герцогиня где-то у государыни наслаждалась бархатным голосом диакона Ринальдо, читавшего дамам очередную историю про любовь.

На столе между двумя друзьями стояла бутыль византийского вина, здесь же исходили соком и пряным ароматом мясо и дичь, доставленные от императорских поваров.Эд принялся рассказывать,начиная с дней, когда он вместо венчания и свадебного пира оказался в Забывайке, и заканчивая своим ранением в Париже, возле охваченного пламенем дворца. Упомянул, не вдаваясь в подробности,и о появлении в городе Рикарды.Особенную заинтересованность вызвала у Генриха роль Азарики в спасении возлюбленного, а затем – в сожжении драккаров Сигурда.- Вот это девчонка, клянусь Святым крестом! – смеялся Генрих, покручивая ус. - Я как только вас вместе увидел, понял, что ты, братец, пропал! Ну, если она к тому же еще и ласковая...Потом он вдруг стал серьезен.- Это все хорошо, Эд, ну там... чувства, хорошенькая девочка, любит тебя, жизнь готова отдать, тут все понятно.Да и ты другой стал,взгляд – как у влюбленного мальчишки. Но... не пожалеешь потом?- О чем? – Эд слегка сдвинул брови. Они, как и ресницы, у него были темнее, чем волосы, и красиво выделялись на обветренном лице.- Не хочу поучать тебя, Эд, но все-таки я старше, и мы многое испытали вместе ... Тебе так уж обязательно венчаться с нею? Мы ведь часто одних любим, а женимся совсем на других. Разве ты не мог бы просто ...посещать эту юную даму? Тебе бы знатную жену, чтобы ее родня тебе опорой была! Теперь для всех герцогов и графов было бычестью породниться с тобой.

- Породниться так, как твой тесть со мной породнился? – усмехнулся Эд. – Генрих, я не мальчик уже, но у меняне было любви и думал, что мне это и ненужно!Ну, может, боялся, что привяжешься к кому-нибудь, а потом пнут, как собаку, как в детстве матушка и ее родня пинали, не тем будь помянуты. И ты сам знаешь, надо еще поискать парня более тщеславного, чем я. Все кому-то доказывал, что я способнее, сильнее, удачливее всех. Что сам все возьму, что захочу. Все самое лучшее! И вот все это у меня появилось. Лучшие земли, отличный город, самая красивая невеста. Вот, наверно, Господь и захотел вразумить меня, и ниспослал испытание. Я о многом передумал в заточении! Никогда в своей жизни не думал столько. И понял, что лишь два человека меня и любят по-настоящему, просто потому что я – это я. И никто не горевал бы обо мне, кроме них. Но мой старый крестный уже совсем немощен, а Озрик... он, то есть, сам понимаешь, она... единственная, кто со мной остался, а ведь ей бы этого не простили. Легко заступаться, когда ты силен и за тобой целая армия, а она одна была, вместе со мной против всего света! Вот об этом я думал каждый день. Я много грешил и мало молился, но там... я молил Бога за нее, чтоб отвел погоню, чтоб не нашли! Фульк приезжал поиздеваться, о, как хотелось его придушить, а потом он обмолвился, что мой Озрик ускользнул от него. Я был таким счастливым в тот миг! И вдруг она пришла ко мне, на следующий же день, это было чудо!- Не пойму я тебя что-то. Так ты знал уже тогда, что она девочка?

– И да, и нет.- Это как?- Ну, ты понимаешь, некоторых вещей не скроешь. Особенно когда человек постоянно рядом и не совсем безразличен тебе, а ты – ему.Он молчал некоторое время, видимо, не находя нужных слов, а может, стеснялся их сказать, впервые ведь полюбил и впервые говорил об этом, пусть даже другу. Генрих не торопил его. Наполнил снова чаши и ждал.- Я не брошу, не оскорблю ее.Меня никто в жизни так не любил и не выручал, как она, - сказал наконец Эд, и даже в полумраке было заметно, как вспыхнули его щеки. – И никто никогда не был так добр ко мне. Может, я сделал ошибку, но я разрешил себе ее любить и принять ее любовь! И это оказалось так... необычно – все время думать о ней!Он мог бы добавить: “Лететь к ней, грезить ею, оберегать ее! ”, но это было бы уж слишком откровенно, а он и так слишком много сказал – для первого раза.Но герцог и не нуждался в большом количестве слов. В ту минуту одно лишь выражение лица его более молодого друга сказало сразу и обо всем.- Вижу, - вздохнул Генрих, - что сердце твое она в полон забрала. Что ж, тогда – вперед. Хорошая жена из нее получится, не обижай ее только. Она тебе отличных парней нарожает. Вот за что мы с тобой выпьем! На свадьбу-то пригласишь?Оставшуюся часть вечера Генрих, как обычно, сыпал остротами и рассказывал свои байки, ноодна невысказанная мысль не давала покоя. "Он упомянул старого каноника и девушку, но ни слова не сказал о брате. Знает что-то? Просто чувствует? Нет, не буду ему ничего говорить".Доложили о прибытии герцога Аврелианского, графа Пуатье, Ордана из Кьерси и еще нескольких гостей.- Вот! - Генрих поднял указательный палец. - Правильно мы с тобой думали, что все они придут. Скоро у всех будет шанс показать, кто мы - защитники непобедимой империи или курицы полудохлые!