Вспомнить и понять... (1/1)

Весь этот день он лишь казался спящим. Собирал по крупицам, поднимал из глубин памяти все, что произошло с ним за последний год. Он много успел сделать для Парижского графства, укрепления своей власти и усмирения непокорных вассалов. Только вот поесть и поспать не всегда успевал. Где уж ему было размышлять о чем-то, кроме дел, что-то вспоминать и сопоставлять. Теперь же у него появилось время кое-что обдумать. И он думал. Все эти разрозненные кусочки нужно было сложить в одну картину. Итак, с чего началось это наваждение? Когда он стал замечать нежные взгляды из-под длинных ресниц, и когда она начала будто бы случайно дотрагиваться до него?До нападения на него в Париже и последующего спасения при помощи Озрика он ничего такого не замечал, а туманные намеки Кочерыжки и иже с ним пропускал мимо ушей, считая бредом. Он видел, конечно, что оруженосец всецело предан ему, ловит каждое слово, торопится как можно лучше исполнить любое поручение, но такое отношение к своему сеньору, особенно если он был храбрецом и лучшим воином Запада, было бы естественно для любого юноши, мечтающего о рыцарских подвигах. Но тут и самому сеньору, что уж скрывать, нравилось, когда именно Озрик сопровождал его вбесконечных поездках. Потому Эд и брал его с собой все чаще. Приятно беседовать с оруженосцем, таким образованным и умеющим и о вычитанном в книгах рассказать, и на службе своему господину знания применить. Или не только по этой причине он желал присутствия Озрика? Чувствовал что-то уже тогда?Теперь, возвращаясь мыслями к тому, что было до его заточения (не так уж давно, и в то же время в другой жизни!) Эд понимал, что были в поведении его юного помощника некоторые странности. Например, он никогда, в отличие от товарищей по службе, не сбрасывал рубашку после упражнений на плацу, и не ополаскивался ледяной водой вместе со всеми, здесь же. Ссылаясь на склонность к простудам, спешил в свою комнату, куда ему приносили подогретую воду. Сперва это было причиной для насмешек, потом как-то перестали обращать внимание. Озрик ведь такой славный мальчишка и так храбр, ну могут же быть у него какие-то мелкие недостатки!А ведь он и в мыльню ходил до или после других, но никак не вместе со всеми. Все время у Озрика находились какие-то неотложные дела, но выглядело это естественно, ведь поручения господина - превыше всего и в первую очередь!Но когда же он, Эд, впервые ощутил радостное биение сердца при ее приближении и посмотрел на нее глазами мужчины, а не как смотрит владетельный сеньор на покорного вассала? Может, в тот миг, когда она, как безумная, кинулась к нему, обросшему и грязному после Забывайки? (Ублие?т (фр. oubliette, от фр. oublier — забывать - Забывайка) - подземная тюрьма, в виде колодца с дверью наверху - прим. автора). Пока он отмывался в бане от жуткого запаха подземелья, чуть ли не сдирая с себя кожу лошадиным скребком,Озрик бдительно караулил вход, не выпуская из рук меч.

Днем, уже чистый, побритый и накормленный, он в разговоре с нею упомянул своего бывшего палатина, Протея. Мол, не ускользнул ли из монастыря этот прохвост, чтобы сообщить о произошедшем Фульку? Она глянула на негонастороженно, и в то же время с каким-то почти нескрываемым торжеством. И призналась, что убила Протея, когда тот собирался донести о ее приезде и не дать вызволить Эда.

"Смотри, я и это сделала во имя любви к тебе!”- вот что можно было прочесть в ее глазах. Она давно научилась понимать, что в таких ситуациях или убьют тебя, или убьешь ты, и былая дружба может оказаться не в счет. Но одно дело?— убить мерзкого Кочерыжку, который всегда был ее врагом, и совсем другое?— бывшего соученика по монастырской школе и товарища по службе. Даже если он всегда старался свалить свою вину на других, даже если он был неисправимый врун и хвастун, даже если неминуемо обрек бы и ее, и Эда на гибель, она все равно испытывала угрызения совести. В какой-то момент не смогла сдержаться, из глаз покатились слезы. Добрый Фортунат принялся утешать ее.Напомнил, что она не имела злого умысла, а лишь спасала жизнь - свою и Эда, а уж он, Фортунат,будет молиться, чтобы Господь простил ее невольный грех. Эд тоже постарался успокоить ее, поведав, как в ночь своего бегства из норманнского плена убил троих бросившихся на него хирдманнов короля Сигурда. Пример был, конечно, притянут за уши, но хотелось чем-то утешить, отвлечь Озрика. Похоже, Эду это удалось, Озрик жадно ловил каждое его слово, и вскоре успокоился. Больше они о Протее не упоминали.Из монастыря уехали в тот же вечер. В лесах, тянувшихся на много миль окрест, их уже никто не смог бы настичь...Совместный путь по нескончаемому зимнему лесу еще больше сдружил их, а дорожные впечатления быстро отвлекли Азарику от грустных мыслей. Вскоре оруженосец, радостно возбужденный и гордый своим подвигом, уже на бешеной скорости гонял своего Байона, стараясь настичь уносившегося вперед Эда. Им обоим нравилась эта игра. Эд чувствовал, как с каждой минутой прибывают силы, и пробовал их, то и дело выхватывая меч и рассекая им воздух.

А на привалах, во время лесных ночевок, они лежали рядом у костра, в окружении десятка взятых с собой монахов. Голодные волки перекликались совсем близко, сквозь снежную дымку были видны

их жуткие силуэты и горящие дьявольские глаза, в волчий хор вплетались завывания ветра, уханье филина, испуганное фырканье коней, скрип великанов-деревьев. Эду все это не могло помешать, доводилось ночевать в местах и похуже, да и Озрик за свою коротенькую жизнь повидал всякого. Но однажды он так стонал во сне, что Эд пробудился. Сквозь стоны и сбивчивые, непонятные слова разобрал свое имя. В холодном свете Луны лицо Озрика казалось мертвенно бледным. Страдальчески скривились детские губы.- Эд, Эд!Он придвинулся.

Осторожно, чтобы еще больше не испугать, тронул за плечо.Тот не проснулся, но от прикосновения как-то успокоился, инстинктивно потянулся к Эду. Ну конечно же, Озрик замерз! Как бы не заболел. И пока Эд соображал, чем бы его еще укрыть, тот просто, как ребенок, прижался во сне к нему, такому большому и сильному.

- Пойдем домой! - проговорил спящий оруженосец.Сразу согрелся, перестал стонать и с той минуты спал уже спокойно. Хорошо, подумал тогда Эд, что скоро они достигнут Верринского замка. Там можно сделать небольшую передышку. А потом - домой... если их дом еще цел.

Ещё он успел подумать, что монахи, пожалуй, будут шокированы, если увидят их с Озриком спящими так близко...но тут он тоже согрелся и провалился в глубокий сон.Утром Озрик был очень смущен, проснувшись совсем рядом со своим господином. Вспыхнув, принялся просить прощения, но Эд прервал его:- Это все пустяки, позаботься о завтраке.Дважды повторять не пришлось. Озрик в последнее время стал прямо одержим готовкой для своего сеньора. И то сказать, Эд сильно похудел, сидя в заточении. Оруженосец горестно вздыхал, глядя на него, и норовил положить ему в похлёбку мяса побольше.И вот - Веррин. Что же было там? Когда он почувствовал ее почти нескрываемую ревность? Стоп! В Веррине он поцеловал Гислу. Это был просто старинный обычай?— целовать хозяйку, в присутствии супруга в этом не было ничего предосудительного. Другое дело, что его поцелуй мог быть более целомудренным. Но он несколько месяцев не касался женщины, а эта бывшая монашка была так аппетитна. Да и Гисле, хоть она и обожала своего мужа, явно хотелось проверить силу своих женских чар на признанном красавце, и его пылкий поцелуй остался не безответен. Как вскинулся тогда его оруженосец! Эд заметил слезы, буквально закипевшие в темных глазах. Но и это еще не все. Озрик, конечно, не заплакал, но зато вздумал дерзить, прилюдно спорить с ним. Потом еще хуже?— без позволения выскочил из зала и ушел невесть куда. Эд тогда подумал, что Озрик начал много себе позволять. Это требовалось сразу пресечь. Последовал неприятный разговор, в ходе которого он, Эд, повел себя более грубо, нежели его маленький соратник того заслуживал. Очень скоро ему захотелось найти мальчишку и помириться. Эд, конечно, ни за что на свете не признался бы в этом, еще чего не хватало! Но он понимал, что они стали друзьями, а не просто господином и оруженосцем, а с другом так не поступают. Ох, он бы и не поступил, если бы не его вспыльчивость! Да, виноват.Во время ужина он то и дело поглядывал по сторонам, надеясь, что маленький упрямец перестанет дуться и придет. Не дождался. Настроение испортилось, и он даже почти не обратил внимания на вившихся вокруг него смазливых девчонок. Одна из них, пухленькая и белолицая, хихикала особенно бойко, а выпив вина, совсем осмелела, плюхнулась к нему на колени, а потом принялась тянуть куда-то в укромный уголок. Да, бабенка - ничего. В другое время он бы не отказал себе в удовольствии и вволю помял ее где-нибудь на сеновале. А вот сейчас взял и никуда не пошел. Выпил вина и улегся спать, закутавшись в меховое одеяло. Но заснуть не мог. Ворочался с боку на бок, гадая, куда мог запропаститься его Озрик. Тут с ним, конечно, не могло ничего случиться, а все-таки было не по себе. Да и нехорошо, что оруженосец остался без ужина. Ночью, когда все, кроме караульных, давно спали, Озрик наконец явился. И тоже долго лежал без сна, ворочался и вздыхал. Ну, хоть не плакал, и то хорошо. Потом встал и укрыл Эда своим одеялом. Спрашивается, для чего? Потом он понял. Озрик и сам побывал узником в Забывайке и рассказывал, как он там намерзся до костей и потом не мог согреться, даже сидя у натопленного очага или на жарком летнем солнце. Вот и думает теперь, глупенький, что и Эду так же холодно.Утром в трапезной старая повариха поставила перед Озриком большую тарелку каши.- Ну-ка, ешь! Смотри, какой худой, кожа да кости!

- Спасибо, но мне не хочется, - это было сказано очень грустным голоском. И очень тихим, но Эд все равно услышал.- Ну, может, хватит? - он будто обращался к ребенку, мягко и в то же время с не обидной насмешкой. - Бери ложку.И оруженосец покорно начал есть.

Разумеется, извиняться Эд не стал, но весь день был необычайно мягок с Озриком… Или как ее звали на самом деле?А вся эта кутерьма с медвежьей травлей? Конечно же, тогда эта затея была ему нужна, чтобы дать встряску распоясавшимся за время его отсутствия вассалам и напомнить, кто тут хозяин. Но теперь он почти верил, что сделал это только для нее. Ну не могла же она продолжать на него сердиться после такого смелого поступка! Она же, стоя среди вассалов, от страха за него чуть ли не в обморок падала! Наверно, с нее сталось бы броситься на помощь, если бы зверь стал брать верх. И все-таки смотрела восхищенно и с гордостью, когда он победил, а взволнованное личико было белее снега.При прорыве в Париж она не отходила от Эда ни на шаг, и в город они въехали бок о бок.

Потом? Она снова была все время рядом с ним, во всех сражениях прикрывала его спину, а в минуты затишья старалась повкуснее накормить и стеречь его короткий отдых. Да, особенно накормить! Она, похоже, не ведала усталости и даже не спала, все старалась что-то для него приготовить и уговаривала, как ребенка, съестьпобольше. Он со смехом говорил, что, конечно, не слишком хорошо питался в Забывайке, но все же не станет съедать ее порцию. Эд и в самом деле долго не набирал прежний вес, но можно ли поправиться в осажденном городе, где люди мрут с голоду?

Они ещё больше сблизились. Ее слова о том, что она не станет жить, если погибнет Эд, были, по сути, признанием в любви. Граф после того разговора был как в тумане и точно знал теперь, что его оруженосец - девушка. Девушка с бездонными, в пол-лица, глазами, длиннейшими ресницами и удивительной застенчивой улыбкой, приоткрывавшей белоснежные зубки. Но что-либо ответить он тогда не смог, по правде говоря, совершенно растерялся тогда. Никто за всю жизнь не говорил ему ничего подобного. Она, видно, надеялась получить ответ, смотрела с какой-то детской надеждой, молчание Эда смутило ее. Будь она опытнее, заметила бы, насколько сильно смущен он сам. Итак, не дождавшись ответа, она опустила глаза и отошла, а он ещё долго стоял, ловя ртом воздух. Хорошо, хоть никто не видел всего этого, а то засмеяли бы. Как ему хотелось прижать ее покрепче и сказать, что никому не даст убить ни ее, ни себя! Но сейчас предстоял бой, от которого зависела судьба города, и он не мог, не имел права думать о том, кто она, какая она... Он ограничился тем, что угостил ее сухарями, которые приберег специально.- Ты мне это принес? - голос дрогнул, глаза часто заморгали под отросшей, слипшейся во время опытов челкой.- Ну кому же еще?

Она взяла с благоговением, будто он подарил ей драгоценность. Отгрызла крошечный кусочек и улыбнулась, сдерживая слезы.В окно влетел здоровенный камень, выпущенный вражеской катапультой, и грохнулся в бадью с горючей смесью.Ни Эд, ни его оруженосец даже не двинулись с места.Зато видевший все через щель в двери Сиагрий покрутил головойто ли возмущенно, то ли с восхищением, и сказал Тьерри:- Ну, всё!- Что все-то? - мрачно осведомился тот.- Они точно спалят дворец! Все смотрят, смотрят друг на друга. И чего смотрят?Ах, и это сотворенное ею чудо с греческим огнем! Она сожгла вражеский флот, а потом он бежал, неся бесчувственную девушку по галереям пылающего дворца и сам задыхался в дыму. Был ранен, и она ухаживала за ним. И, лежа в лихорадке, слышал ее ласковые слова, ее милые рассказы, которыми она старалась развлечь его. В своей наивности, а может, просто от беспокойства за него, она прижимала его голову к себе, чтобы напоить, и тогда он чувствовал ее грудь. Под панцирной стеганкой ее не было заметно, но так?— очень даже хорошо…Эд многое смог понять о ней и о себе. Оставалось решить, как поступить дальше. Вот в этом она сама помогла ему. Не выдержало девичье сердечко, да и подвело созревшее для ласк тело. По неопытности она не догадалась, что тогда, после купания, он желал ее не меньше, чем она?— его. Ему удалось это скрыть, а лечебный отвар помог заснуть, но, проснувшись утром, он решил разобраться с этим наваждением. Сегодня же. И вот она, как маленький зайчонок, угодила в ловушку и лежит в его руках, а уж что будет дальше с ними обоими, ему сейчас и надо решить!Страх и первое потрясение понемногу прошли, и девушка открыла глаза. Больше всего она боялась, что все окажется сном, и проснется она одна. Но тут же увидела, что по-прежнему лежит в его объятиях. Теперь он держал ее не как рвущуюся из рук пленницу, а как возлюбленную. Очень осторожно и бережно касался губами, покрывая короткими поцелуями ее лицо. Она не помнила, когда сняла меховую безрукавку. Или это он снял с нее… Остальная одежда была на ней… и почему-то ужасно мешала… создавала единственную преграду между ее телом и его. Он по-прежнему оставался обнаженным.—?Я испугал тебя? —?спросил он.—?Нет… Только сначала, немного,?— призналась она.—?Если ты не захочешь, ничего не будет.—?Я хочу, чтобы было все.Весь мир перестал существовать. Ничего не было за пределами этого старого дома, этой комнаты. Были только они вдвоем, как Адам и Ева в раю. Лежали и нескончаемо долго целовались.- Видишь, - проговорил он наконец, - теперь я не держу тебя, а ведь ты не хочешь сбежать!И только тогда она заметила, что сама его держит, и ещё как! Обнимает обеими руками, а ноги оплелись вокруг его бедер!- Можешь продолжать, - разрешил он, - мне это нравится.Вновь поцелуи, и этот сводящий с ума жар, что разливается внизу живота!—?Как тебя зовут? —?спросил он.—?Азарика…И зачем-то наивно добавила:- Мне семнадцать лет...—?Азарика… - он словно попробовал на вкус ее имя, и почему-то представил спелые, яркиеягоды земляники... - Хорошо, что теперь я это знаю! Я представляться не буду, ты и так знаешь, что меня зовут Эд и мне - двадцать семь.Она улыбнулась. Ах, значит, он умеет быть забавным, когда захочет? - По-моему, тебе жарко в этой одежде. Я так давно сгораю от нетерпения посмотреть, что под ней! Это будет справедливо, после того, как ты разглядывала меня. Понравилось то, что увидела?Его голос, тихий и словно бы охрипший от страсти, возбудил в девушке еще большее желание. И она таким же хриплым голосом и уже без всякого стеснения ответила, глядя своими громадными глазищами прямо в его затуманенные страстью серые глаза:- Понравилось. Вы очень красивы, мой господин.Снова его мелово-белое от вожделения лицо прямо над нею.

Он и сам не знал, что можно испытывать такую страсть, от которой кровь шумит в висках, больно говорить и невозможно думать. Знал лишь, что умрет, если не овладеет этой девушкой прямо сейчас, он должен был заполучить и полностью подчинить ее, влюбить в себя еще сильнее, сделать своей. Чтобы уже никуда от него не делась! Это было похоже на безумие.Ей почему-то совсем не было стыдно, когда он раздел ее. Еще несколько месяцев назад Азарика и представить себе не могла, что не умрет от стыда и ужаса, оказавшись нагой перед мужчиной, а испытает восторг. Все-таки время лечит, да и она была уже не ребенок, а здоровая, созревшая для любви девушка… И мужчина был - он, Эд, о котором она грезила! Она осознавала, что ее тело красиво и хотела, чтобы он видел ее всю, без одежды?— как сотворил ее Господь.

Его горячие губы на ее шее, груди, на плоском девичьем животе... вот его рука скользит к талии девушки, вот опускается ниже. Его ладони оглаживают ее бедра...Все же она вскрикнула от смущения, когда его рука скользнула к мягкому шелковистомутреугольничку и начала ласкать ее между ножек, но наслаждение от этих ласкбыло таким, что заставило забыть всякий стыд, а внутри словно бы вспыхнул огонь. Ей очень хотелось доставить удовольствие и ему, но она ещё не знала, как! Приникала губами к его шее, целовала плечи, ключицы, завитки светлых волос на груди. О, этот терпкий, сводящий с ума запах его кожи! Больше ни у кого на свете не могло быть такой кожи, такого запаха.—?Ты красивая,?— шептал ей Эд. —?нежная… Не бойся!Она наконец решилась потрогать его член. На одно мгновение замерла, осваиваясь с новыми ощущениями. Он оказался нежный, как атлас, и в то же время такой твердый... Она непонимала, как такое могло быть, но красота мужского желания покорила ее. Ощутив тяжесть его тела, она вся выгнулась от наслаждения, уже не сдерживая стонов, и сама раздвинула бедра, впуская его.Он продвинулся немного вперед, но тут же почувствовал преграду ее девственности. Замер на секунду, вновь приник поцелуем к ее губам и одновременно, одним резким движением вошёл в нее. И перехватил губами ее крик. Крик девственницы, впервые принявшей мужчину.На секунду она лишилась чувств, но новое прикосновением его губ, нежно и страстно завладевших ее губами, привело ее в себя.Он был полностью в ней, но пока не двигался, давая ей успокоиться. Только целовал и осторожно убирал губами слезинки с ее щек.

Она снова проговорила:—?Я хочу, чтобы было всё…И сама приникла к его губам.И все произошло, так чудесно, как она и представить не могла. Они вместе достигли наивысшего блаженства и унеслись куда-то, где в морозной ночной тишине сияли звезды, мела метель и кружились в завораживающем танце снежинки…