Глава 3 Шаг (1/2)

— Семья, да? — тихий, и уже привычный девичий голос мягко разнёсся по больничной палате.Я и сам несколько удивился, как же устало он сейчас звучал.

Само слово ?семья? значило для меня удивительно мало. Это была одна из тех концепций, которые я понимал благодаря прочитанным книгам, но не мог по-настоящему примерить на себя. Для Хаи семья значила очень много, а для меня... для меня в этом понятии нет никакого ?веса?.

Я не понимаю, чем люди, приходящие в мою палату и прикрывающиеся этим словом, отличаются от остальных.

Я видел, что Асагаи, в отличие от меня, воспринимает всё совершенно иначе. Видел, что для неё семья не пустой звук и не просто ещё одно слово. Долгое время я даже пытался понять, что же именно я упускаю, но... безрезультатно.

Для меня моя ?семья? оставалась лишь препятствием, которое нужно было преодолеть, как я ни смотрел на ситуацию. Я чувствовал, что стоит мне отступить, замешкаться хоть на миг, и менять уже хоть что-то будет поздно.Я уже знал куда мне было нужно… нет, было необходимо попасть, и между мной и точкой назначения стояла лишь моя семья. Интересно, имела ли Хаи те же проблемы? И если да, то, как у неё получалось говорить без намёка на холод об этих людях.

Не понимаю.

Наконец вырвавшись из раздумий я окинул взглядом шторы, что прикрывали, казалось, ещё недавно закрытую за Хаи дверь.

Я перевёл взгляд к окну.

Там не было видно закатного светила. Все же моё окно выглядывало на юг больничного двора.Но даже так, перед глазами предстал небольшой сад, залитый багровыми тонами. А также небо, отливающее бронзой, с редкими металлическими прожилками облаков.

Даже спустя месяц я не перестаю удивляться красоте подобных моментов. Какое-то время я просто смотрел, безмолвно сидя на месте, наслаждаясь великолепием момента. Лёгкий ветер сквозь колышущиеся занавески и открытое окно, доносил запах цветущих деревьев и растений, а также далёкий, приглушенный, но все же различимый гул изредка проезжающих аж за больничным забором машин.

Длинные тени отбрасывались деревьями за окном, а в их зелёных кронах играли отблески гаснущего заката. Ещё один спокойный летний день подходил к концу, об этом, казалось, кричала сама природа. И на долгие, растянувшиеся на почти что вечность мгновения я потерялся в этом чувстве.

Я прикрыл глаза.

Когда я открыл их вновь, они уже сияли потусторонним светом.А, и без того залитый красной краской, вокруг меня мир, вспыхнул иными, неподлежащими осмыслению оттенками.

Это было иронично, если подумать. Я ненавидел эту часть в себе. Меня до скрипящих зубов бесила своя искажённая, осквернённая, нечеловеческая суть. Уже факт того, что я мог видеть чужую смерть был непростительным в первую очередь в моих собственных глазах. Я много думал об этом. Меня пугало, до дрожи, до скользящих по спине мурашек, что я могу отобрать у кого-то нечто столь ценное как жизнь одним касанием. Всего лишь касанием... превратить человека в истекающий блестящей алой влагой кусок содрогающегося мяса.Но в то же время именно этот мой дефект, это моё отличие, было ключом к тому, что позволит мне сбежать от игры за власть, что вскоре разгорится в клановом поместье.

Я не был человеком, скорее, был ближе к тому, кого называют ?монстр?. Или, по крайней мере, я знал, как легко могу им стать. Потому до этого самого момента я колебался.Делал ли я правильное решение, пытаясь уйти?Мог ли я доверять самому себе в подобном?Имею ли я право на эту частичку эгоизма, что подводит ожидания фактически всех знающих меня людей?Много, много глупых вопросов, часть из которых даже толком не оформлялись в моей голове, оставаясь лишь докучающим набором полусознательных образов. И все они меркли, стоило мне посмотреть в лицо истинной сути всех вещей.

Линии вокруг меня ярко горели в полумраке освещаемой закатным солнцем комнаты. Куда ярче, чем лишь едва проклюнувшаяся на небе луна, и даже ярче чем умирающее солнце. И тем не менее они не ослепляли. Никогда не ослепляли, просто притягивали взгляд.

Смерть была такой. Противоречивой по своей природе, потому и в моих глазах она представала схожим образом.

Мой взгляд так и норовил зацепиться за линию, мои мысли пытались к ним соскользнуть, и конечно же в груди уже начал разгораться знакомый, терпкий страх... как и ряд других эмоций.Когда-то давно, я не смог бы различить, что именно чувствую в этот самый момент. Когда сама моя перспектива восприятия мира меняется. У меня просто не хватило бы опыта распознать заполняющий меня противоречивый коктейль. Конечно, даже просто сказав, что я боялся Линий — я бы не солгал. Как же иначе? Ведь они были живым напоминанием о невозможном, исковеркавшем меня кошмаре, что казалось остался позади. Но проходили дни, недели, и вот уже месяц, эти Линии все продолжали цвести на периферии, всегда были там, на границе поля зрения. И страх что они пробуждали – был столь же неизменен.Я не перестал бояться Линий, нет, не важно сколько много пройдёт времени, пока я не забуду агонию моей истлевавшей в той пустоте сущности, я не перестану бояться. Однако изменения все же были. Ранее ощущаемый, как клинок в брюхе, страх теперь не сковывал. Не забирал дыхание, не парализовывал конечности и не порабощал мысли. Этот страх пожирал меня день и ночь, иногда усиливаясь, а иногда слегка угасая, но он никогда не исчезал, а потому… я уже начинал забывать, каково это — не бояться.На самом деле уже долгое время отступать на полпути, не давая мне даже притронуться к горящим Линиям Смерти — меня заставляло нечто иное. Это был не застарелый ужас перед памятью и вечным напоминанием о бездне, где нет ничего, нет, скорее страх перед моей собственной новоявленной природой.

Я боялся того, на что теперь способен.

Потому что смерть — ужасна. Потому что я никогда не пожелал бы никому этой участи.

А также потому, что меня тянуло к ней, к смерти, как не тянуло ни к чему иному.Больше всего меня вымораживала мысль о том, что я получу желаемое.

Мир отдалился.

Как всегда, смена перспективы прошла просто, но ощутимо. Терзающие меня взаимоисключающие сомнения, эмоции, даже вечные страхи, остались где-то там, на периферии восприятия, чуть дальше, чем на дистанции вытянутой руки. Сейчас они не имели значения.Важен был лишь океан алого вокруг. Поистине завораживающие тончайшие ручейки правды, что перечёркивали и в то же время держали вместе всё вокруг. Я встал с кровати, мягко ступая по прохладному кафельному полу, остановившись лишь у вазы с цветами. Каждую неделю их заменяли на свежие. Едва сдерживая скручивающую меня изнутри неестественную нужду, я поднял один из цветков. Провёл пальцем по стеблю, листьям, лепесткам и бутону...В некоторых местах, где скользили мои пальцы были линии. Но я их не касался. Коснуться линий случайно было невозможно. Для этого требовалось осознанное усилие, желание, у меня было в достатке и того, и другого, но пока выходило их сдержать.

С самого начала, даже будучи одержимым эмоциями, я знал это. Я не мог коснуться смерти случайно, не мог забрать жизнь сам того не желая, нет, стань я убийцей по-настоящему и у меня не было бы такого лёгкого оправдания. Линии казались мне близкими, и отчасти, так оно и было. Линии Смерти лежали внутри всего, что существует, они были словно артерии, скрытые под плёнкой самой реальности, что, впрочем, не умаляло лежащей в них силы. Потому попытаться коснуться цветка и попытаться коснуться его смерти — это два совершенно разных усилия, что совершенно не связаны между собой.Я убрал руку с мягкого бутона.

Росчерк пальца.Хватило всего лишь росчерка пальца. Обрезанный на середине стебля, лишённый всего кроме воды, цветок был близок к смерти и без моей помощи, потому коснуться его линий было едва ли не проще, чем самого бутона. Мои пальцы не ощутили сопротивления, лишь лёгкое покалывание, и живое растение в моей руке увядает за считанные мгновения.

Так просто. Так красиво.

Но...Этого мало.

— Нет. — Мой голос звучал глухо, и едва ли был громче шёпота. — Этого... достаточно.Я бессильно сполз на пол. Моё дыхание отдавалось эхом в голове. Моё тело тряслось, но не от страха или боли, а от чувства едва сдерживаемого волнения. Я ощущал его лишь на периферии сознания, когда отстранялся, но сейчас, стоило мне полностью вернуться в своё тело, и меня начало трясти. А сам я едва сдерживал порыв то ли зарычать, то ли взвыть.

Понадобилось несколько минут просто чтобы забраться назад на кровать, собственные конечности отказывались меня слушаться.

Но как ни посмотри я прошёл точку невозврата. Пути назад уже нет.

В этот раз я смог сдержать свои импульсы в узде. Но... с огромным трудом. Потому как меня тянуло отнюдь не к смерти цветов или находящейся в палате мебели.

Как... как долго я пытался отрицать это? Как долго надеялся, что это просто минутные наваждения?

Будь в этой комнате ещё кто-то, привлеки он моё внимание хоть на секунду...Я вновь содрогнулся. Лишь с опозданием и некоторым облегчением осознав, что на этот раз — от отвращения и страха.

Может, я и шагал близко к границе, после пересечения которой обратного пути уже не будет, но... я все ещё надеялся. Пока я все ещё могу бояться самого себя, того, что могу сделать, всё будет в порядке. Должно быть в порядке. Потому... что я тоже хочу попытаться. Жить.

Откинувшись на подушку, и заворачиваясь в толстое одеяло я почувствовал, как меня клонит в сон. Моё тело, что и без того устало после насыщенного дня, требовало отдых, и я ощущал, как мои и без того беспорядочные мысли периодически соскальзывали в совсем уж странный бред. Почему-то я дрожал. Потому мне оставалось лишь крепче закутаться в одеяло в поисках тепла.

Даже в этом странном состоянии между сном и реальностью мои мысли скользнули к теме, что терзала меня уже долгое время.К месту, в которое я стремился уйти.

В Академ-Сити, город эсперов, о котором я так много читал.