Глава восьмая. Тарантия: Ложь и истина (2/2)

Конан говорил ровно и не сбиваясь, точно зачитывал незримый лист с подробной росписью приговора. Голос его казался напрочь лишенным выразительности, происходящее словно нагоняло на него немыслимую скуку – а может, он толком не сознавал, кого и зачем приговаривает к смерти. На протяжении его речи женщина в алом несколько раз протягивала руку к Киммерийцу, но всякий раз быстро отдергивала, словно обжегшись.

– Взвесив дела и помыслы изменника, мы приняли решение своеручно предать его смерти…

Толпа сдавленно охнула. За двадцать с небольшим лет правления король-варвар приговорил к смерти только участников Мятежа Четырех, что задумывали скинуть варвара с трона Аквилонии. Да и тех потом помиловал, заменив казнь лишением титулов и ссылкой. Конан никогда и никого не казнил собственными руками, тем более под стенами собственного дворца. В страшном сне никому не могло прийти в голову, что однажды правитель трона Льва поднимет карающий меч на вернейшего друга и союзника, Просперо Пуантенского.

Стоявший в толпе Лиессин Майлдаф набрал побольше воздуху. До чего все-таки непредсказуемая штука жизнь.

– Ложь! Ложь на устах твоих, от первого до последнего слова, ты, отродье демонов! Ты не наш король! Тебе неведомо милосердие и верность, ты просто лживая тварь, алчная до крови!

Льоу показалось, что-то лопнуло у него в горле, наполнив рот соленой горечью. Он захлебнулся недосказанными словами, но первый отчаянный выкрик сделал свое дело.

Сомневавшаяся и устрашенная было толпа с утробным воем качнулась вперед, без труда смяв и опрокинув конную цепочку Драконов. Рядом с подводой вскипело маленькое сражение. Дикая Сотня, приняв решение, обернула мечи в защиту герцога, не подпуская к телеге никого – ни королевских гвардейцев, ни горожан.

Вороной конь взметнулся на дыбы, визжа и молотя копытами воздух. Окружённый десятком конных, король устремился к замку. Дама в алом платье, сумев удержаться в седле и безжалостно нахлестывая лошадь, устремилась за ними. Толпа хлынула следом, неостановимым бурным потоком ворвавшись в распахнутый настежь зев Львиных врат. Кого-то сбили с ног, и Лиессин был уверен, что пробежал по дергающемуся человеческому телу.

В иное время он постарался бы остановиться и помочь бедняге, хотя бы оттащив того в сторону. Но не сейчас. В Гайарде толпа была против него и он стоял против толпы. Теперь же он был на ее гребне, и она стремительно влекла его вперед, как щепку в половодье. Темриец проклял бы себя до конца дней, если б хоть на миг упустил из вида платье цвета свежей крови с золотыми искрами. Он мчался за Мианной Лаурис, неотвратимый, как смерть, отшвыривая любого, кто неосторожно вставал у него на пути.

Женщина пронеслась через широкий двор, лихо соскочила с лошади, и, высоко подернув подол и спотыкаясь, устремилась вверх по крутой лестнице. Вокруг надрывно орали, призывая сражаться за короля и проклиная демонов, лязгало железо, пронзительно свистнула стрела. Мианна потеряла вуаль, легким облачком спорхнувшую на каменные плиты, ударилась плечом в дверь, но та оказалась заперта. Лаурис алым вихрем помчалась по длинной галерее дальше – но тут Лиессин прыжком настиг ее, мертвой хваткой вцепившись в локоть.

– Помоги мне! – кажется, женщина сгоряча приняла его за воина Дикой Сотни. – Надо спрятаться, пока все не закончится!..

Она осеклась. Лиессин некстати подумал, что она и впрямь очень красива. Может, даже красивее дочери. Лицо, как кошачья мордочка, высоко вздернутые брови, вытянутые к вискам нежные серые глаза, в которых плескался страх и запоздалое понимание. Ее губы округлились – но вместо того, чтоб завизжать, позвать на помощь или умолять о пощаде, Мианна Кейран выдохнула:

– Ты. Милосердные боги, это ты – Майлдаф из Темры. Ты пришел за мной.

Она попятилась, беспомощно вытянув перед собой тонкие руки в жестких облачках кружев. Прическа развалилась, и завитые прядки болтались по обе стороны лица. Тонкий голос срывался и дрожал, умоляя:– Выслушай меня. Ради всего святого, выслушай! Я виновата перед тобой, но я не хотела! Не хотела, чтобы все обернулось так! Не желала смерти твоему брату! Не знаю, как ты отыскал меня – но если кто-то направил тебя, не верь, но сперва выслушай!

– Говори, – с трудом разомкнул губы Льоу. Надо было прикончить ведьму, но Лиессин Майлдаф никогда прежде не убивал женщину. И, прежде чем забрать ее жизнь, он хотел узнать – зачем, ради чего она сотворила то, что сделала? – Я знаю, ты из Глейрио. Поэтому ты мстила Просперо – за своих предков.

– Я не добивалась его казни! – с неожиданной силой и мукой в голосе выкрикнула Мианна. – Да, я мечтала увидеть Леопарда поверженным. Я устроила возмущение в провинции против него и отправила к нему тебя, чтоб ему было чем заняться. Даже посоветовала королю вызывать Просперо сюда – но и только! Я рассчитывала, что здесь его будут судить. Суд наверняка будет милостивым, а я великодушно приду к нему на помощь. Просперо вдовец и всегда платит свои долги – так почему бы ему не взять в новые супруги ту, что помогла ему в трудный час?– Врешь, – хрипло припечатал Льоу.

– Нет! – взвыла Мианна. – Нет, клянусь Иштар Милосердной! Я хотела выдать Айрену за принца и стать женой Пуантенца! Но все пошло наперекосяк, а король после смерти Дженны сошел с ума!

– Еще б ему не сойти, с твоей-то помощью.– Да нет же! – Мианна обхватила себя за плечи, с тоской глядя на молодого человека. – Нет! Он терял рассудок, придворные попрятались по углам, и только я пыталась что-то сделать! Да, я сотворила призрак Дженны – чтобы он хоть немного отвлекся от своей скорби. Потом у барона Юсдаля, архивариуса, достало запоздалого мужества явиться к королю и заговорить с ним. Конан хотел казнить его, я еле уговорила короля ограничиться отставкой, надеясь, что барон догадается быстр покинуть столицу. Юсдаль уехал, а я осталась одна! Одна, понимаешь ты! Призрак королевы больше не сдерживал короля – Конан просто перестал его видеть. Он стал замкнутым и подозрительным. Я так боялась его! Надеялась на приезд Пуантенца, как на избавление!

– Если ты знала, что творится в Тарантии, зачем завлекла Леопарда в змеиное гнездо?

– Король… Конан вроде бы пришел в себя. Обещал, что не тронет Просперо и пальцем, но справедливо рассмотрит его провинности со всех сторон, – бесслезно всхлипнула Мианна. – Я поверила. Вместо этого он бросил приехавшего Леопарда в каменный мешок и требовал, чтобы тот оговорил сам себя. Я ходила с королем в подвалы, убеждала прекратить, твердила, что Просперо невиновен, но он оставался глух ко мне. Ему просто нравились чужие мучения! Нравились, будь я проклята! Он пребывал в здравом уме, и ему нравилось пытать Леопарда!

– Как тебе нравилось пытать моего брата? – отстраненно спросил Льоу.– Я пальцем не прикоснулась к твоему брату! Только в день, когда пригрозила тебе!

– А теперь ты скажешь, что не использовала Лоркана ни в каких ритуалах?..– Использовала! – в ярости прокричала женщина. – Да! Тогда я еще полагала, что на Конане порча и пыталась снять ее. Мальчику ничего не грозило! Ничего! Но что-то отразило мои чары и ударило в него! Он умер, умер у меня на руках, можешь ты это понять?! В тот день я осознала, что король не безумен, не проклят и не одурманен. Не безумие разъедало его душу, а власть. Победитель чудищ сам превратился в чудовище, и не нашлось героя, способного встать у него на пути. А я – я просто женщина, не рыцарь и не герой!

– Лжешь, ведьма, – ожесточенно затряс головой Лиессин.

– Я говорю правду! Ну подумай сам, зачем мне лгать тебе? Правду в обмен на правду – кто оклеветал меня? Кто назвал меня ведьмой? От кого ты узнал о ритуале?Майлдаф отмолчался, но Мианна и сама оказалась в силах догадаться. Она застонала, как подстреленное влет животное, бессознательно рванулась в сторону, пытаясь не убежать, но спрятаться от себя и своих догадок. Вскинувшиеся руки Льоу сомкнулись вокруг ее шеи, безжалостно скомкав пышный воротник. Мианна вцепилась в его предплечья, сражаясь за лишний глоток воздуха, разевая перекошенный рот, хрипя и задыхаясь. Ее прекрасные глаза расширились, а зрачки стали крошечными. Борясь, они переступали с ноги на ногу, раскачиваясь и словно бы танцуя, пока не оказались напротив полукруглого окна галереи. Внизу с криками метались люди. Острые ноготки леди Лаурис полосовали кожу, как если бы она и впрямь была разъяренной дерущейся кошкой. Лиессин отпихнул ее, в растерянности увидев, как женщина боком ударилась о каменное ограждение. Она перевалилась на другую сторону и упала, только кружевные юбки и туфли мелькнули. Льоу метнулся следом, выглянул – Мианна распростерлась внизу на камнях, нелепо изогнувшись и отбросив правую руку в сторону.

Наверное, он должен был что-то почувствовать. Хотя бы удовлетворение от гибели врага. Но на душе было пусто. Там гулял, завывая, пепельный серый вихрь, и, отчаянно крича, пробивалась к сознанию единственная здравая мысль: отыскать Халька Юсдаля.

Пошатываясь, Льоу Майлдаф заковылял по галерее, выглядывая в оконные проемы и пытаясь сообразить, в какой части дворца разворачивается основное сражение. Там, где на руках кровоточили тонкие царапины от ногтей Мианны, надсадно болело.

Она лгала. Конечно, лгала. Всякий трус, загнанный в угол, лжет, пытаясь спасти свою жалкую никчемную жизнь. Вдобавок она была ведьмой, значит – лгуньей вдвойне. В ее словах не нашлось и капли правды. Она пыталась выставить себя невинной жертвой обстоятельств, только и всего. Айрена говорила правду, а ее мать, даже глядя в лицо смерти, врала. У нее не было ни мужества, ни отваги дочери. Она солгала – а что ей еще оставалось делать?

Изрядно утратив с возрастом в былой ловкости и хватке, барон Юсдаль по-прежнему оставался крепок и вынослив телом. Когда воодушевлённая призывом толпа рванулась на приступ коронного замка, Хальк постарался пробиться в первые ряды, предоставив Лиессина собственной участи. Парень молодой, крепкий, жизнью битый – выкрутится как-нибудь сам. Он не нанимался Майлдафу в няньки, у него своя цель.

Мельком Юсдаль бросил взгляд на позорную телегу. Кто-то уже вскарабкался на нее и рубил веревки, освобождая приговоренного. На Дикую Сотню можно положиться: уж если варвары что решили, то будут стоять на надуманном твердо. Они защитят Просперо. Ничья враждебная рука больше не коснется Леопарда… а на все остальное – промысел небес. Если боги окажут милость и поскорее отыщется толковый лекарь, Просперо выживет.

Хальк бежал по дворцу, знакомому до последней выщерблины в плитах, укромного закутка и путаницы внутренних переходов. Тарантийский замок был стар, не раз горел и перестраивался. Новые владельцы добавляли флигеля, эркеры и башенки, надстраивали этажи и ломали стены, объединяя соседствующие старые здания. Летописец отлично изучил огромный лабиринт из древних и новых построек, и гордился тем, что мог пройти по обширному дворцу с закрытыми глазами, ориентируясь только по шероховатости стен и тому, какой формы камни ощущаются по ногами.

Хлынувшая во дворец толпа бестолково рассыпалась по трем расположенным веером узким нижним дворам, столкнувшись с Черными Драконами, дворцовой стражей и схватившейся за оружие дворней. Никто ничего толком не понимал. Где орали о мятеже, где призывали спасать корону, где истошно блажили, что сбылось проклятие Тот-Амона и на Тарантию напали демоны во плоти. Одышливо пыхтя, Хальк спешил следом за вороным конем, уносившим прочь человека в черном и серебряном. Он готов был отдать годовой доход за то, чтобы скинуть хотя бы десяток паршивых лет и полсотни отягощавших плоть фунтов.

Свою душу вкупе с талантом Хальк Юсдаль с легкостью пожертвовал бы тому из богов, кто обладал бы властью обернуть время назад. Четверть века назад испуганный, но не утративший любопытства юный хронист своими глазами наблюдал свержение одного короля и приход нового правителя. С той поры хронист успел возмужать и состариться, но замок оставался прежним, а король – тем же самым человеком, которому он присягнул на верность.

Тем же – или теперь он был другим?

На лестнице, ведущей в Верхние дворы, Хальк неловко перешагнул через плавающий в луже крови труп гвардейца с гербом золотого льва. Человека развалил почти надвое некто, отлично владеющий полуторным мечом. А вот и вороной конь – скачет боком вдоль бежево-алой стены Рыцарского дома, разъяренно фыркая, но седло с высокой лукой пустует. Прислушавшись, Хальк различил звуки разворачивающейся неподалеку яростной стычки. Дрались где-то выше ярусом, ближе к королевским покоям и тронным залам. Никто из горожан еще не успел добраться сюда, а придворная челядь в страхе попряталась.

– Юсдаль! Эй, Юсдаль! Стой!..Оглянувшись, Хальк с изрядным облегчением узрел Ойсина Мабидана вкупе с парочкой соплеменников. Прыгая через две-три ступеньки, горцы из Темры с клинками наизготовку резво бежали наверх. Взошедшее над крышами солнце ослепительно блеснуло на начищенном и отполированном металле.

– Где король? – на бегу спросил Ойсин.– Чтоб я знал…– А молодой Майлдаф?

– Был на площади и тоже куда-то задевался…

– Ясно, – подвел неутешительный итог Ойсин. – Все за мной.

Следовать за опытными вояками было малость поспокойнее, чем в одиночку храбро мчаться навстречу неизвестности. Один за другим они проскочили под аркой с нависающей над головами тяжелой железной решеткой, оказавшись в коротком и широком Парадном дворе. В дальней его стороне три низкие ступени белого мрамора плавно сходились к высоким бронзовым дверям с литыми барельефами героев и былых правителей Тарантии. Двери вели в Малую тронную залу, а перед ними шел бой – самый нелепый и невообразимый из множества сражений, виденных Хальком Юсдалем. С полдюжины Черных Драконов отбивались от собственного правителя, и еще с десяток раненых лихорадочно пытались отползти подальше, укрываясь за контрфорсами.

Король-варвар был в своей стихии. Хальк не был в том уверен, но ему показалось – Киммериец смеялся, отражая и нанося удары собственной страже. Резко, надрывно скрежетала соударяющаяся сталь. На обрызганных водой камнях плясали пронзительно-синие тени. Воздух, судорожно втянутый Хальком, был на удивление чистым и свежим, с вяжущим ароматом близкой осени. Ламмас прошел, годовое колесо покатилось от лета к зиме.

– Ну, и что теперь прикажешь делать? – удрученно вопросил Ойсин, отнюдь не горевший желанием выйти на мечах против собственного нанимателя. – Вязать его, что ли?

– Дайте я поговорю с ним, – с мужеством отчаяния заявил Хальк.

– А коли там и впрямь демон в королевской шкуре?

– Все едино, – отмахнулся барон Юсдаль. – Я верю, воля Конана сильнее любых чар. Если настоящий король заточен в тюрьме этого обличья, он как-нибудь да даст знать о себе. В общем, не поминайте лихом.

Трясущейся рукой затолкав вытащенный было эсток в ножны, Хальк на подгибающихся ногах отважно зашагал к литым парадным дверям. Темрийцы и горожане уверовали в байку о коварном подменыше, но барон Юсдаль отлично знал, где заканчивается правда и начинается вымысел. Любому демону, если он не совсем сдурел от жара преисподней, достанет сообразительности держаться подальше от правителя Аквилонии. Безумие, особенно принимая во внимание слова леди Айрены – вполне может статься. Но демоны? Не смешите мой гульфик. Нет никаких демонов, кроме тех, что мы заботливо взращиваем в темных уголках своей души.

– В сторону, господа, в сторону. Дайте пройти посланцу здравого смысла, прах вас побери. Мечи прочь!..Внезапно Хальк осознал, что вокруг него никого не осталось. Он стоял напротив короля, и острый кончик летящего меча просвистел в каких-то двух пальцах от его лица, обдав смертельным холодком.

– А-а, Хальк, – клинок в руке Конана описал две слитые воедино окружности, похожие на туранский символ бесконечности, и звонко ударился острием в каменные плиты. – Ты откуда взялся? Я ж вроде выгнал тебя из города.

– Ну, а я вернулся, – барон Юсдаль очень старался не дрогнуть голосом и лицом.

– И на кой ляд, позволь узнать?

– Помешать тебе.

Как Хальк не вглядывался, он не мог различить в облике короля ничего, наводящего на мысль о безумии или одержимости. Да, Конан изрядно постарел за минувший год, но и только. Ярко-голубые глаза с возрастом приобрели оттенок стали, но их выражение осталось прежним – спокойным и чуть насмешливым. Варвар словно не замечал раненых и убитых, и напрочь забыл о недавнем намерении лично оттяпать голову давнему соратнику.

– Выходит, это твоими стараниями предатель улизнул от заслуженной кары?– Просперо никогда не изменял клятве верности, – горячо возразил Хальк. – Ему это и в голову бы не пришло.

– Да? А вот у меня есть подписанная им самим бумага с признанием в том, что он изменник, предатель и собирался отторгнуть Пуантен от Аквилонии в пользу Зингары… или Аргоса, не помню точно, – с добродушным смешком сообщил король. – Пришлось сломать ему левую руку, чтобы правой он наконец нацарапал своем имя, но какая разница? В нынешние времена накарябанному на пергаменте верят куда больше, чем сказанному слову. Некоторые уверовали даже в истинность твоих книг, хотя мы с тобой отлично знаем – там нет ничего, кроме лжи. Признаюсь, я совершенно не рассчитывал на твое появление… но так вышло даже забавней. Ладно, будем считать, эта партия осталась за тобой. Хватай свой покалеченный выигрыш и проваливай, пока я буду отечески вразумлять моих ополоумевших подданных. Ишь, чего удумали – бунтовать!

Барон Юсдаль ошеломленно потряс головой. Конан, которого он знал, никогда бы не сказал ничего подобного. Да, за четверть века на троне Киммериец неплохо изучил сложное искусство политических интриг, но ему совесть и честь не позволили бы приравнять жизнь Леопарда к брошенной на кон ставке.– Ну, что выпучился, ровно жаба под колесом? – ехидно осведомился варвар. – Небось, гадаешь, какая вражина наслала на меня порчу и не рехнулся ли я, случаем? Нет, дорогой мой Хальк, я, как это говорится, пребываю в здравом уме и трезвой памяти.

– Но тогда… тогда почему? – заикнувшись, выдавил Хальк. Растерянным жестом он обвел двор вокруг себя, раненых и умирающих гвардейцев, по доспехам которых прыгали солнечные зайчики. Краем глаза барон Юсдаль заметил, что за спинами вояк из Дикой Сотни нарисовался взъерошенный Лиессин Майлдаф. Бард из Темры выглядел потерянным и словно не осознающим до конца, каким шальным ветром его сюда занесло. – Нумедидес хотя бы воистину был безумен… Что случилось с тобой, коли ты следуешь его примеру?– Скука, – коротко и емко ответил правитель Аквилонии. – Можешь верить, можешь не верить, но все из-за треклятой суки скуки. Дженна меня покинула, достойных врагов не осталось. Каждый день я в нетерпении ждал, что хоть кто-нибудь поднимет голос против меня. Но нет, на старости лет мне выпала судьба править тупым овечьим стадом. Я думал, хоть Просперо хватит решимости плюнуть мне в рожу. Но у Леопарда на старости лет выпали и клыки, и когти. Все, что он мог – умолять о пощаде да причитать о том, какими закадычными приятелями были мы в прошлом. К демонам свинячьим прошлое! Оно было и прошло. Пусть дряхлые развалины навроде тебя трясутся над быльем, а я всегда жил днем сегодняшним. Я еще не старик, у меня все впереди. Приструню Тарантию, потом займусь Пуантеном. Там, глядишь, дойдет черед до Аргоса. Вижу, ты рвешься спросить, мол, как же бедный малыш Коннахар? Ну, сколько лет он, как истинный принц, прожил на всем готовеньком. Пусть сразится за место под солнцем. Выживет – хорошо, станет сильнее. Помрет – туда ему и дорога. Возьму молодую жену, хотя бы ту же Айрену Лаурис – или, как Леопард, усыновлю кого-нибудь. Или ничего не стану делать – пусть дожидаются моей смерти, а потом всласть грызутся за корону, – он хохотнул. – Старый добрый Хальк. Тебе так хотелось, чтобы твоя сказка о могучем и великодушном короле завершилась в сиянии славы. Ан нет. Будет так, как я захочу. Ибо я есть король и венценосец, а ты – выдумщик в отставке. Сыщется другой, помоложе и с таким же бойким пером – и люди поверят ему, а не тебе. Уходи, Хальк. Убирайся, пока не поздно. Возвращайся в свой Ларвик, или в Гайард, или куда тебе будет угодно, только подальше от меня.

– Нет.– И что ты собрался делать? – с искренним любопытством осведомился варвар. Он без труда отбил выпад барона Юсдаля, затем второй. Поединок со столь неравным по силам противником быстро ему надоел – и вылетевший из руки Халька эсток запрыгал по камням, звякая, как брошенная нищему монета. Барон Юсдаль попятился, споткнувшись о ногу мертвого гвардейца, и неловко шлепнулся задом на мостовую. Хальк не раз писал, как в подобные моменты перед глазами сраженного героя пестрой каруселью пролетела вся жизнь, но в его собственной голове возникли только две мысли: с Цинтией и Меллис все будет в порядке. Тейз ван Кайпере должным образом позаботится о своей новой супруге и о падчерице, иначе Хальк Юсдаль его и с того света достанет. Вот с Ротаном в последнее время он не сильно ладил. Может, оно к лучшему – мальчик не будет так сильно скорбеть по утраченному папаше. Но почему же все так глупо обернулось?

Наверное, стоило закрыть глаза, чтобы не видеть падающего вниз клинка.

Хальк не сумел зажмуриться. Никогда в жизни он не бежал от опасности, пусть она даже грозила неминуемой гибелью. Он слишком стар, чтобы трусливо убегать сейчас. Он примет свою кончину с достоинством.

Не ведающий промахов меч Киммерийца рассек возникшее невесть откуда пепельное облачко, бессильно чиркнул по плечу Халька и вильнул в сторону.

Барон Юсдаль отчетливо увидел их – двух женщин, словно сотканных из прядей серебристо-голубоватого зимнего тумана над Хоротом. Та, что слева, была статной и на удивление высокого роста, доставая головой до плеча короля. На ее плечах лежал призрачный плащ с меховой оторочкой, и порой, сгущаясь, туман обращался то в длинный расшитый рукав платья, то в сверкающую чешуйчатую кольчугу.

Вторая, справа, была невысокой и стройной. Хальк различил ниспадающую со склоненной к плечу головы длинную косу и то, как туманные пряди окутывают ее струящимися полотнищами шелка.

Руки обоих женщин покоились на широких плечах короля. Он рванулся было прочь, но призрачные дамы оказались сильнее. Неумолимо и невесомо они увлекали варвара к дверям малой тронной. Он что-то говорил своим незваным спутницам, но Хальк не слышал ни слова, видел только, как быстро шевелятся губы. Вот Конан поднялся по ступенькам, толкнул тяжелую дверь и вошел внутрь. Высокая дама оглянулась, прежде чем последовать за королем, и приязненно кивнула Хальку Юсдалю – а может, он самонадеянно вообразил, что мимолетный наклон головы призрака был адресован именно ему. Вторая женщина вскинула руки к лицу в изломанном жесте скорби и отчаяния – и исчезла, словно темная щель между створками втянула ее в себя.

Двери с лязгом сомкнулись. Кто-то из гвардейцев тихо, но забористо выругался. Ойсин шагнул к дверям малой тронной, вряд ли понимая, что именно намерен делать – и был остановлен выкриком Халька Юсдаля:– Нет! Стой! Да помогите же встать, прах вас всех подери!..Майлдаф протянул ему руку, одним резким и сильным рывком вернув барона в прямостоячее положение. Оказавшись на ногах, Хальк мертвой хваткой вцепился в темрийца, сдавленно рыча:– Ты ведь не глухой, ты же все слышал, да? Но этого не должно быть! Ради нас всех, ради блага Конни, ради будущего королевства – этого не должно быть! Коннахар не должен всходить на престол с клеймом наследника безумца!

– Да, – у барда что-то случилось с голосом. Прежде звонкий и четкий, теперь он звучал тихо, глухо и надтреснуто, словно Лиессин разом постарел на полсотни лет. – История не должна завершаться… вот так. Но равно или поздно нам придется открыть двери и войти.

– Нам нужна леди Айрена, – прохрипел Хальк. – Ойсин. Ойсин, ты должен нам помочь. Отправь своего человека разыскать Айрену Лаурис. Пусть хоть из-под земли ее достанет и приведет сюда, целой и невредимой. Если она побоится идти, скажи, что ее зовет Хальк Юсдаль. Мы выполнили ее просьбу о помощи, теперь ее очередь вернуть долг.

– Девчонка-то зачем вам сдалась? – не понял капитан Дикой Сотни. Майлдаф развернулся к нему, с усилием выговорив короткую фразу на языке, полном раскатистых шипящих и прищелкивающих созвучий. Фраза показалась барону Юсдалю смутно знакомой. Много позже он вспомнил, что пару раз слыхал ее от короля и не преминул спросить, как она переводится. Конан нехотя ответил, что это его родное наречие, а выражение можно переложить на аквилонский как приказание совершить нечто во имя молота Крома и гнева его. Такого призыва нельзя ослушаться, и потому им стараются не злоупотреблять: Кром из могильных курганов не любит, когда его имя поминают всуе.

Ойсин кивнул с такой силой, что отчетливо хрустнули косточки в его бычьей шее. Один из его сородичей умчался на поиски. Развивший бурную деятельность Хальк Юсдаль потребовал, чтобы всех раненых и убитых перетащили из парадного двора на лестницу, после чего опустили арочную решетку и задвинули засов. Остававшиеся на ногах гвардейцы возражали, твердя, что их долг – быть рядом с королем… ну, или хотя бы с бароном Юсдалем, мало ли что может случиться. Хальк упрямо гнал всех прочь.

Бронзовые двери по-прежнему стояли накрепко закрытыми, из них не появился ни человек, ни дух.

Отправленный с поручением темриец вернулся на удивление скоро. Он привел молодую госпожу Кейран – на сей раз не закутанную в неизменный просторный плащ, но затянутую в платье светлых оттенков. Айрена беззвучно плакала, торопливо вытирая слезы с лица рукавом, но ни словом не возразила, когда барон Юсдаль сказал: ей предстоит войти в малый тронный зал – и будь он проклят, если знает, что им предстоит там увидеть.

Они взошли по мраморным ступеням и, навалившись, распахнули тяжелую литую дверь.