Глава восьмая. Тарантия: Ложь и истина (1/2)

Времени всегда недостаточно, особенно когда оно позарез необходимо.

– Да, нас всего двое, – признал мессир Хальк. – Но два целеустремленных человека способны на многое. Ступай в город.

Майлдаф забросил цистру на плечо и отправился навстречу окутанным сырым утренним туманом улицам Тарантии. К её тавернам, постоялым дворам и дешевым забегаловкам, где порой не было даже скамей и посетители жевали стоя. Он шел по городу, ощущая себя смутьяном и разносчиком чумы – а может, предвестником грядущего очищения.

Мысли об очищении потянули за собой воспоминания о брате Джеролано и объятом чадным пламенем Гайарде. Свирепствует ли еще непримиримый радетель за веру и чистоту, или потерпел сокрушительное поражение от воспрянувших духом пуантенских баронов? Значит, монах явился туда совсем не по зову разгневанного божества, как он кичливо уверял доверчивых горожан, но лишь заради обещанного вознаграждения. Брат Джеролано ничуть не отличался от пронырливого мошенника, обдирающего на углу доверчивых раззяв в ?три скорлупки?. Но ему удалось пошатнуть незыблемость герцогской власти и возмутить город против своего правителя.

?А я смогу поступить так, если понадобится? Сумею увлечь людей за собой??

Мысли об угодившем в коварную ловушку Леопарде обжигали сердце сильнее раскаленного железа. Лиессин никогда не бывал за решеткой, но знал, что ничего хорошего там нет и быть не может. Беспомощность и обреченность, темнота, сырость и муки. А он косвенно причастен к тому, что произошло с Просперо. Всю оставшуюся жизнь ему нести на плечах незримый груз вины, эту постыдную тайну. Если б ему достало силы духа признаться во всем! Может, ничего тогда бы не случилось – или Просперо, человек, искушенный в дворцовых интригах, сумел обернуть ситуацию в свою пользу.

Но он промолчал. Ну почему боги сотворили его таким болваном! В наказание семье, что ли?

От размышлений о судьбе пуантенского герцога Майлдаф, как следующий проторенным путем усталый ломовой конь на шахте, возвращался к участи Лоана. Одно не вязалось с другим. Барышня Айрена уверяла, что проходимца Джеролано снарядила и отправила в Пуантен ее мать. Это было правдой, что подтвердила чародейская искра. Но кто похитил Лоркана и велел отправиться в Гайард самому Льоу – еще один неведомый враг Леопарда? Или барышня была не до конца честна и умолчала о чем-то? Неужели при всей своей осведомленности Айрена не знает о роли, отведенной в этой зловещей истории Лиессину Майлдафу?

Сколько вопросов – и ни одного ответа. Льоу не решился рассказать барону Юсдалю о похищенном брате, опасаясь, что архивариус отругает его, на чем свет стоит – за тупость, непредусмотрительность и нерешительность. Хальк не стал возражать, когда Льоу вновь собрался во дворец. Мол, надо выполнить данное обещание и спеть на проводах Ламмаса.

Добравшись до казарм Дикой Сотни, Лиессин так и не придумал способа увидеться с барышней Айреной, да чтобы никто о том не проведал. В ночь праздника она сама отыскала их. Конечно, можно рискнуть попросить о помощи Ойсина, но у того достанет ума заподозрить неладное. Или решить, что младший сородич совсем страх потерял и тайком охмуряет невесту принца, пока Коннахар в отъезде.

А ему позарез нужно потолковать с Айреной!

Лиессин несколько раз обошел просторный двор, где шло празднество, стараясь показаться в самых освещенных уголках. Если барышня так наблюдательна и проницательна, может, заметит его и смекнет, что он не просто так сюда притащился?

Где-то после полуночи, когда даже разгулявшиеся вояки притомились, а добрая часть костров и факелов погасла, слуха темрийца коснулся легчайший шепот:– Сюда. Поднимайся по лестнице.

Ступеньки в крытой галерее были стершимися до разной высоты и узкими. Карабкаясь на едва различимый призыв, Льоу пару раз едва не загремел вниз. Слух его не подвел: Айрена и впрямь скрывалась там. Юная графиня Кейран спряталась за толстой колонной. Высунулась на мгновение, взмахом руки подозвав Лиессина ближе, и юркнула в глухой закуток. Там было так сумрачно, что Майлдаф с трудом различал бледный овал ее лица.

– Я надеялась, кто-нибудь из вас сегодня появится, – торопливо выдохнула она. – Заплатила слугам на празднике, чтобы сразу оповестили меня, если наткнутся на тебя или мессира Юсдаля. У меня скверные новости.

– А у меня вопрос, – перебил девушку Лиессин. – Новости могут обождать пару мгновений? Всего один вопрос, очень важный для меня. Барышня Айрена, раз ты все тут знаешь, тебе не доводилось слышать о пропавшем подростке из Темры по имени?..– Лоркан Майлдаф, – отчетливо выговорила Айрена. – Ты обдумал все, и догадался. Я не хотела говорить при бароне Юсдале. Не знала, насколько вы доверяете друг другу. Да, моя матушка сочла, что одного проповедника недостаточно. Она рассчитывала замарать репутацию герцога. У нее много верных людей повсюду, и кто-то поведал ей о вас, братьях из Темры. Она велела похитить мальчика и спрятать в подвалах под Железной башней. У меня ушло несколько дней, чтобы найти, где его содержат. Видимо, в эти дни ты и приходил – и Мианна велела тебе ехать в Пуантен, угрожая убить брата, так?– Лоан жив? – Льоу схватил девушку за руки, не обратив внимания на испуганный вскрик. – Он жив? Скажи, что он жив и до сих пор в Тарантии!

– Он в Тарантии, – Айрена слабо трепыхнулась, пытаясь вырваться.

– Можешь провести меня к нему? Можешь помочь ему бежать? Ты должна нам помочь, слышишь?!– Отпусти меня, – тихо, но твердо потребовала графиня Кейран. – Отпусти и обещай, что будешь держать себя в руках, что бы тебе не пришлось выслушать. Клянись, не то я уйду и ты никогда больше меня не увидишь. Клянись!

– Обещаю, – Майлдаф на всякий случай убрал руки за спину и чуть попятился. – Я не причиню тебе вреда, только умоляю – скажи, что с моим братом?

– Я разыскала его в подземельях, – быстро заговорила леди Лаурис. – Пошла к матери и заявила: низко и недостойно последовательницы Искусства использовать ребенка в своих замыслах. Мы поссорились, но я настояла на своем. Мианна обещала отпустить Лоркана. Сказала, что известит тебя, мол, сделка расторгнута и вы оба свободны. Но прежде она хотела привлечь твоего брата к участию в некоем ритуале. Чтобы успокоить мятущуюся душу короля, так она уверяла. Я спросила, зачем ей ребенок для заклятия. Она сказала – мол, детский разум чист и открыт. Я предложила себя, ведь я дева и вдобавок чародейка, но ей непременно требовался мальчик. Мы… я… – она начала запинаться, – я все равно настояла на своем участии. Мы провели обряд вместе. Но все пошло не так. Мы не сумели прорваться сквозь стену. Не смогли достучаться, невзирая на все наши усилия…

– Лоан, – с нажимом повторил Майлдаф. – Что с ним? Он пострадал? Да неважно, я отвезу его домой, он поправится, мы непременно выходим его…

– Он умер, – всхлипнула Айрена. – Твой брат умер. Что-то случилось, и он умер. Седмицу назад мы похоронили его. Достойно, как положено. Если хочешь, отведу тебя на могилу.

– Что? – растерянно переспросил Льоу. – Что ты сказала?..– Он умер! – девушка повысила голос и немедля зажала себе рот ладонью. – Он умер, и мы в свой час оплачем его, но нужно думать о живых! Выслушай же меня! Леопард, твой герцог – он не выдержал! Признался во всем, что от него хотели услышать! Теперь ему остался день или два жизни, неужели ты не понимаешь?– Барон Юсдаль говорил, его непременно должны судить, – вялым, заплетающимся языком выговорил Лиессин.

– В прежние времена – да, несомненно. Но сейчас все решается желанием короля, а он… он не в себе и склонен внимать уговорам моей матери. Та добивается смерти герцога. Его казнят, и все рухнет! Будет смута, будет война!..– Понял, – кивнул Льоу. Натянутая до отказа струна с неслышным звоном лопнула, хлестнув обрывками по душе и оставив на ней глубокие кровоточащие следы. Барышня Айрена, будь она проклята вместе со своей матушкой-ведьмой, говорила чистую правду. Мертвым ничем не поможешь, а вот живым – еще возможно. – Теперь я все понял. Спасибо тебе. Возвращайся обратно и будь осторожна.

– Я всегда осторожна, – девушка выпростала руку из складок плаща и осторожно, как невесомым холодным перышком, коснулась виска Льоу. – Ты тоже береги себя, певец. Может, судьба будет милостива к нам, и мы встретимся – но не так, как сегодня. Прости, что принесла тебе горе.

Она ускользнула по галерее, растворившись в чередовании света и теней. Темриец какое-то время стоял на месте, сунув ладони за пояс и покачиваясь с пятки на носок, а потом решительно сбежал вниз по крутым лестничным ступенькам.

Все, что он совершил потом, Льоу проделывал в состоянии холодного, взнузданного железной уздечкой бешенства. Оно вытеснило все прочие чувства – осторожность, былую робость и жалкие обрывки страха. Остались только ярость и гнев, породившие незнакомую прежде, кристальной ясности расчетливость. Словно Льоу перестал быть собой, странствующим бардом Лиессином из Темры, и стал иным человеком. Озлобленным, решительным и точно знающим, что и как делать, чтобы добиться своего.

Он начал с трактиров, расположенных поблизости от королевского дворца и открытых до самого утра. Пил, не ощущая вкуса хмеля, пел, наплевав на каноны искусства и затверженные с детства правила. Наставники твердили ему, что бард не имеет права вмешиваться в чужие дрязги, разве что с целью остановить раздор. Бард не должен принимать чью-либо сторону в споре, руководствоваться гневом либо обидой. Да, любому барду и филиду ведомы песни, служащие для прославления битвы и пробуждения в людях тяги к пролитию чужой крови. Но такие песни – разящее оружие. Как добрый меч, они не должны извлекаться из ножен без нужды. Суть ремесла барда кроется в успокоении нравов и примирении враждующих.

Так обучали бессчетные поколения певцов, что бродили по земле зеленых холмов и быстрых рек до появления Лиессина Майлдафа.

И все это не имело ровным счетом никакого значения.

Льоу волновало и заботило только одно. Заставить людей, коротающих ночь в таверне в обнимку с кружкой эля, безоговорочно поверить его словам. Вселить в их сердца хоть каплю мужества. Пусть, вернувшись домой, они поделятся этим странным, непривычным чувством с родней и соседями. Пусть, как горящие искры, разнесут свой гнев дальше, на улицы, в соседние кварталы. Ему необходимы души этих людей. Их решимость, их вера в то, что им предстоит совершить подвиг во имя короны.

?Перо и слово в опытных руках куда опаснее меча?, – так однажды обмолвился барон Хальк Юсдаль. Вряд ли старый книжник подозревал, насколько окажется прав.

Под утро Льоу разрешил себе немного подремать на лавке в одной из таверн – иначе к вечеру он начал валиться бы с ног и заговариваться, а ему требовался ясный рассудок. Еще толком не проснувшись, Лиессин прислушался к разговорам посетителей.

Посеянные в отчаявшихся и смятенных душах ядовитые семена дали пышные всходы. Обыватели Тарантии уже не перешептывались украдкой, но говорили в полный голос. Говорили об оборотне в короне, о нарастающем безумии короля, готового ввергнуть страну в военный хаос, о Леопарде в застенках, о дружинах Пуантена, наверняка спешащих на выручку своему герцогу. Немедля из темных углов выбрались старики, что помнили последнюю осаду Тарантии немедийским войском, случившуюся почти лет тридцать тому, и охотно делились воспоминаниями о пережитых ужасах. Враги тогда перегородили реку ниже по течению, и Хорот вышел из берегов, затопив прилегающие к порту кварталы. Мертвецы плавали прямо по улицам, их негде было хоронить. Запасы провианта на складах оказались подмоченными и испорченными. Начался голод. Люди шли к стенам дворца, умоляя дать им еды, но Нумедидес приказал страже стрелять по горожанам горящими стрелами. Еще немного, и вдобавок к осаде в столице вспыхнул бы мятеж против короля. Остановило его только своевременное появление войска под знаменами Золотого Леопарда. Пуантенцы, коих вел его светлость Троцеро, дядюшка нынешнего герцога, прорвали осаду, спася Нумедидеса от неминуемой гибели. Как потом признавал в беседах с доверенными друзьями сам Троцеро, зря они так усердствовали. Надо было обождать денек-другой в виду столицы, дав горожанам возможность свершить правосудие. Дурной поступок, но от скольких последующих бед он уберег бы страну!

?Хорошо, – отстраненно похвалил сам себя Лиессин. – Но недостаточно?.

Он отправился к барону Юсдалю, отмечая по дороге, как в городе нарастают недовольство и волнения. Хальк тоже провел тревожную ночь, беспокоясь за исчезнувшего невесть куда темрийца, и с порога спросил, что такое у Льоу с лицом.

– Ничего, – равнодушно подивился вопросу Майлдаф. Провел ладонью по щеке, отметив, что надо бы сбрить отросшую щетину. – Лицо как лицо. Мессир Юсдаль, прошлой ночью я виделся с Айреной. Леди говорит, Просперо приговорен к смерти. Это случится сегодня или завтра. Не будет никакого суда королевской скамьи, ничего. Только публичная казнь, чтобы любой и всякий осознал безжалостность власти трона Льва.

Он ждал, что архивариус опять разохается, призывая богов и честя судьбу за немилость к Аквилонии, но Хальк мрачно кивнул:– Так и думал, что этим закончится. Надо действовать. Идем во дворец. Чем ближе к центру событий, тем лучше. Полагаю, ночь ты провел не зря?

– Достаточно швырнуть в костер первый факел, и Тарантия заполыхает, – уверил хрониста Лиессин. Подумал и добавил: – Надеюсь, что заполыхает.Львиные врата, как водится, стояли запертыми, караульные у потаенных Черных врат долго не хотели впускать подозрительную парочку. Помогло только упоминание Ойсина Мабидана – связываться с капитаном Дикой Сотни, известным своим бешеным нравом, никому не хотелось. Ойсина удалось сыскать в казармах, но меч по найму был сильно не в духе.

– Во дворце минувшей ночью стряслось что-то неладное, – нехотя буркнул он. – Что именно – никто толком не знает. То ли король в гневе опять крушил все направо и налево, то ли ворожил кто из придворных, а кто именно – хрен дознаешься. Видели вспышки в окнах, слышали крики, но и только. Все молчат, словно воды в рот набрали. Майлдаф, чего в такую рань притащился? Праздновать завершение Ламмаса ввечеру собирались, хотя нынче какие праздники…

– Мы обязаны поведать тебе кое-что, – начал Льоу. Ойсин вопросительно поднял бровь, и бард веско добавил: – По требованию чести и верности короне.

– Излагай, – Мабидан махнул свободным от несения службы воинам, чтоб отошли подальше к входу и не мешались при важном разговоре.

– Говорить буду не я, а мой товарищ, – предупредил Лиессин. – Его имя – Хальк Юсдаль. Прежде он служил королевским хронистом и лучшим другом его величества. Хальк свидетельствовал вступление Конана на трон и проживал во дворце до весны минувшего года.

– Да знаю я мессира Юсдаля, – не дослушал Ойсин. – Не раз замечал при дворе, пока он не… не отбыл из Тарантии. Ходил слух, якобы он устал от забот, получил отставку и укатил в Ларвик, выращивать свиней.

– Почти истинно, за исключением свиноводства. Никогда не испытывал тяги к деревенской жизни, – барон Юсдаль откашлялся и начал говорить. Рассказ вышел кратким, зато на удивление ёмким и почти не требующим дополнительных пояснений. Когда Хальк закончил свою повесть, Ойсин поскреб в затылке и озадаченно крякнул:– Вот оно как. И вы, вы оба, готовы поклясться именем и могилами предков, что сказываете чистую правду?– Да, – почти в один голос произнесли Хальк и Льоу.

– Выходит, король – не король? – дотошно уточнил Мабидан. – И это устроила Мианна Лаурис, почти королевская теща? А под Железной башней втайне содержат пуантенского герцога?

– Да, – снова повторил Хальк Юсдаль.

– В другое время я кликнул бы пронырливых молодцев с дознавательского приказа и предложил бы вам объяснится с ними… но не сегодня, – Ойсин, сделав над собой изрядное усилие, понизил от природы громкий и рокочущий голос почти до шепота. – Да, наше дело маленькое, стой на посту, глазей вокруг, примечай важное и необычное. Прежде, когда король еще выезжал в город, мы сопровождали его. Может, нас и кличут варварами с севера, но мы не глухие и не слепые. Кое-кто из моих людей приметил гербы со златым леопардом. А потом пуантенцы, числом не меньше двадцати душ, сгинули. Пропали без вести, вместе со своим герцогом. Мы знаем его в лицо – сколько раз видели, а кое-кто из наших так и вовсе служил в Пуантене под его началом. Пошарили по дворцу, но не нашли никаких следов пребывания пуантенцев. Только в подвалы под башней нам не пришло в голову сунуться. Там давным-давно все заперто и заложено кирпичом. Но вы-то откуда об этом прознали?

Барон Юсдаль и Майлдаф переглянулись. По дороге они не успели обсудить, как правдоподобно солгать в ответ на этот вопрос, напрашивающийся сам собой.

– Ладно, – отмахнулся Ойсин. – И так понятно, что у мессира Юсдаля во дворце имеется уйма старых знакомых. Кто-то из ваших друзей оказался достаточно сметливым и отважным, чтобы пошарить вокруг Железной башни. Так и быть, я не стану выспрашивать имен. Лучше скажите, чего вы хотите от нас? Учинить бунт против короля? Мои люди никогда не такое не пойдут.

– Даже если станет ясно, что деяния короля неумолимо влекут страну к погибели? – ввернул коварный вопрос Лиессин. – И что король не способен отвечать за собственные поступки?

– М-м… – Ойсин замялся. Он был лихим и бесстрашным рубакой, отличным командиром для своих людей, но честно признавал, что кое-какие стороны жизни во дворце слишком трудны для его понимания. Гвардейцы Дикой Сотни служили королю Конану и брали его золото, клялись ему в верности и преданности, сражались там, куда его величеству было угодно их отправить… но они не нанимались исполнять приказы невесть кого, выдающего себя за короля, и женщины-чародейки! – Мне нужно поразмыслить над тем, что вы сказали. Посоветоваться с теми, кому доверяю.

– Время уходит, – нетерпеливо напомнил Хальк. – Время утекает меж пальцев, как вода. Завтра может оказаться, что совершенные нынче ошибки неисправимы.

– Знаю, – огрызнулся Мабидан. – Но я столько лет ел хлеб короля и был его мечом. Воинская клятва не драный сапог, чтобы запросто вышвырнуть ее за порог и позабыть!

– Есть вещи превыше клятв, – настаивал Юсдаль. – И потом, я же не призываю к убийству короля. Напротив, мы должны спасти его, избавив от скверного влияния госпожи Мианны. Может, тогда он опомнится и все наладится…

У дверей казарм возникло некое бурное волнение. Подбежавший с улицы гвардеец настойчиво втолковывал караульным, размахивая руками и явно добиваясь разрешения немедля доложиться капитану Сотни. Сообщение сочли достаточно важным, чтобы пропустить внутрь.

– Капитан, капитан! – взывал гвардеец. Судя по акценту, клочковатой рыжей бороде и плетеному кожаному доспеху, он был из колена нордов, вот только Льоу не мог определить в точности, равнинных или горных. – Тут примчался гонец с распоряжением для Драконов и для нас. Им велено в составе роты немедля выйти на Старый рынок под стенами, ну тот, что прозывают Голодным Брюхом. Разогнать к демоновой матушке торговцев и встать в оцепление. Потом их сменим мы. На площади всю ночь будет работать артель плотников, чтобы к утру смастерить помост. Для казни четвертованием.

– Кого казнят? – барон Юсдаль на удар сердца опередил вопрос Ойсина. Льоу промолчал, ибо не сомневался в том, что им ответят.

– Пуантенского Леопарда, – в полнейшей растерянности вымолвил гвардеец. – Якобы за заговор против его величества и другие великие вины. Герольдов с оглашением приговора велено попридержать. Их отправят в город ближе к вечеру, чтоб горожане не взволновались… Капитан, что ж деется-то, а?

Расчет на тайну и секретность не оправдался. Для начала дружно возмутились торговцы и торговки Голодного Брюха, изгоняемые королевской гвардией с законных мест. От бранных слов и поношений почтенные купцы быстро перешли к делу. В Черных Драконов полетели метко запущенные булыжники, гнилье, дохлая рыба, поленья и все, что подвернется под руку. Гвардейцы были вынуждены перегруппироваться и вызвать подмогу. К закату две конные роты расчистили и окружили площадь.Загрохотали кованые копыта – тяжеловозы везли телеги с бревнами и штабелями досок. Подгоняемые угрозами гвардейцев плотники начали работу по сооружению помоста, но завершить ее не удалось. В сумерках площадь обступило множество возмущенных горожан, только что услышавших от герольдов о назначенной на утро казни. Темноту прорезали горшки с раскаленными углями, факелы и кувшины с горючей смолой. Артельные, переглянувшись между собой, сочли весьма разумным поступком захватить инструмент и лошадей, и потихоньку смыться. Наполовину возведенный помост и сосновые доски жарко заполыхали. Толпа, невзирая на приказы Драконов немедля разойтись по домам, и не думала никуда уходить. Напротив, с каждым отбитым курантами колоколом людей прибывало и прибывало. Старший над гвардейцами предпочел снять оцепление, выстроить Драконов в колонну и с достоинством отступить в замок.

Стоило воротинам затвориться за кавалеристами, как в них ударил первый булыжник. Камни застучали по дереву, подобно частому осеннему граду. Люди громко и разноголосо требовали к ответу короля, канцлера, справедливости, снижения налогов, открыть бордели и вернуть отнятые у города привилегии. Гордый замок под знаменем Льва оказался взят обывателями в плотную крикливую осаду.

Признаться по правде, стойкость осаждающих поддерживалась не только единством идеи и пламенными призывами некоего барда с севера, но и бочками с вином, доставленными к Голодному Брюху неизвестным доброжелателем.

– Вино при бунте лишним никогда не бывает, – веско заявил Хальк Юсдаль. Барон без всякого сожаления взглянул в последний раз на переливчатое сияние рубинов ордена Малого Льва с мечами, прежде чем королевская награда перешла из рук законного владельца в руки ростовщика, обратившись в десяток мешочков со звонкими солидами. Хальк пожелал Льоу удачи и ушел – закупать бочонки и исполнять свою часть плана.Ночь тянулась и тянулась. Больше всего Льоу страшился, что горожане струхнут и разбегутся, если на площадь заявится Дикая Сотня или конная гвардия с копьями наперевес. Но в замке, похоже, не сыскалось никого, способного отдать приказ рассеять сборище под стенами. Ворота стояли закрытыми и лишь слегка вздрагивали при гулких ударах камней. Лиессин пел, убеждал, обращался к каждому, кто был готов слушать – с легким удивлением выслушивая в ответ собственные недавние россказни, успевшие стать в умах горожан непреложными истинами. Почти все без исключения обыватели Тарантии крепко уверовали в то, что последний год ими правил не подлинный король, но злобный демон в облике Киммерийца. Не сходились горожане лишь в причине, по которой могло приключиться эдакое горе-злосчастье. Кто говорил, все из-за смерти королевы, кто ссылался на предсмертное проклятие Тот-Амона, кто с пеной у рта уверял – всему виной происки зловредных немедийцев, заславших колдуна али ведьму в королевское окружение. Майлдаф охотно поддерживал любую из этих баек, лишь бы народ оставался на площади и не терял бодрости духа.

К рассвету старая цистра не выдержала выпавших на ее долю суровых испытаний. Жалостно хрустнув, широкий гриф сорвался со шпеньков и отвалился, закачавшись на растянутых жилках струн. Льоу показалось, в его руках мертвым холодным грузом обмяк издохший по старости верный пес или ястреб. Только что он был рядом с тобой, а вот его нет. Душа его устремилась в край Вечной охоты, где трубят рога и скачет со своей свитой Лугг, хранитель всей живых тварей.

Над крышами и башнями Тарантии растекалось бледное розовое зарево пробуждающегося солнца. Поравнявшись с одним из костерков, сложенных из обломков торговых палаток, Майлдаф опустил цистру в объятия неярких язычков пламени. Он не стал задерживаться и смотреть, как с округлого корпуса тягуче потечет расплавившийся лак, как завьются от жара струны и певучая цистра обратится в наполненную огнем скорлупку. Она исполнила свой долг и упокоилась с честью. Его дела очень далеки от завершения.

Львиные врата распахнулись. Узрев сверкающий доспехами строй гвардейцев и десятка три воителей Дикой Сотни, горожане невольно отхлынули назад, прекратив швырять камни. Образовался длинный извилистый проход, выводящий как раз к обугленным останкам помоста для предстоящей казни. Выстроившиеся полукругом Черные Драконы и Сотня начали оттеснять горожан назад, освобождая пространство подле ворот. Суровые воины Полуночи не пустили в ход оружие, предпочитая рыкать на замешкавшихся, отпугивая людей своим зловещим видом и частым стуком топоров по щитам.– Король, король!.. – тревожно загудели над ухом. В отличие от барона Юсдаля, придворного до мозга костей и кончиков ногтей, Льоу никогда не сталкивался с правителем Тарантии. Вовсю работая локтями, темриец протолкался ближе и даже привстал на цыпочки, стараясь из-за колышущегося моря голов разглядеть хоть что-нибудь.

Он увидел восседавшего на крупном вороном коне мужчину внушающего уважение телосложения, облаченного в черное с серебром. Через плечо был перекинут шерстяной шарф в черно-алую клетку, цветов клана Канахов. Лицо с крупными, словно вырезанными из камня чертами казалось слегка отсутствующим и не имеющим возраста, набрякшие веки прикрывали глаза. Полагавшейся по титулу короны на челе правителя не имелось вовсе, и налетавший с реки ветер свободно развевал длинные волосы – некогда черные, а сейчас выцветшие до тусклого оттенка соли с перцем.Обок с королем на гнедой кобыле ехала стройная женщина. Алое платье, богато расшитое золотой канителью, свитые в тугой узел светлые косы и полупрозрачная вуаль, укрывавшая лицо дамы от посторонних взглядов. Как утверждал Ойсин, привилегией ехать подле короля пользовалась только Мианна Кейран, так что это наверняка была графиня из Шамара. Чародейка с патентом, убившая Лоркана.

Лиессин перевел взгляд дальше, на медленно выкатившуюся из ворот телегу, запряженную парой мулов. Обычнейшая скрипучая подвода, на которой крестьяне перевозят всякий скарб, бочки с пивом, свиные туши и тысячу иных полезных в хозяйстве вещей. Мулов вел под уздцы кто-то из Дикой Сотни. На телеге был установлен высокий шест, а к шесту привязан человек. Телега подпрыгивала на булыжниках, человека мотало из стороны в сторону. Он пытался поднять голову, чтобы отважно взглянуть в лицо грядущей смерти, но всякий раз обессиленно ронял ее. Льоу был слишком далеко, чтобы опознать приговоренного, но ему и не требовалось подбираться ближе.

?Я уже потерял одного, кому принадлежало мое сердце. Если потеряю и второго, останется дорога только в петлю?.

Мрачная процессия не доехала до помоста, остановившись в перелете стрелы от замковых стен. Черные Драконы замкнули круг, развернув лошадей головами к горожанам и держа наготове длинные копья. Варварская Сотня оказалась внутри, образовав малое кольцо подле телеги. Сборище обывателей Тарантии волновалось, гудело морским прибоем, грозно раскачивалось туда-сюда, выжидая, кто первым рискнет возвысить голос. К чему призовет – бежать или сражаться.

– Сегодня мы вершим правосудие, – наверное, прежде король Аквилонии был способен без особых усилий переорать целое вражеское войско. Но и теперь, на закате дней, он не нуждался в глашатаях, чтобы донести свое слово до каждого, явившегося к Голодному Брюху. Толпа испуганно притихла, внимая правителю – так свора прекращает лаять и поджимает хвосты при виде хозяина. – Правосудие над коварным изменником, что долгие годы прикидывался верным другом. Кто выжидал момент для удара в спину. Кто погряз в грехах и разврате, и наконец замыслил страшное злоумышление на сами основы власти…