Глава седьмая. Тарантия: Ламмас (1/2)

Владелец лавки у Бронзового моста был шемитских кровей и потому, опасаясь погромов, спешно сворачивал семейное дело. Привлеченный криво намалеванной вывеской о распродаже Лиессин заглянул внутрь. Побродив по темной, старой лавке и перебрав расставленные на полках образчики товара, Льоу наткнулся на подержанную цистру хорошей аргосской работы. Время было немилостиво к ней – золотистый лак на корпусе и коротком широком грифе облупился, два колка сломались, струны верхнего лада отсутствовали. Но торговец охотно согласился убавить цену сразу на десяток талеров – причитая и уверяя Льоу, что с порога распознал знатока своего дела. Мол, сразу видно: человек ищет справный инструмент для дела, а не для баловства или на растопку.

Пять двойных рядов изрядно ослабших струн цистры не шли ни в какое сравнение с двумя дюжинами безупречно натянутых струн оставшегося в Гайарде анриза. Голосок у нее был слабоват и глуховат, а при попытке скользящего аккорда с зажатыми нижними тонами она взвизгнула кошкой с прищемленным хвостом. Старая цистра показалась темрийцу схожей с вульгарной накрашенной девкой, безуспешно пытающейся сойти за благородную леди.

Однако ее бренчащий напев как нельзя лучше подходил для шумных портовых кабачков и трактиров в зажиточной части города. Цистра в руках придавала Лиессину уверенности. Теперь бард мог целыми днями шататься по аквилонской столице, заглядывая в приунывшие таверны, играя и распевая. Король покамест не издал рескрипта, запрещающего уличные представления и странствующие театры, но, наученные горьким опытом, циркачи и музыканты предпочли заранее оставить негостеприимную Тарантию. Обыватели маялись тревогой и неизвестностью, и Льоу со своей цистрой оказался на удивление уместен. Его охотно слушали, щедро платили за песни и не отказывались отвечать, когда бард осторожно пытался расспросить слушателей.

Вызнать пока удалось немногое. О пропавшем подростке-темрийце никто ничего не слыхал. Те немногие, кто еще отваживался иметь дело с живым товаром, дружно заявляли: они покамест не сошли с ума. Сегодня ты выгодно продаешь туранским перекупщикам смазливого варварского юнца, а назавтра к тебе в дом вламывается целый клан его сородичей с топорами наголо, и крошит тебя на мелкие кусочки. Спасибо, не надобно нам такого счастья.

Подобные новости успокаивали. Дарили робкую, трепещущую мотыльком надежду на то, что Лоан не покинул столицу. Он затерялся среди множества каменных домов, в сыром тумане речных испарений и горьком дыме множества очагов. Если он здесь, значит, его можно отыскать. Переходя из трактира в трактир, заставляя латунные струны рыдать и смеяться, снова и снова задавая одни и те же вопросы: ?Не доводилось ли вам около двух месяцев назад слышать про пропавшего подростка из Темры? Его похитили где-то в Тарантии. Родные готовы щедро оплатить любые сведения. Пусть вы всего лишь краем уха уловили в рыночный день обрывок сплетни, не имеет значения. Расскажите, что вам известно??.

Но мальчишки пропадают в Тарантии ежедневно. Кто убегает на поиски лучшей доли, кому не посчастливилось в темном переулке, кто и в самом деле угодил в жадные руки торговцев рабами. Мальчишек ищут и порой находят. Иногда живыми, иногда – мертвыми.

А вот то обстоятельство, что в столице Аквилонии бесследно сгинул пуантенский герцог, не лезло ни в какие ворота.

Майлдаф и барон Юсдаль проследили путь отряда, конвоировавшего Пуантенца, до самых Речных врат. Хальк разыскал стражников, несших в тот день караул и подтвердивших, что мимо них проследовал Леопард собственной высокородной персоной. Вполне живой и здоровый, готовый в любой миг отразить вражеский удар. Его сопровождали Черные Драконы, числом около пяти десятков. Миновали ворота и удалились вверх по улице, явно направляясь к королевскому дворцу.

Лиессин обошел трактиры вдоль улицы Процессий. Столичные обыватели знали герцога в лицо. Они видели его проезжающим с эскортом через площадь Звезды и подъезжающим к вратам королевской резиденции.

Дальше была тишина и пустота. Просперо вступил в замок и исчез, словно канул в бездонный омут. Никакого следа, никаких упоминаний, никаких слухов, выпорхнувших из-за высоких стен алого камня. У служителей во дворце имелась родня и близкие в городе, дворцовые секреты рано или поздно просачивались на улицы Тарантии, но касательно судьбы герцога молва стойко хранила молчание. Словно никогда и не существовало Пуантенского Леопарда, соратника короля и правителя одной из богатейших провинций страны.

Хальк спал с лица, осунулся и завел привычку кружками тянуть забористый черный эль, не пьянея. Льоу вновь начали посещать дурные сны о полыхающем Гайарде.

Бард стал задерживаться в тавернах допоздна и петь, пока не охрипнет. Пару раз его пыталась задержать городская стража за нарушение порядка. Однажды подкатил местный смотрящий квартала, намекая, что невесть откуда взявшемуся чужаку надо бы честно поделиться долей заработка с местной Ночной гильдией. Если только бард не горит желанием повстречать в темном переулке двух-трех мрачных парней с дубинками. Косточки в пальцах, говорят, так легко ломаются, а струны певучей цистры рвутся. Льоу безропотно высыпал на стол полусотню ассов, спросил разом подобревшему смотрящему выпивку и задал свой навязший в зубах вопрос.

Смотрящий задумчиво покрутил пальцем в ухе и отрицательно покачал головой. По указу короля городская стража и дознавательский приказ за десять лет почти под корень вывели местных работорговцев и их пособников. Заграничным перекупщикам, навроде туранцев и офирцев, вбили в голову простую мысль: в Аквилонии им не будет ни поживы, ни спокойной жизни. Если пацана пытались вывезти из Тарантии, он непременно мелькнул бы на заставах. Тамошняя стража дело свое знает туго, подкупить ее не удастся. Они непременно бы вмешались, особенно если мальцу достало бы ума поднять шум и крик. Говоришь, где стоило бы поискать в городе? Прежде столица могла похвалиться весёлыми заведениями, где оказывали услуги подобного толка и чьи хозяева охотно принимали в штат смазливых юнцов, а порой и не брезговали кражей подростков. Но сейчас двери этих гостеприимных домов накрепко заколочены. Разве что кто-нибудь втайне содержит маленький бордель для узкого круга клиентов. Можно поспрошать знающих людей, особенно если мессир бард готов раскошелиться…

Увесистый кошелек перешел из рук в руки. Смотрящий ушел, Майлдаф остался, обнимая верную цистру и размышляя. Думать – вот все, что ему теперь оставалось. Думать об участи Лоана и сгинувшем Золотом Леопарде. Гнев, обида и ненависть за время пути в столицу сгорели, поглотив сами себя и обратившись жгучими углями неизбывной тревоги.

?Я просто хочу знать, что с ним все хорошо, – повторял Льоу. – Убедиться, что он жив и цел. Демоны с тем, что случилось в Ферральбе. Было и прошло, наплевать, забыть, оставить в прошлом. Это меня не убило. Просперо – хороший человек… и хороший правитель. Он необходим своему маленькому королевству. Особенно сейчас, когда там беда. Но его нет. Его нигде нет. Он где-то в замке. Значит, придумай способ попасть туда?.

– Нам позарез нужно оказаться в королевском дворце, – заявил Хальк Юсдаль. Они с Лиессином встретились в обусловленном месте, на площади короля Сигиберта, у большой лавки древностей под названием ?Кристаллы и книги?. Лавка на этом месте существовала столь давно, что обыватели полагали ее едва ли не ровесницей столицы. Хальк озабоченно щипал себя за бородку, делая это с такой яростью, что бороде в скором времени предстояло быть подчистую уничтоженной собственным хозяином. И бритвы никакой не понадобится.

Пока темриец носился по городским трактирам, барон Юсдаль проводил собственные изыскания. Бывший хранитель архивов ничуть не преувеличил, утверждая, что сохранил в Тарантии множество полезных дружеских связей. Сейчас он, словно истинный последователь Затха Вездесущего, Всезнающего Паука, расчетливо использовал каждое из множества знакомств: от содержательницы дома свиданий до осведомителя ночной стражи, от поставщиков дворцовых кухонь до печальной камеристки покойной королевы Дженны, до сих пор носившей траур по своей госпоже.

– Я опросил всех, кого мог, и ровным счетом ничего не узнал. Глухая стена и тупик, в который мы бьемся головой, – Юсдаль с трудом сдерживал раздражение, готовое прорваться криком. – Все следы ведут в замок и исчезают там. Но в замке Леопарда нет. Король не принимал его – ни по полному регламенту, ни уединенно в своих покоях. Король не призывал его на суд, не обвинял, не изгонял из города. Ничего, сплошное ничего!

– А люди из Пуантена, сопровождавшие герцога? – спросил Льоу. – С ним из Гайарда уезжало по меньшей мере два десятка человек. Они добрались до столицы, это мы знаем точно. Но куда они делись потом?

Хальк удрученно пожал плечами:

– Их тоже нет. Может, от них отделались. Или бросили в темницу, хотя откуда темницы в коронном замке? Те, что остались былых времен, давно замуровали и ходы туда позабыли. Я на пару с друзьями как-то пытался отыскать в замковых подвалах вход в пресловутые узилища Нумедидеса. Бродили в темноте целый день, сожгли ящик факелов, едва сами не заблудились и ровным счетом ничего не нашли.

– А Железная башня? – Майлдаф вспомнил слышанные в тавернах жуткие предания о былых временах.

– Ее же снесли до основания! Ровнёхонько после того, как Конан стал королем!

– А люди болтают, якобы подвалы под ней все еще целы. И что в нынешние смутные времена там может бесследно сгинуть кто угодно.

– До какой низости мы докатились, – Юсдаль перестал терзать несчастную бородку и, досадливо скривившись, оглянулся через плечо на долетевший истошный вопль. Небольшая толпа, собравшаяся под надзором гвардии на площади Сигиберта вокруг деревянного возвышения, испуганно качнулась влево-вправо. На помосте наглядно осуществлялось королевское правосудие. Обыватели, уже успевшие отвыкнуть от подобных кровавых зрелищ, ежились, переступали с ноги на ногу и явно помышляли только о том, как бы поскорее улизнуть прочь. Никто не голосил, не швырялся гнилушками и не давал советов палачу. Гвардейцам, похоже, тоже было не по себе. Наказуемый, которому только что раздробили тяжелым молотом кости ног, тонко и безысходно завыл. Пронзительный звук ввинчивался в уши, устремляясь к равнодушному летнему небу, подернутому серыми облачками.

По дороге на площадь Лиессин остановился послушать уличного глашатая, с высокой тумбы с усталым усердием громко оповещавшего горожан о вынесенном королем приговоре и назначенном наказании. Имя обвиняемого Майлдафу ничего не говорило, но барон Юсдаль признал в нем внучатого племянника канцлера Публио Руфия. Сам великий Руфий, начавший карьеру при Нумедидесе и успешно продолживший ее при Конане Канахе, давно упокоился в семейном склепе. Хальк буркнул, канцлеру несказанно повезло. Публио вовремя удалился в Поля Забвения и не видит кошмара, в который неумолимо повергает страну человек, которому он четверть века назад помог взойти на трон Льва. Многочисленные родственники и потомки досточтимого Публио служили в различных департаментах, ведая столичной и королевской казной, пограничной управой, речными перевозками, виноторговлей и еще множеством доходных предприятий.

Глашатай прокричал, что сей выходец из клана Руфио винится в растрате казенных денег и умышлении злодейства против трона. Однако люди на улицах шептались: из всех провинностей на бедолаге лишь излишняя тяга к юным и смазливым писцам, которую он не сумел укрыть от посторонних глаз. Теперь доносчикам отойдет дом молодого Руфио со всем движимым имуществом. Повезло кому-то. Или не повезло, ибо нет удачи во владении добром оклеветанного.

Казнимый издал еще один слабый, затихающий вскрик и замолчал. Похоже, он умолк навеки, чрезмерно великой ценой расплатившись за свои маленькие слабости.

– Нечего нам тут делать, – Хальк потянул Льоу прочь с площади, носившей имя короля-завоевателя. – Итак, дворец. Туда ведет множество незаметных входов, помимо торжественных Львиных врат, да вот беда – кто распахнет нам укромные двери и поможет войти? И, даже если мы попадем внутрь, что нам делать – бегать с истошными воплями по замку, разыскивая Просперо?

– Можно прикинуться кем-нибудь, кто сопровождает поставки во дворец, – предложил Майлдаф. – Подмастерья, возницы, слуги, порученцы, грузчики, в конце концов. Я узнавал, туда каждый день доставляют множество всякого добра. Зелень и дичь, заказанные в городе наряды, ящики с вином, даже быки, овцы и лошади!

– Здраво мыслишь, – одобрил Хальк. – Однако стоит иметь в виду, что стража дворца хорошо знает и помнит тех, кто частенько проезжает мимо них. Незнакомцев, пусть они даже заявятся с нужными бумагами, все равно тщательно проверят. Будут выспрашивать, откуда мы такие взялись. Ошибемся хоть словечком, вызовем подозрение – и все, пиши пропало. А если кто-нибудь опознает меня в лицо, тоже выйдет неловко. Оно конечно, я вроде как в почетной отставке, но подумай сам…– Бывший королевский летописец тайком пробирается во дворец через ворота для поставщиков провизии, – понимающе кивнул Лиессин. – Нас выкинут прочь, но сперва больно отпинают. Ногами по лицу. Или потащат к дознавателям, мол, не умышляем ли чего коварного против трона и короны?– Я мог бы попросить мою знакомую фрейлину пригласить тебя для увеселения, – раздумчиво протянул барон Юсдаль. – Король не жалует менестрелей, но придворные скучают и находят способы потихоньку развлечься. Дамы упросят старшего дворецкого, а тот изыщет способ незаметно провести гостя во внутренние покои. Беда в том, что у тебя нет громкого имени, известного в столице. Дворцовые леди переборчивы, кого попало слушать не пожелают. А ты, уж извини, покамест никто и звать тебя никак…– Я знаю, к кому обратиться, – внезапно перебил темриец. – К Ойсину.– Ойсин? – Хальк прижмурил веки, перелистывая обширную книгу своей памяти в поисках упомянутого имени. – Ты имеешь в виду Ойсина Мабидана, одного из капитанов Дикой Сотни?

– Именно его, – закивал Лиессин. – Этой весной я играл на свадьбе его младшего сына. Вдобавок он мой родич со стороны матушки…

– В вашей Темре каждый забор соседу троюродный плетень, – обреченно сказал Юсдаль.

– Есть немного, – признал Льоу. – Но суть не в этом. Дикая Сотня почти безвылазно живет в казармах при дворце. У них там целое удельное княжество со своими законами и порядками. Они несут службу у покоев короля и беспрепятственно ходят по всему замку. На наше счастье, скоро грядет Ламмас, угасание лета. Мне говорили, Ойсин подыскивает толкового певца, потому как без доброй песни пирушка не в праздник. Отмечают Ламмас три дня и три ночи. Если я предложу Ойсину спеть на гулянке, он не откажет и проведет нас в казармы.

– Мы сможем остаться там на целых три дня, – на лету подхватил мысль Хальк Юсдаль. – А за три дня можно многое успеть.

– Расспросим тех, кто часто служит во дворце. Кто-нибудь из них наверняка что-нибудь видел, слышал, догадывается или подозревает, – Льоу поскреб в затылке и озадаченно вопросил: – Какого ляда мы сразу это не сделали, а, мессир барон?

– Наверное, позабыли, что простые решения обычно оказываются самыми верными, – удрученно пожал плечами Хальк. – Такое случается даже с самыми умными людьми. Вернее, как раз с умниками вроде нас и случается чаще всего. Пошли, нанесем визит мессиру Мабидану.

Между серой прослойкой сумеречных облаков,нависших облаков,тяжелых облаков,я проснулся, и в уши мне ударил хриплый зов,хриплый зов рогов,тяжелый зов рогов.Я сбросил одеяло, я рубаху натянул,рубаху натянул,кольчугу натянул,встал и поехал на великую войну,на великую войну,великую войну…

Старая цистра больше подходила для исполнения развеселых куплетов про мужа-рогоносца и жену-пройдоху, или для трогательных виреле со слезой и надрывом, чем для грохочущей маршевым ритмом походной песни наемников, но цистра очень старалась. Майлдаф добыл новехонькие струны и чуть не порезал пальцы, до едва различимого тонкого звона натягивая их на широком грифе. Теперь цистра зазвучала громче и решительнее, без труда перекрывая немолчный ор и гомон казарм Дикой Сотни. Бравые вояки орали в такт, устрашающе молотя оловянными кружками и обухами топориков по столам. В дальнем углу кого-то лупцевали, во дворе прыгали через огромный костер, ходили по качающемуся бревну с грузом камней, метали в цель подковы и кинжалы.

Первая ночь летнего Ламмаса шла своим чередом. Служащие королю Аквилонии наемные мечи из холмистой Темры, скалистой Киммерии и закованного в льды Асгарда отмечали поворот солнечного колеса к осеннему сезону. Погруженный в темноту королевский замок выглядел притихшей и настороженной громадой с редкими вкраплениями светящихся окон, зубчатой линией крыш и башенок нависшей над островком жизнерадостной молодецкой удали. Только что выбили клепки у очередной бочки нордского снежного эля, и золотистый напиток пенистой струей разливался по множеству подсунутых кружек.Сложившийся в бойком воображении Лиессина план отлично удался. Вместе с Ойсином Мабиданом они беспрепятственно вошли во дворец – пусть не в личные покои короля и его близких приближенных, а всего лишь в один из дальних внутренних дворов, отведенный Дикой Сотне. Но теперь они находились за ало-золотыми стенами, так хорошо скрывающими свои тайны, и могли приступить к расспросам и поискам. Пришедший как бы за компанию с темрийцем барон Юсдаль незаметно растворился в веселой толчее подле установленных на открытом огне вертелов и сложенных штабелями бочонков.

Льоу не сомневался, что, пока он тут рвет глотку, распевая про тяжкую судьбу волонтеров бесконечной войны, проницательный мессир Юсдаль уже встал на след и отыскал тех, кто может дать им ключи к разгадке тайны исчезновения Просперо Пуантенского.

В сером небе пылает темная звезда,странная звезда,глубокая звезда,в мокром сером тумане я еду в никуда,еду в никуда,я еду в никуда.Грудью раздвигая сырую пелену,сплошную пелену,тумана пелену,я еду и еду на великую войну,на великую войну,великую войну…